Вадим Давыдов - Всем смертям назло Страница 12

— А есть ещё и эргрегор, то бишь бес, коммунизма…

— Стоп-машина, Вадим Викентьевич. Это уже преумножение сущностей, против которого я категорически возражаю. Эдак мы с вами ещё и до беса христианства договоримся, и батюшка нас совсем покинет. Это нам не нужно, не наш метод.

— И на том спасибо, — проворчал явно расстроенный священник.

— А к тому мы ещё имеем различные духи гор, ручьёв, тенистых рощ и старых развалин, чьё поведение может отклоняться как в плюс, так и в минус, в зависимости от того, на какую сторону их потянет в присутствии человека либо какой иной духовной сущности… Одним словом, получаем пёстрый и разнообразный духовный мир, — подытожил Гурьев. — И как прикажете в нём разбираться?

— Никак невозможно в нём разобраться, Яков Кириллович, — покачав головой, произнёс священник. — Поверьте опыту духовного лица, невозможно. Больше того – невозможно в принципе. И дело тут совершенно не в умственных способностях. Не вы, что называется, первый пытаетесь. Каббалисты, христианские гностики, всевозможные мистики, суфии – многие пытались, да только ничего не выходит. Это, друзья мои, падшие духи. Понимаете? Да, они легко идут на взаимодействие, дают «ценные», «правильные» советы, особенно поначалу, поэтому-то так легко человеку поддаться влиянию беса – он лучше «виден», ведь ангелы не вмешиваются открыто в нашу жизнь и на контакты не идут, за исключением самых судьбоносных моментов…

— А это, значит, был не судьбоносный момент. Рэйчел, ты ангела, случайно, не видела? Тебя никто на небушко не приглашал?

— Нет. Джейк, пожалуйста… Батюшка, мы вас слушаем.

— Наука изучает видимый мир. А этот мир – невидимый. Нематериальный, что бы Владимир Иванович не говорил. Исследовать этот мир – опасно, ибо они, эти сущности, рады любому «исследователю». Сколько таких исследователей по монастырям с незапамятных времён пряталось и прячется… — отец Даниил укоризненно покачал головой. — Нет там никакой науки, никакой физики. Другие там законы, совершенно другие. Они притворяются материальными, чтобы вы их «исследовали». Вот в чём дело.

— Это интересная мысль – притворяются материальными. Весьма, хотя и крайне противоречивая. Ну, да ладно. Одного я, похоже, всё же уничтожил. Как с этим быть? Вполне материальным инструментом, кстати. И сигнал о приближении я получил очень даже материальный.

— Да я понимаю, Яков Кириллович. Понимаю. Но и вы поймите. Человек, по Писанию, намеренно огражден от видения этого мира духов, чтобы не впасть в удручённое состояние – этих духов как мошкары. Они создавали бы большие препятствия для жизни нашей, заслоняя видимый, более плотный мир. Человеческая душа сама имеет тонкую природу. Но человеческий разум после грехопадения замкнулся на себе, потому в его развитие и вкладывает человек основные силы, не умея вотще наладить связь с душой, чтобы вкладывать свои силы в её развитие. Конечно, эти сущности действительно есть, и иногда можно действительно с ними столкнуться, особенно ночью, во сне или же в момент засыпания. Как с вами, Яков Кириллович, и произошло. Но исследовать их невозможно, повторяю. И не нужно. Не потому, что я против науки или исследований, спаси Господи. Но это мир, от которого защищаться необходимо, а не изучать его. Меня обнадёживает во всей этой истории только то, что и Владимир Иванович так считает.

— Верно, батюшка. Не стоит туда человеку соваться. Хотя соблазн, конечно…

— Вот. Соблазн!

— Да нет никакого соблазна, — поморщился Гурьев. — Есть интерес понять, с чем имеешь дело, чтобы правильно организовать защиту и нападение.

— Нападение?!? Да вы что такое говорите, Яков Кириллович!

— А что? — пожал плечами Гурьев. — Война – так война. А сидеть да обороняться – так много не навоюешь. Меня интересует один, на самом деле, вопрос: смертны ли эти сущности. То, что их можно уничтожить – понятно. Но человек смертен сам по себе, вследствие, так сказать, законов термодинамики. А эти? Что скажете, Владимир Иванович?

— Я думаю, что и на них те же самые законы распространяются. В конце концов, живая субстанция от неживой тем и отличается, что обладает, на основе химических и физических процессов, способностью к самоорганизации. Конечно, при этом накапливается энтропия. Уверен, что и у этих сущностей – та же проблема. Разумеется, они смертны, только срок их жизни, если можно так выразиться, очень длительный. И энергия для питания нужна им постоянно.

— А крест этот в госпитале?

— Не могу утверждать, но… Мне представляется, что они тоже подвержены своего рода эволюции, тем более, что мутационные изменения в их, так сказать, «организмах» вызвать не в пример легче, чем в сложных системах. Фактор среды очень сильно должен влиять.

— Бесы примитивны, а, отче?

— Безусловно, примитивны, Яков Кириллович.

— И тут нет противоречия с эмпирическим знанием. Дальше, Владимир Иванович.

— Полагаю, они умеют впадать в состояние, которое можно назвать спячкой. В состоянии покоя им нужно совсем немного энергии, буквально крохи. А вот в состояние возбуждения они приходят, когда их… вызывают.

— Имя!

— Да.

— Остаётся опять же проверить это на практике, — Гурьев посмотрел на священника. — Нет, нет, отче, вы меня неправильно поняли. Исключительно при благоприятных условиях.

— Господь с вами, Яков Кириллович.

— Погодите, господа, — вмешался Матюшин. — Но тогда получается, что они могут самостоятельно передвигаться? Даже самые примитивные из них?

— Я думаю, человек, вызывая беса, уже снабжает его энергией. А вот как это на физическом уровне происходит – это, знаете ли, вопрос вопросов, Николай Саулович.

— А я думаю, они всегда возле людей держатся, — сказал Тэдди. — Им же люди нужны, правильно? Они же только от людей могут получить то, что им нужно?

— На земле – скорее всего.

— Тогда они всегда близко, — нахмурился мальчик. — И всегда ждут, как за людей зацепиться. Да, Джейк?

— Очень похоже, — Гурьев кивнул. — Очень. И это, конечно, всего-навсего паразиты. Большие и маленькие. И перемещаются только в носителях, а в свободном, несвязанном, так сказать, состоянии, либо не слишком опасны вообще, либо очень непродолжительное время. Хотя, чтобы человека убить, времени нужно – всего ничего. Так что… опять никакого противоречия. Можно и повоевать.

— Единственно возможный способ войны, Яков Кириллович – принять сторону Господа, сторону Добра, если термин «Господь» вас не устраивает, и во всём этому выбору следовать.

— А мы не этим разве занимаемся? — удивился Осоргин.

— Совершенно не этим, Вадим Викентьевич, — повернулся к нему отец Даниил. — Или вы думаете, что путь Добра – это скакать с револьвером и палить в белый свет, как в копеечку? Освобождать, как Яков Кириллович выражается, души из тел – это, по-вашему, есть следование воле и принципам Господней Любви?!

— Не согрешишь – не покаешься, — проворчал Осоргин. — В монастырь теперь прятаться, так разве?

— И это путь, Вадим Викентьевич, — мягко возразил Матюшин. — Однако, насколько я понимаю, не для всех. Для вас, для меня, для Якова Кирилловича путь этот тоже, конечно же, не заказан, однако уж очень он долгий.

— Длительность вещь тоже крайне неприятная, однако беда не только в ней. Если бы мы Царство Божие на земле устанавливали, тогда, конечно, прямая дорога – в монастырь, другого пути не существует. Мы же, отче, таких возвышенных и, прямо скажем, несбыточных целей перед собой не ставили никогда.

— А какие ставили? Царство земное? — тихо спросил священник. — Известно ли вам, кто сим царством управлять будет?

— Нет, — резко сказал Гурьев, обменявшись быстрыми взглядами с Матюшиным. — И такую цель, невероятно глупую, по причине её амбициозности, я никогда перед собою не ставил. И абстрактная всеобщая справедливость меня тоже не интересует, ибо это утопия, и утопия крайне опасная и донельзя кровавая. Всегда существовал и будет существовать потенциал интересов, и баланс между ними, равновесие – вот это возможно и, больше того, настоятельно необходимо. Начинаю же я, что вполне понятно, логично, этично и так далее, с близких и дорогих мне людей – с себя, в каком-то смысле. Это – как точка отсчёта, печка, от которой мы пляшем. А все эти царства божии да земные, всеобщие справедливости, коммунизмы и прочие измы – совершенно неустойчивые, неравновесные системы, потому и такой, извините за выражение, бардак в мире и творится. Удерживающие нужны, отче. Да не один – много. Те, кто понимает: равновесие – вот главное условие существования и развития. И в обществе, и в космосе, и в природе. Иначе – энтропия и хаос, разрушение и смерть.

— Однако… — крякнул священник.

В каминном зале повисло молчание. Первым нарушил его генерал:

— Я, дорогие друзья, чувствую, что мы все уже устали неимоверно. Потому предлагаю господам перекурить происходящее на балконе, кто курит, а всем остальным переместиться в столовую с целью всё сказанное как следует разжевать, заесть и запить. Что скажете?