Колхозное строительство 7 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович Страница 12

Далее, при условии успеха проекта на уровне колхозов, возможно подключить к Совету в качестве участников софинансирования и получателей итогового продукта организации любого другого профиля — от школ до атомных электростанций. В итоге должна образоваться широчайшая сетевая структура, в которой любое предприятие сможет участвовать с любой стороны. Важно, что каждый рубль, вложенный посредством этой программы, неизбежно пройдёт через реальный сектор; и даже если предположить, что какой-то подпольный миллионер вздумает легализовать свои накопления, обменяв их на автомобили или телевизоры через какой-либо колхоз или детский сад, то эти деньги всё равно послужат развитию народного хозяйства, поскольку народное финансирование будет возможно только для новых товаров, ещё не находящихся в производстве и продаже. В противном же случае за эти средства были бы спекулятивными методами приобретены товары из запланированных партий и вынуты из оборота торговых сетей; это только усиливало бы дефицит, и никак не способствовало бы расширению производства.

В дальнейшей перспективе поучаствовать в подобном финансировании, официально вложив средства через свою организацию, а впоследствии — и напрямую, сможет и персонально каждый гражданин.»

Косыгин ещё и раз, и два, и три перечитывал бумажку. Вроде бы ничего нового тут нет — финансирование различных затей, от церквей до научных экспедиций, «по подписке» было в ходу ещё в царские времена — и, что интересно, неплохо работало. Да чего там царские времена — разве сейчас не предоплачивают так же точно печать книг и газет советские читатели? Но почему-то пока никто не додумался попробовать этот подход в других областях. Интересно? Ещё бы. Боязно? А как же! Это ведь приличные средства, которыми будет фактически распоряжаться какая-то невиданная распределённая структура. Возможны ли злоупотребления? Разумеется, возможны — где деньги, там и гешефтмахеры. Однако почему-то успокаивает тот факт, что программу предлагается реализовывать на первых порах через руководителей богатых и успешных колхозов. Взять вот хотя бы Геринга, который сейчас министром в Немецкой республике. Это же глыба! Умище! Мужик спиной чует, где найти деньги — и, что главное, где их не потерять. И ведь таких по стране пусть и не сотни, но они есть, и им такое дело доверить не страшно. Хотя бы в порядке эксперимента. Что, разве им не нужны маленькие ползучие грузовички, летучки для механиков и полеводов, да просто хорошие недорогие машины для премирования ударников? Да с руками оторвут! А если для этого ещё и не надо унижаться, оттаптывать пороги, слоняться по инстанциям, а надо просто перевести честно заработанные деньги и сколько-то подождать? Ого! А дай им возможность самим решать, что им нужно, чтобы лучше работать на земле и радовать людей? Поливальная машина на новых физических принципах? Телевизор со встроенной картофелекопалкой? Джинсовые трусы с подтяжками? Опять тишковская фразочка вспомнилась: «Любой каприз за ваши деньги»! И ну-ка, кто скажет, что это плохо?

С Гарбузовым всё равно придётся долго и мерзко ругаться — уж очень он не любит, когда какие-то деньги в стране проходят не через его руки. А всё же затея стоит хлопот. Авось, и наэкономим Петьке-выдумщику на цех для его роторно-муторных антимоний. Получится — заслужил.

Только бы выбрался.

Событие седьмое

Врач, осмотрев больного священника:

— Не вешайте носа, Ваше преподобие, скоро мы Вас поставим на колени.

— Я вам пятый раз русским языком объясняю: идут процедуры, и я вас не пущу! — ну, насчёт русского можно было бы и поспорить. Китаянка, уйгурка, джунгарка — одним словом, не совсем русская толстенная тётка небольшого роста (квадратик эдакий) говорила с жутким акцентом, проглатывая не только гласные, но и целые слога.

— Я только взглянуть…

— Ты невидь голый поп мужк? — и руки раскинула в дверном проёме.

— Как там Пётр Миронович?

— Ты жен? Нет, вон, жен в палт двойк. Ты кто?

— Я второй секретарь ЦК.

— Буд первый — продти. Второй ннет.

Фурцева заглянула через голову носителя великого и могучего, но увидела только закрашенное белой краской стекло двери.

— Пойду к главврачу, — сообщила она убийственную новость кирпичику и пошла искать того.

— Два таж! — донеслось в спину.

Спустилась на «два таж». Коридор с облупленным кое-где, крашеным в зелёный цвет полом привёл Екатерину Алексеевну к двери, на которой на двух языках было написано одно и то же: «Главный врач. Канат Серикович Тезекбаев».

— Лучше уж с немцами, — проворчала Фурцева и толкнула дверь.

— Женщина, вас стучать не учили? А если бы здесь был голый мужчина? Вы ведь в больнице, — пухлые щёчки, пухлые ручки, пухлый второй подбородок.

— Извините, доктор, злая. Кипит внутри всё. Я — Фурцева Екатерина Алексеевна, а меня ваша санитарка на чистом русском не пускает к Петру Мироновичу! — плюхнулась на стул перед снявшим очки пухленьким. Жарко. Как тут люди живут?

— Кровь хотите сдать? — сощурился, хотя куда уж дальше.

— Кровь? — Фурцева ругаться пришла.

— Ну да — во время селя пострадало больше сотни человек.

— Ну, нужно — берите. Что с Тишковым? — нет, верных ленинцев с дороги не сбить.

— Перелом ноги. Перелом ключицы. Вызвали по его просьбе доктора Илизарова из Кургана. Общее состояние — нормальное. Немного обезвожен. Сейчас прокапаем, подлечим. Не переживайте. Как вас? Товарищ Фурченко? — а глаза хитрые, азиатские. Знает же, как звать, и кто такая. Ещё недавно ведь членом Политбюро была.

— Ладно, доктор. Извините за бесцеремонное вторжение. Ничья. Можно мне повидать Петра Мироновича? — сдулась. — И стакан водички, а то тоже будет обезвоживание.

— Конечно. У меня обход через десять минут. Возьму вас с собой. Всех пострадавших посмотрим.

— А может, его нужно самолётом в Кремлёвскую больницу? — жадно выхлебала поданный стакан с тёплой водой из графина. Гадость. И пахнет больницей. Хлорку, что ли, сыплют вёдрами в воду эту?

— Ваше право. Не советую. Илизаров сюда, Тишков туда — так и не встретятся.

— Смешной вы. И нянечка с чисто русским языком — смешная.

— Бувинур — медсестра.

— Пойдёмте уже! — вскочила со стула Фурцева.

— Конечно. Обход в одиннадцать. Через восемь минут и пойдём.

— Р-р-р…

Событие восьмое

Девушка у врача.

— Доктор, вы можете сделать мне ноги от ушей?

— Можно попробовать. Пришить вам уши к ягодицам?

Болеть хорошо. Лежишь себе весь белый (в бинтах же!) на белой простынке, и белой простынкой же укрыт. Хорошо — не с головой. Люди в белых халатах вокруг тебя ходють. В белые журналы чего-то там пишуть. Посмотрють в белый потолок и попишуть. Ещё белое полотенце на голове. Мокрое. Холодное. Вместо аспирина — ну ладно, вместе с аспирином.

Болеть хорошо. Больным быть плохо. На Пётра целый бульдозер рухнул. Одна лепёшка осталась бы, не оттащи они помост. А так пустяком отделался: раздроблена кость — как тут правильно? В правой голени? На правой голени? Кирдык ноге. Даже ампутировать предлагали чуть ниже колена.

— Хрен вам, дорогие товарищи доктора, за воротник, и крапивы в штаны. Лечите. Чего нужно? Антибиотики из-за границы? Сейчас самолёт пошлём. Чего ещё? Стоп! Можно пригласить на консультацию доктора Илизарова. Кто такой? Куда звонить? Плохо-то как всё. А! Вот! Министром спорта в немецкой республике — Брумель. Он вас с ним свяжет. Туда тоже самолёт, и телефон мне, чтобы за границу звонить.

Первым дозвонился до Бика.

— Марсель привет.

— О, Петья, живой! Мне радио сказаль — пропаль совсем. Все новостьи — враки.

— Чуть побитый. Марсель, я пошлю самолёт в Париж. Купи много хороших и дорогих антибиотиков, и кондиционеров штук тридцать. Тепло тут в больнице.

— Корошо. Что ещё, говорий! — забубнили, прикрыв рукой трубку.

— Потом всё. Как у тёзки дела? — в прошлый раз звонил, малыш простыл. Испанка ходит по Европе, скоро и до СССР доберётся. Много людей умрёт. Нужно чего-то придумать.