Пустыня (СИ) - Щепетнёв Василий Страница 12

Нет, конечно, ни Жюля Верна, ни Теофиля Готье в «Поиске» мы помещать не станем.

— Вот Стивен Кинг… — протянула Лиса.

Книгу с моей подачи прочитали обе, и Лиса, и Пантера. Быстро прочитали, понравилось.

— Эмис Кингсли — отозвался я.

Да…

Эмис Кингсли — английский писатель. В молодости — коммунист. Его роман «Счастливчик Джим» посчитали едкой сатирой на буржуазное общество, а самого автора — прогрессивным и достойным быть опубликованным в «Иностранной литературе».

Перевели и опубликовали.

А потом этот Эмис Кингсли из компартии вышел и написал другой роман. В котором английская контрразведка ловит коварных коммунистических злодеев. И сразу его, Кингсли, записали во враги, а тех, кто переводил и публиковал «Счастливчика Джима», взгрели по первое число: за маской сочувствующего социализму интеллигента не разглядели взбесившегося мелкого буржуа, оборотня, предателя дела коммунизма. И предупредили: впредь будьте внимательнее, а то…

Что значит «быть внимательнее»? А не публиковать непроверенных писателей. Поскольку же при жизни любой зарубежный писатель капиталистической страны может выкинуть антисоветский фортель, лучше бы их, таких зарубежных, вовсе не публиковать. Вот умрут, тогда пожалуйста. Тогда уж точно не переметнутся в стан антисоветчиков и антикоммунистов.

Но Стивен Кинг жив, и, судя по всему, молод. Это первое. Второе — деньги. Мы платим рублями. За рассказ — сто рублей. Ну, сто двадцать максимум. Для советского инженера или младшего научного сотрудника, написавшего рассказ во время больничного по гриппу, сто рублей — месячная зарплата. Да он, младший научный сотрудник, и даром готов публиковаться, такая в нашей стране психология: главное не деньги, главное публикация. Думаю, если бы разрешили, журналы бы сами стали брать деньги с авторов, и нашлись бы бедолаги, готовые на подобные условия, ещё и в очередь встали бы. Не разрешают! Но я не о том. Стивен Кинг, похоже, ста рублям рад не будет. Первый роман, как пишут знающие люди, был продан издательству за четыреста тысяч долларов! Четыреста тысяч за первый роман! Этак он скоро миллионером станет, и не просто миллионером, а десятинулёвым. Когда-нибудь. Потом. И совершенно без нашей помощи. Что ему наши сто рублей, Стивену Кингу!

А хоть и не Кингу. В мире полно писателей, для которых и сто рублей сумма, достойная внимания. В какой-нибудь Кении или Боливии. Но где Кения, а где Советский Союз. Гонорар начисляется в рублях, в рублях он и остается, поскольку наш советский рубль это не какой-нибудь доллар или фунт. Он не конвертируется. Потому деньги эти писатель может получить, только приехав в Советский Союз. Вот он полетит из Боливии, потратит тысячу долларов ради того, чтобы потратить сто рублей советского гонорара, ага, сейчас.

Но бывает, что и приезжают. На какую-нибудь международную встречу, или по иным делам. Приезжают, и получают заработанные рубли, у нас всё честно. И тут их ждет новое потрясение. Где иностранцы покупают всякие интересные вещи? В «Березке», где же ещё. И вот идет иностранец, чаще в компании других иностранцев, в эту самую «Березку», видит… ну, к примеру, банку чёрной икры или камчатских крабов, или пыжиковую шапку, достает, торжествуя, рубли, а ему говорят — нет, рубли не берём. Валюта нужна. Доллары, фунты, франки.

А рубли?

А с рублями в гастроном.

Идет кенийский писатель в гастроном, но ни камчатских крабов, ни чёрной икры в гастрономе нет. Но есть русская водка. И вот накупает он на всю сумму водки, хорошей, «Столичной», а его предупреждают — вывозить можно только литр. Как литр, он купил целый ящик? А так. И тогда иностранец начинает пить. Пьёт, пьёт, пьёт, не пропадать же добру! Хорошо ещё, если есть кого угостить, а то ведь и умереть недолго, с ящика-то. А потом, возвращаясь в свою Боливию или Кению, пишет, что ни одного дня в Советском Союзе он не был трезвым, такая уж это таинственная страна, где без водки — ни шагу.

Ну, не всё так безнадежно, конечно. Есть писатели, симпатизирующие Советскому Союзу. Есть писатели, для которых публикация на родине Толстоевского сама по себе почётна, да и в целях рекламы дело нужное. Есть варианты, когда издательства организуют взаимозачёты: мы публикуем вашего, вы публикуете нашего, а рассчитываетесь на месте. Есть, наконец, и случаи, когда иностранцам выплачивают гонорары валютой — по особому распоряжению правительства.

Но Стивен Кинг… Нет, пока нет. Мистика в современных произведениях — не то, что нужно строителям коммунизма.

Но ведь хочется! И мистики, и страшненького — в меру, в меру.

— А давайте… Давайте, опубликуем Джошуа? На пробу. Повесть, небольшую, листа на три! — сказал я.

— Какого Джошуа? — удивилась Пантера.

— Мозеса Джошуа.

— Не знаю никакого Мозеса.

— И никто не знает. Пока. Он родился в тысяча восемьсот девяносто пятом году в негритянской семье Нового Орлеана. С восьми лет батрачил у белых фермеров за похлёбку. В семнадцать лет уехал в Нью-Йорк, где работал в школе уборщиком. Там же выучился грамоте, приохотился к чтению. В тысяча девятьсот восемнадцатом году записался добровольцем в армию. После высадки во Владивостоке, видя несправедливости, творимые американской военщиной, перешёл на сторону большевиков и сражался с интервентами, белогвардейцами и прочими враждебными силами. После гражданской войны решил не возвращаться в САСШ, где его бы могли преследовать за дезертирство. Поселился у фронтового товарища, комиссара Якутенко, в городе Чернозёмске. Работал ночным сторожем в школе. Умер в тысяча девятьсот двадцать девятом году от последствий полученных на гражданской войне ранений.

После его смерти среди вещей обнаружили сундучок, полный исписанных тетрадок. На английском языке. Привлечённые эксперты определили, что это художественный вымысел, оборонного и политического значения не имеющий, и сундучок был передан на хранение в школьный Музей Революции, где впоследствии затерялся. И вот в начале этого года во время подготовки школы к капитальному ремонту, в забытом чулане были обнаружены вещи из Музея Революции, среди которых и был сундучок с рукописями. Комсомольская организация школы связалась с редакцией журнала «Поиск». Первый читатель Михаил Чижик начал читать — и нашёл рукописи весьма интересными. В них прослеживаются как элементы фольклора негритянского населения Нового Орлеана, так и влияние великих русских писателей, особенно Пушкина, Тургенева и Максима Горького. Ольга С. и Надежда Б. в настоящее время переводят рукописи на русский язык. Вашему вниманию представляется повесть Мозеса Джошуая «Тайна плантатора Иглезиса».

Вот!

Девочки обдумывали сказанное. Недолго обдумывали.

— Считаешь, можно?

— Легко! Есть американский рабочий Джим Доллар, есть английский эсквайр Гривадий Ли Горпожакс, будет негритянский писатель Мозес Джошуа.

— Но зачем?

— Никто не будет пенять на появление в произведениях вампиров, оборотней, ведьм и прочей нечисти. Негритянский фольклор! В романах могут действовать частные сыщики, продажные полицейские, международные злодеи, журналисты, профсоюзные вожаки, проститутки, бандиты, да кто угодно, и опять никто слова не скажет: это капитализм как он есть. Полная свобода творчества — в рамках приличий, понятно. Фантастические, мистические, детективные и приключенческие романы по форме, обличение пороков и язв мира чистогана по содержанию.

— А зачем ты его в Советский Союз отправил?

— Нужно! Во-первых, это наш человек, за советскую власть воевал, себя не щадил. Во-вторых, объясняет, откуда у нас рукописи. И, в-третьих, главное, позволяет писать не только об Америке, но и о двадцатых годах нашей истории. Угар НЭПа, жулики, бандиты, недобитые белогвардейцы, кулацкие заговоры, опять же нечистая сила…

— Хорошо, допустим. А кто это будет писать? За Мозеса нашего за Джошуа?

— Мы и будем. Кому ж еще? О мире чистогана знаем не понаслышке. С американской литературой рубежа девятнадцатого-двадцатого веков знакомы. И вообще… Нет, если нет желания, можно и не писать, конечно.