Фёдор Березин - Пожар Метрополии Страница 11

Китель коммандер Петтит не носил: по давно принятым и по большому счету дискриминирующим военных законам, появляться в общественном месте в форме считалось нетактичным. Видите ли, этим, а также вывешенными напоказ медалями военнослужащий как бы ставил себя выше окружающих, а значит, ущемлял их достоинство и гражданские права. Окружающие могли почувствовать себя дискомфортно. Надевать форму в пределах города мог только полицейский, да и то находясь при исполнении служебных обязанностей.

Так вот, пройдясь по рынку — именно по рынку, а не по супермаркету, ибо только там имелась теоретически допустимая возможность купить нечто нестандартное, — коммандер Рекс Петтит возвращался в свой “Опель”. Здесь он внимательно осматривал покупки на предмет обрывания ценников, лейблов и прочих демаскирующих мероприятие меток. Ликвидировал их, если таковые имелись. Теперь подарки для каждого из членов семьи наличествовали. Вот только после этого он разворачивал шины домой.

Он никогда не звонил. Мобильная связь в 2030-м была делом привычным и доступным по цене почти всем. Однако во время рейса делать это было нельзя, в связи с недопущением выбалтывания военных секретов, в том числе и о местоположении судна, ну а если бы он выдал себя во время поездки по городу, то разоблачил бы свой маленький всегдашний секрет. Может быть, домашние о нем догадывались и несколько подыгрывали'? Кто знает. Однако всегда создавалось ощущение, что к дому он подкатывал неожиданно.

9

Обработка сырья

Но однажды, в один очень теплый, погожий денек мир уже привычной безысходности внезапно раздувает пары и как-то очень уж быстро укатывает прочь — даже не верится. Хотя вполне может случиться, что происходит такое во вполне обыденную, приевшуюся другим погоду, ибо проверить по ощущениям невозможно: жизнь в замкнутом помещении обладает своими минусами. Так вот, в этот теплый денек ты вначале замечаешь признаки чего-то нового. Но если по чести, то сильно не настораживаешься; ты так влился в местный специфически пакостный колорит, ты так сильно погряз, выше коленей, по горло, в мерзостности настоящего, что пользуешься моментом рассосать его приторность по делу. Например, вздремнуть. Пусть не полагается лежа — нет охоты бодриться от электрифицированной дубинки, — но ведь можно и сидя. Даже стоя. Списывать, списывать к чертям это прокисшее никуда не ведущее время. И ведь нет никакого желания даже раздумывать о том, почему и что. В плане того, почему не дергают на допрос? Почему не выпускают на прогулку? Почему, в конце концов, еще до сей поры не кормили? И кстати, узнать, до какой, собственно, поры, до какого часа конкретно невозможно. Дополнительный фактор воздействия на человека двадцать первого века — лишение часов.

И таким вот, с неизвестной погодой и смутно определимыми временем суток, деньком привычный поезд замешанной на отчаянии скуки внезапно растворяется в прошлом. Ибо у этого законсервированного мира вокруг неожиданно обнаруживается будущее. И вначале оно, как водится, заявляет о себе каким-то неясным бормотанием за дверями, каким-то топтанием на пороге. Все не решается, мямлит за дверью, боясь потревожить замороженное настоящее. Потом что-то там гремит, тарахтит. И ясно, не ключи — местные на магнитной памяти — полная бесшумность срабатывания — никто не слышит, разве что какой-нибудь электрочувствительный морской скат. А может, это и не грохот — заглушённые стенами выстрелы или даже пальба орудий? В конце концов, почему не первое? Во всех административных единицах Соединенных Штатов мораторий на смертную казнь давным-давно отменен. Вдруг производящие дознание психологи-антропологи пришли к выводу о том, что заморские пленники помогли следствию насколько возможно и теперь в их услугах никто не нуждается? Вот и идет пальба по недвижным, пристегнутым наручниками мишеням.

Однако не очень верится. Пусть тут местами и Средневековье, но дубинки все-таки с электрическим шпунтиком, как в читанной когда-то в детстве, а явившейся из совершенной уже древности книжки “Незнайка на Луне”. Так что как-то уж больно примитивно — ружья на изготовку, да еще на заднем дворе. Ходят телевизионные слухи, будто даже в родной, но прошлого века, Москве такое делалось в катакомбах Лубянской площади.

Потом все эти дремотные видения соскучившегося по новизне мозга наконец-то теснятся прочь протиснувшимся в настоящее будущим. Это будущее имеет достаточно странный, но вовсе не экзотический для данного региона вид.

Возле вскрытой камеры Германа Минакова стоят, переминаясь с ноги на ногу, пятнадцать вооруженных негров. Все они улыбаются. Вообще-то это вполне может предвещать что-то не слишком хорошее.

Нужно обладать очень нестандартным воображением, дабы разглядеть в такой картине наступившее будущее.

10

Удар по окрестностям

В эпоху всеобщей деградации нравов и противоестественной морали (правда, СМИ утверждали, что это и есть естественное состояние) коммандер Рекс Петтит имел настоящую семью. Жена — одна, детей — двое. Совсем не наоборот. Опять же жена была только на пять лет моложе, а не на тридцать. К тому же разного с самим Рексом Петтитом пола. И все еще первая. А вот дочь тринадцатилетняя. Во время вахты, в отвлеченных от службы раздумьях, коммандеру было о чем поволноваться. Сын маленький — всего пять. Так что тоже повод для тревог, но не по поводу нравственности и деструктивных факторов школы и улицы, а с точки зрения агрессивности опасных для детей микробов.

Сегодня Рекс Петтит нарушил свою традицию. Вести о происходящем в стране кавардаке докатились даже до его корабля. Правда, пока только через стереоэкран. Заполненный китайцами рынок может и функционировал, но слишком хотелось узнать, что там с семьей. Пробок в этот день было меньше, впрочем, как и машин, а кроме того, в некоторых местах блокирующие зажигание на “красный” светофоры оказались отключены. Может, и зря. Никак нельзя было не заметить, как некоторые машины шустрят напрямую по тротуарам. Это было из рук вон, и черт знает, где дрыхли дорожные полицейские. А в одном месте коммандер пронаблюдал драку. И не какую-то мелкую потасовку. Кое-кто из участников орудовал стальными прутами, бились стекла витрин.

Рекс Петтит не в шутку удивился. Он нарушил свои правила и всегдашнее инкогнито — позвонил домой. Никто не отозвался. Ну что же, жена могла убыть за покупками: в условиях наблюдаемого вокруг хаоса стоило набить холодильники до отказа. Благодаря незабвенному министерству и его заботе о достойном вознаграждении за выслугу лет и прочее, семья, в отличие от многих, могла позволить себе иметь две машины. Как рассказывают старожилы, в давние “золотые” времена восьмидесятых-девяностых это считалось нормой, так жила вся Америка. При звонке на “мобильник” тоже никто не отозвался. Он набрал номер дочки, точнее ввел имеющийся в памяти телефона код. Эффект снова оказался нулевым. Похоже, сегодня плохо работали не только полицейские. Может, параллельно всему проводится массовая забастовка работников связи? Такую “мелочь” вполне могли не упомянуть в новостях, ведь здесь не имелось пикантных подробностей половой жизни сенатора с любимой собакой колли или чего-то сходного.

Неплохо было бы прозвонить кому-нибудь из знакомых для полного подтверждения гипотезы. Однако коммандер Рекс Петтит почему-то не стал этого делать. Он прибавил скорость. Его на две трети оплачиваемый флотом дом находился ближе к окраине.

11

Родственники

— Ты, Герман Мина... Минак..? — спросило его тогда одно из улыбающихся черных лиц.

— Да, я Минаков, — согласился Герман, раздумывая, что будет дальше. Ибо если бы на пятнадцати неграх наличествовали полицейские регалии, все бы не так уж сильно отклонялось от привычности, а тут... Может, они все разом из какого-нибудь ФБР? И вся их цветастая одежда просто маскировка?

— Вот и хорошо! — сказало неизвестное черное лицо, улыбаясь еще шире. — А я Великий Бенин.

— Что? — автоматически переспросил Герман.

— Великий Бенин — имя такое, — пояснило темно-фиолетовое лицо, продолжая все так же цвести.

— А, имя такое, — понял несколько сбитый с толку Минаков, все еще продолжая подозревать себя в не слишком достаточном знании английского. Может, какие-то нюансы американского диалекта?

— А это Дикси Чад, — улыбающееся лицо указало на другое такое же. — А это Джозеф Конго. А это...

И оно перечислило очень много названий всяких существующих ныне, а также давно развалившихся стран Черного континента Африка.

Я в сумасшедшем доме, констатировал Герман Минаков, но не стал докладывать об этом вслух. Когда представление (в прямом и переносном смысле) закончилось, он тоже стал улыбаться. Было от чего. Особое впечатление произвел на него Петр Замбия. И понятное дело, не лицом — Герман даже не выделил его среди единообразных.