Роман Буревой - Боги слепнут Страница 12

– Уходи, Ари!

В его слепых глазах застыл ужас.

Она наклонилась поднять лицо. Но не смогла – кто-то из ловцов наступил на него ногою. И оно превратилось в чёрный грязный лоскут.

А ловцы потащили запелёнутого в верёвочный кокон Гимпа. И чёрная лужа, поймавшая Гимпа, вприскачку послушной собачонкой кинулась следом. Но Ариетта не побежала за ними. Она ползала по мостовой и искала потерянное лицо. Кровь хлестала из раны на камни. И где-то очень далеко выла сирена «неспящих».

Глава 5

Августовские игры 1975 года (продолжение)

«Что делать теперь, когда Рим лишился своей мечты? Прежде каждый ребёнок в самом дальнем уголке Империи знал: ты – гражданин Рима, твои желания исполнятся. А что теперь? Что теперь – вопрошаю я?»

«Гней Галликан».

«Ловцы впервые напали на человека. Прежде ловцов интересовали только гении. Кто же эти таинственные ловцы? Не пора ли вигилам вплотную заняться ими?» «По прогнозам метеорологов жаркая погода продержится в ближайшие дни».

Сторонники Бенита в сенате держались тесной группой. Он и сам удивился тому, как быстро ему удалось сколотить вокруг себя кучку преданных и, главное, яростных единомышленников.

Оказывается, в уравновешенном и благополучном обществе достаточно людей, которым необходима не благовоспитанность, а ругань, не логические доводы, а площадная брань. «Мои шлюхи», – мысленно называл их Бенит. Вслух назвать не отваживался. Но, возможно, скоро так и назовёт. И им понравится. Он был уверен, что понравится.

Репортёры вертелись вокруг него. Бенит обожал репортёров. Делал вид, что нападает на них, а на самом деле весело играл с ними. Кот так играет с мышами. Каждый новый скандал добавлял ему внимания. Каждый новый репортёр добавлял ему популярности – не важно, о чем писал служитель стила – о проигранных в алеаториуме тысячах или о пожертвованиях на обучение сирот.

По закону (ах, эти дурацкие законы) во время прений в курии Бенит должен был высказываться в конце. И он самодовольно жмурился, предвкушая… И вот настал его черёд.

– О чем вы тут болтаете, седые комарики! – сказал Бенит, поднимаясь. – О потерях, о язвах, о болезнях. Что толку сожалеть об утраченном. Надо взять на себя новую обязанность. Вернуть гражданам Великого Рима их права. Они могли исполнять желания, и все перегрины завидовали избранным счастливцам. На этом тысячу лет стояла Империя. Но Руфин и Элий своими интригами лишили римлян этого права. И первое, что нужно сделать, – вернуть утраченный дар! Верните Риму дар богов! – И он погрозил неведомо кому кулаком. Может, самим богам? А может, покойному Августу? – Деньги – тьфу! Я презираю деньги!

Сенаторы слушали.

– Но это невозможно… – прошептала Верония Нонниан.

– Невозможно? Почему? Потому что вы этого не можете? Не знаете как? —

Бенит расхохотался. – А я знаю. И дарю римским гражданам то, что они утратили,-отныне пусть они обращаются ко мне, и я исполню их желания. Мечта Империи в моих руках!

Сенаторы опешили от подобной наглости.

– Как он может исполнять желания? – шепнул язвительный тонкогубый Луций Галл достаточно громко, чтобы остальные его услышали. – Разве он бог?

– Я не бог! Но я превзойду богов! – Бенит повернулся к наглецу. – Я сделаю то, чего жаждет Рим, и то, что вы должны были сделать, да не сумели. Пусть квириты знают – отныне я исполняю их желания. Квириты, – обратился он к толпящимся у входа любопытным. – Пишите письма сенатору Бениту, и ваши желания исполнятся! И мне не нужно дозволение цензора, я не стану проверять, достойно ли исполнения ваше желание! Если у тебя есть звание римского гражданина, ты получаешь все!

Он сел. Поправил складки тоги с пурпурной полосой. Приосанился.

Репортёры фотографировали. Зрители хлопали в ладоши и хихикали.

Большинство сенаторов забавлялись, слыша эти выкрики, другие постукивали себя по лбу, третьи – были и такие – восхищались. Никто не воспринял заявления Бенита всерьёз. Были уверены, что это новый ловкий трюк.

Бенит торжествующе улыбался.

Гимп распахнул глаза. Тьма вокруг. Тьма, потому что темно? Или потому что бывший гений по-прежнему слеп? Он не знал. Ощупал кровать. Ткань была мягкой, даже на ощупь он чувствовал, что простыни чисты. Поднялся. Босая нога утонула в пушистом ковре. Вытянув руку, он двинулся наугад. И вскоре упёрся в стену. Штукатурка и краска ровные. Фреска? Медленно Гимн стал обходить комнату. Нащупал окно. Частая решётка. Открывается. И довольно легко. Но сколько футов до земли? Влажный запах дохнул в лицо. Запах сада. В комнате очень тихо. Он в Риме? Или уже не в Риме?.. Гимп двинулся дальше и добрался до двери. Дверь была заперта. Обычная дверь с узорной решётчатой вставкой наверху. На карцер не похоже. Но и не гостиница. Частный дом? Тогда кто хозяин? Ловцы?

– Кто-нибудь… – позвал Гимп. Никто не отозвался. Он попробовал открыть замок – не получилось.

И тут кто-то тихо, но очень отчётливо сказал за стеною:

– Андабат.

Гимп замер. Потом кинулся к стене, заколотил кулаками. Закричал.

– Андабат, – повторил все тот же голос.

– Кто здесь?

– Андабат, – сказал неизвестный в третий раз.

– Ты что, псих? – разозлился Гимп.

– Андабат, – последовал ответ. «Андабат» – слепой гладиатор. Значит, сосед Гимпа так же слеп.

– А я – бывший гений Империи, – сообщил Гимп. – А ты – гений?

Но получил все тот же ответ.

Гимп понял, что пока ничего нового узнать не удастся. На ощупь добрался до кровати и лёг. «Андабат», – время от времени раздавалось за стеной.

– Чудачок… – позвал Гимп добровольного помощника. Но тот не отозвался.

Может, перескочил на кого-то из ловцов? Или ползает сейчас по карцеру и передаёт сигналы? Курций должен вскоре явиться. Скорее бы.

Гимп не знал, сколько времени прошло – час, два, целый день, – когда наконец загрохотал замок, скрипнула дверь.

– Обед прибыл, слепыш, – донёсся из темноты голос.

Где же помощь? Где Курций? Почему не бегут на помощь вигилы? Неужели никто не придёт?

В руки Гимпу вложили тарелку. Пахло вкусно. Но есть он не мог.

Ариетта очнулась в Эсквилинской больнице. Она лежала на кровати в ночной тунике. Был яркий день, светило солнце. Она не могла вспомнить, что произошло, как она попала сюда. Что было прежде, и что потом. Что-то ужасное. Ночь. И в ней страх, огромный, как лужа, в которой не отражаются фонари… Лужа… Страх шевельнулся внутри живым существом. А снаружи – чистота, зеленые стены, расписанные под искусственный мрамор. Белое покрывало.

Вошла женщина в тунике младшего медика.

– Сейчас мы сделаем перевязку.

– Перевязку? – Ариетта поднесла руку к лицу. Пальцы натолкнулись на бинты.

И тут она вспомнила. Лицо… лицо белой тряпкой на мостовой…

Она закричала.

– Не надо, милая моя. Ничего страшного. Тебе срезали кусочек кожи на щеке.

Небольшая пластическая операция, и никто ничего не заметит. Ты будешь, как прежде, красавицей.

А как же лицо? Её лицо лежало на мостовой… Она же помнит… белая тряпка, и гении топтали её ногами. Странно, что она не чувствует боли. Она вообще не чувствует лица. А вдруг его нет, и там под бинтами – пустота. Чёрные провал. Дыра, в которую можно запихивать обед… Она вновь подняла руку. Пальцы нащупали сухую корочку на губе, влажную твёрдость зубов… Зачем-то Ариетта лизнула ладонь, во рту был противный вкус – чего-то горького, явно лекарственного.

– Я скоро умру, – Ариетта содрогнулась от невыносимой жалости к себе. —Мне надо видеть Гимпа. Очень прошу: найди Гимпа.

Тут она вспомнила о прилепленном к вороту одного из ловцов «жуке». И о приёмнике, оставшемся в сумке.

– Где моя сумка? – Она принялась озираться. В палате ничего не было, никаких вещей. Стены, приборы. Стул и на нем халат из махрового хлопка – больничный, зелёный.

– При тебе, моя милая, не нашли никакой сумки. Вообще никаких вещей, – отвечала медичка.

– Такого не может быть. Была сумка. Там Гимп… то есть с её помощью я могу найти Гимпа.

Медичка, теряя терпение, постаралась улыбнуться как можно ласковее.

– Сумки не было. Сегодня к тебе зайдёт вигил, и ты ему все расскажешь – кто на тебя напал. И про сумку – тоже.

– Да, да, пусть вигилы найдут сумку. Пусть найдут… – шептала Ариетта.

Она знала, что вигилы ей не помогут. И никто не поможет… Как она могла потерять сумку! Приёмник должен был привести её к Гимпу. Гений Империи надеется на неё. Надеется и ждёт спасения. А она не может ничего. Абсолютно ничего.

Как самый обычный человек.

Глава 6

Сентябрьские игры 1975 года

«Каждая улыбка малыша Постума, каждая новая игрушка наполняют радостью сердца римлян. В душе каждого живёт надежда, что после тяжких испытаний Великий Рим окрепнет вместе со своим юным императором.»