Дары Кандары.Сборник(СИ) - Батхен Вероника Владимировна Страница 11

простите, дворник свою метлу. Дайте я Вам покажу один отличный прием, а потом Вы сможете поцеловать

мне ручку. Хотя… А Вам известно, как следует целовать ручку даме?

Они жили долго и счастливо и умерли в один день.

Сказка о неизбежном

«Моталэ мечтает о курице,

А инспектор –

Курицу –

Ест».

И. Уткин

Ос любил наблюдать за морем. По утрам, выходя с ребятней за «ушками», он подолгу смотрел, как

солнце наполняет воду прозрачным светом. Колыхание вод, бег прилива, пена и водоросли на песке

притягивали его, как детей бедняков манит витрина, полная дивных сладостей. Ос готов был часами глядеть

на волны, но голодные братья тащили его с собой – собирать мокрые, склизкие на вкус ракушки. Мать

варила похлебку из «ушек» от весны до зимы. А когда наступал сезон бурь, к морю спускались только

отъявленные бродяги. Ос однажды попробовал тоже.

Он запомнил пронзительный ветер, стылые непроглядные сумерки, вопли крачек, черные ребра

забытой лодки, огромный как дом труп морского быка. И себя – песчинку в бесконечном и безразличном

холодном мире. Домой окоченелого до изумления мальчика приволок милосердный нищеброд-грошник.

Отец выпорол Оса. Мать плакала.

Очередную трепку он заслужил, когда стал хвалиться перед мальчишками. Ребятня собралась в

подвале, Ос, как всегда, взгромоздился на бочку и начал рассказ, мешая краски и запахи с безудержным

хвастовством. Он захлебывался и задыхался, восхищенные взгляды приятелей прибавляли азарта речи. …

Стихи получились сами собой – мозаичные кубики слов вдруг сложились единственно мыслимым образом.

И на влажной стене подвала проступили картины – белокрылый фрегат, глыбы блестящих айсбергов,

занесенный песком контур мертвого корабля... На крик прибежал отец. Он разогнал малышню и взялся

заново пороть сына, но, не сделав и трех ударов, плюнул и выпустил парня. Словоплетство не бог весть что,

но могло быть и хуже – дар к палачеству, например.

С того дня отец перестал требовать, чтобы Ос вместе с братьями гнул лозу, мастеря короба и

плетеные стулья на потребу богатым купцам. Без толку, дела не выйдет. Мать стала ласковей, норовила

подсунуть тайком то сладкий рожок, то монетку. Но братишек, особенно младших, шугала прочь, как и

прочие матери во дворе. Из приятелей только подкидыш Брок не гнушался теперь сопровождать Оса.

Славно же было – урвать вечерок и с котомкой лиловых слив забраться на самый верх мертвого

бастиона – смотреть на волны, мечтать и на спор плеваться вниз косточками. Теплый мох, что вглухую

затянул камни, был приятней любой постели, а если разрыть его пальцами, можно вытащить гильзу или

осколок или… Тени мертвых солдат порой чудились Осу в долгих сумерках вечеров. А Брок ничего не

боялся. Подкидыш был очень силен.

По округе мальчишка считался угрюмцем и молчуном. Но когда Ос рассказывал о нездешних странах

и временах, Брок вступал в разговор второй скрипкой. Словоплет придумывал город, подкидыш становился

в нем королем, могучим и справедливым. Однажды на бастионе, Брок открыл Осу тайну, что женится на

принцессе. Только вырастет – и возьмет ее в жены.

В день всех святых, когда добрые горожане выходили мириться между собою и давать по серьгам

инославным, Ос пробрался полюбоваться на шествие. Король был болен и с трудом держался на белом

разряженном жеребце. Принцесса сидела в карете, как пряничная фигурка – блестящая, ладная, с глянцевым

и немым лицом. Ос подумал еще: как можно влюбиться в такую куклу. Но приятелю не сказал. Впрочем, не

до того было.

Тощих, шумных и плодовитых, как тараканы, жителей рыжих кварталов в городе недолюбливали

давно. После молебствий на площади кто-то крикнул «Бей!», космачи с нагайками как всегда опоздали.

Насмерть сходу, почитай, никого и не порешили, но пока громилы делили пестрые тряпки, гроши и утварь,

запылали склады. Огонь перекинулся на жилье. Ос лишился двух братьев, отца и дома. До жути хотелось

плакать, валяться в луже и выть, как мать, но он стоял и грыз кулаки под ленивыми взглядами любопытных.

Начался дождь. Братья рылись в развалинах, вдруг что осталось цело. Мать лежала в углу под рогожей.

Потом стемнело. Ос стоял и стоял, весь промокший, худой и страшный. Брок увел его в доки уже наутро.

Мать недолго жила после – осень съела ее, как и добрую часть погорельцев. Братья сгинули кто куда.

Ос остался грошничать в городе. Делать он ничего не умел, да и не мог – дар ворочался в нем, жадно требуя

пищи.

Ос толкался в порту, провожал глазами неопрятные пароходы и горделивые парусники, следил за

дневной муравьиной суетой у причалов. Как на берег сводят слона в цепях, как спускают клетки с

бесчисленными пестрыми птицами и мешки драгоценного кофе, как плечистые грузчики тащат в трюмы

тюки и бочки. Как спешат подняться на борт тяжело груженые семьи с малышами, старухами и старинными

ветхими книгами, а с надраенных палуб в город шествуют разодетые проезжанты. Как оскалились пушками

боевые суда – «Касабланка», «Принцесса», «Крейцер»… и незнакомые еще новики – с каждым месяцем их

становилось больше.

На закате работа стихала, и тотчас распухали от шума бесчисленные таверны, кабачки и подвалы.

Матросы плясали с портовыми девками, резались на ножах, пили, вспоминая своих покойников, пели и

снова дрались. Ос заглядывал в двери, слушал. Если в карманах звенело – покупал себе жидкое пиво и

крепкий «портовый» суп из морских гадов. Сочный вкус чужой жизни наполнял ему рот. Но слова все еще

не давались.

Дар смеялся над ним – по ночам Осу снились тугие и звонкие строки. А с утра, как и в детстве,

приходилось собирать «ушки» и морской лук, чтобы не умереть с голоду. Иногда удавалось перехватить

монету на срочной выгрузке или кружку вина из протащенного на борт кувшина, но жилось все труднее. …

Брок еще той весной уехал – примерять серый китель студента Е.К.В. Корабельной школы. А больше Ос

никому нужен не был.

Оставалось море – неизменное и непостоянное, тухлый запах светящихся водорослей, горсти битого

перламутра на полосе прилива, стаи рыбок-летучек и шумные птицы, кормящиеся у стай. И корабли.

Надежда по правому борту, гибель по левому, удача стоит у штурвала.

Ос ютился тогда в ничейной каморке у Южных Трапов. Чуть не каждую ночь он пытался марать

бумагу, но стихи отправлялись в огонь – подогреть скудный ужин. А ночи все холодали. Грошники, рыбари

и прочий портовый сброд уходили в подвалы и трюмы, ища приюта. Космачи уже дважды прочесывали

трущобы.

Когда Астьольд и Злой из Бухты явились в Трапы резаться насмерть за желтые косы красотки Эв, Ос

решил, что снова идет облава. Он откинул уже крышку подпола – дважды эта дыра выручала его свободу –

но снаружи заговорил барабан. Из щели было видно, как волна за волной моряки и контрабандисты заняли

площадь.

Четверо с фонарями оградили поле для боя, взмыленный барабанщик встал спиной к морю. Толпа

сгрудилась чуть дальше. Нагую Эв держали двое матросов, она икала от страха. …Вот противники вышли в

круг... Злой свистел и играл ножом, Астьольд молчал. Барабан сменил ритм, сотня рук стала отбивать такт.

Злой двинулся кругом, мягким и хищным шагом. Выпад, еще бросок, снова промах. Барабан застучал

быстрее. Астьольд вдруг прыгнул вбок… Ос успел увидать, как темная кровь проступила на белой коже, но

тут замолчал барабан, и мгновенно потухли все фонари.

Было слышно, как часто дышат противники. После пришел звук падения, отвратительная возня, хрип,

стон – и торжествующий вопль победителя. Толпа засвистела и заорала в ответ. Фонарщики вновь засветили

лампы. Злой поднялся с трудом. Астьольд был мертв. Эв закричала – по обычаю победитель доказывал