Вперед в прошлое 5 - Денис Ратманов Страница 11

Залив. Краны, похожие на гигантских жирафов. Два оранжевых буксира, сопровождающие исполинский сухогруз. Площадь со стелой. Современные высотки с огромными голубыми стеклами.

Набережная… Прекрасная, чистая, мощеная плиткой, а не как сейчас. Все чистенькое, сияющее, аккуратное. Белые шезлонги на пляже, белые стационарные навесы в форме зонтов, деревянные дорожки между ними и никакого мусора и дохлых дельфинов. Прекрасное беззаботное сытое будущее.

Нарядные отдыхающие, дефилирующие по набережной. Люди на электрических самокатах. Старик стоит на колесе, а оно его везет!

Взрослого меня бесили самокаты, но именно сейчас, за пару мгновений до гибели, они казались трогательными и милыми. Как и собачники, облюбовавшие шикарный стриженный газон. И эстетичные кофейные ларьки…

На таймере проступили цифры: 19. 06. 2027.

Камера приблизила старушку-божьего одуванчика в газовом платке, прижимающую к щеке мохнатого йорка. Я закрыл глаза, не желая видеть того, что будет дальше, но все равно каким-то чудом, сквозь сомкнутые веки видел перечеркнувший небо инверсионный след и ослепительную вспышку.

Все они умерли, не успев испугаться, потому что ракета ударила прямо по городу. Интересно, где в этот момент буду я и мои близкие?

Будут ли живы мама и отец? Как сложатся судьбы друзей, Наташки и Бориса?

Я стиснул зубы. Мир мигнул, и я очутился в ретро-спальне то ли парня, то ли девушки. Опять. Но увидеть его/ее не успел, потому что меня толкнули в бок, и я проснулся.

В предрассветных сумерках надо мной нависал Борис.

— Хорош зубами скрежетать! — хрипнул он и поковылял к своей кровати, бормоча: — Сотрешь их нафиг.

Я хотел спросить, что неужели было так громко, но заметил, что мышцы лица так свело, что рта не открыть. Шлепнул себя по щекам. Еще и еще раз. Шевельнул нижней челюстью и закрыл глаза.

Но перед внутренним взором снова и снова появлялся намертво впечатавшийся в память город будущего. Мой город, где я был в 2017 году, но тогда набережную еще не отремонтировали.

Какой все-таки прекрасный мой город! Я не хочу отсюда уезжать и в лепешку расшибусь, чтобы сдвинуть цифры на таймере еще немного, отодвинуть беду, которая стала осязаемой, от тех, кого люблю, и от того, что люблю.

Когда немного успокоился, задумался над тем, что я снова такого сделал именно вчера? Ведь именно это что-то всколыхнуло реальность. И пусть это всего лишь капля, как узнать — капля чего? На что следует обратить внимание?

Я защитил учительницу? Отстоял класс? Поставил на место Чуму? Или просто рассказал о том, что мне довелось пережить, и это запустило процесс? Может быть такое, что оброненное слово значит больше, чем подвиг?

Я перевернулся набок, зажмурившись, и мне представилась странная картина: огромное нечто, постоянно меняющее форму. Как если помешать ложкой борщ, и по поверхности растекаются капли жира, сливаются, расходятся, меняют рисунок. Каждое слово меняет реальность, каждый взгляд и рукопожатие.

Проснулся я по будильнику. Вскочил, отжался, чтобы окончательно прийти в себя. Облился холодной водой и отметил, что я бодр и полон сил. А вот когда мне было сорок лет, если чуть не доспал — весь день ходишь вареный. Здорово, что я могу оценить, как клево быть молодым!

Мы молча позавтракали. Мама с укором поглядывала на Бориса, гордо сияющего подбитым глазом. Ей предстояло после работы идти в школу на разборки.

Классная Бори, Тамара Никитичн,а — зверюга, спуску им не дает. Ей под семьдесят, но она и сейчас из тех, кто коня на скаку остановит: высоченная, плечистая, суровая, как женщина с картины Васи Ложкина. Взгляд, как у терминатора. Голос… Голос тюремного вертухая. Сразу и не скажешь, мужской он или женский.

В общем, только глянет — сразу паралич, заикание и лужа. Не удивлюсь, если у одноклассников Бори энурез.

Она устраивает очную ставку с участием Карташова, Бори и их родителей — дабы выслушать две стороны.

Ковыряя ложкой манку, Боря говорил:

— А я что, я — защищался, так ей и скажу. Надоело быть лохом! Ян подтвердит. И если Никитична хочет, пусть орет, хоть лопнет!

— В дневнике написано о неоправданной жестокости, — сказала мама. — Неужели нельзя было решить мирно?

— Нельзя, — сказал Борис. — Они не понимают. А я не хочу, чтобы мне на спину плевали!

— Не верится, что не понимают. Дима Карташов на вид приличный мальчик.

— Приличные мальчики тоже устраивают травлю, — поддержал брата я, но мама не унималась и включила пацифистку:

— А если ты его покалечил?

Боря стукнул ложкой по столу, вставая.

— Так ему и надо! Папа точно был бы за меня, а не как ты! Все тебе я виноват.

Он швырнул ложку и рванул в детскую, оставив маму недоумевать, что она не так сделала. Написано в дневнике, значит, так и есть. За замечания надо наказывать, чтобы мы не распускались.

— Он правильно дал в морду, — заключила Наташка. — Не надо его ругать.

Мое мнение было и так понятно. Не доев манку, я поблагодарил маму и встал.

— Ну а что мне, радоваться? — возмутилась она. — Выслушивать теперь… — Она махнула рукой и помрачнела.

Я ее понимал, Никитичну по прозвищу Никитич даже родители боялись, ничего приятного нет в выслушивании ее претензий.

Вышли мы втроем, и нам навстречу ринулся очкарик Мишка из восьмого «А», с которым Боря раньше дружил. Маленький, головастый, с тонкой шейкой и вечными заедами в уголках рта и перхотью в желтых волосенках.

— П-привет! — обрадовался Мишка. — Можно с-с вами в шк-к-к… шкколу?

Борис тягостно вздохнул, но у него не хватило наглости прогнать приятеля поневоле. На брюках Мишки белел отпечаток стопы, судя по размеру, ее оставили младшеклассники. Наверное, вон те лысые пацанята, что сюда поглядывают. Второй класс тиранит восьмиклассника,