Адвентюра наемника - Евгений Васильевич Шалашов Страница 12

— Генрик, иди сюда, — позвал я слугу. — Когда парень на негнущихся ногах подошел, кивнул. — Перерезай веревки.

На слугу было больно смотреть, но он делал успехи. В обморок не упал, истерику не устроил.

Труп гонца мы уложили на телегу, прикрыли рогожей, а сверху еще и сеном. Ни к чему, чтобы все видели мертвеца. Вполне возможно, что злоумышленников не трое, а больше.

Мой возница собирал иней с деревьев, тер руки о замерзшую землю, тихонько скулил. Смеяться над парнем не стал, понимаю, как тяжело дотрагиваться до покойника, ощущать на своих ладонях холод и липкую кровь. Самому когда-то было неприятно, но ничего, попривык, да и перчатки завел. Вот, доедем до ближайшего колодца, или наткнемся на ручеек, то руки вымоем с мылом. А потом и одежду постираем. Но все потом.

Чтобы отвлечь парня от мрачных мыслей, спросил:

— Увидел что-нибудь любопытное? Ну, следы какие-нибудь?

— Про людей ничего не скажу, не знаю, — вздохнул Генрик. — Но коняшек здесь вначале три было, потом четыре.

Все правильно. Трое убийц и трое коней. Четвертая лошадь гонца.

— Молодец, — похвалил я парня. — Что-нибудь еще?

— У четвертой лошадки нога болит.

— Нога болит? — не понял я. Кажется, сам неплохо разбираюсь в конях, но определить по следам, болит ли у лошади нога, я бы не смог.

— Вот глядите, господин граф, — оживился Генрик, указывая на два серебристых тополя по краям дороги. — Вон там веревка была натянута.

И впрямь… Если как следует присмотреться, можно заметить, что в паре футов от земли кора дерева слегка потерта. Я бы и не заметил.

Веревка, натянутая между деревьев, всадник, вылетевший из седла… А даже если не вылетел, удержался в седле, то все равно, убийцы получили дополнительный шанс. Грамотно все рассчитали, сволочи.

— Так может и ничего, и не ушибся конь, — попытался я утешить Генрика. — Споткнулся, вот и все.

— Может, — вздохнул слуга. — Но все равно, жалко коняшку.

Да, жалко. Гонца тоже жалко, но он человек.

— И вот еще что, господин граф, — вспомнил вдруг Генрик. — У одного коня подкова болтается.

— Как это ты понял? Земля промерзшая, снега нет, — нахмурился я.

— Я там ухналь нашел. Вот, смотрите.

Ухналь, сиречь гвоздь для подковы, рассматривать я не стал, поверю на слово. Что я, ухналей не видел? Не факт, что подкова разболталась, в нее засаживают и шесть, а то и восемь гвоздей. А коли и разболтается, что это нам даст? Даже если бы я помчался ловить убийц прямо сейчас, их уже не догнать. У них фора в пару часов, а наша скорость — скорость телеги, в которую запряжена рабочая лошадь. Что же, доедем до столицы, сдадим труп гонца, имени которого я не знаю, а там пусть герцог сам разбирается, дает поручение капитану дворцовой стражи, моему знакомцу фон Шлангенбургу.

От места гибели гонца мы поехали еще медленнее, чем раньше. Казалось, телега потяжелела в несколько раз, да и не полагается с покойником быстро ездить.

Составить представление о стране можно по рассказам бывалых людей, по книгам и картам, но лучше, если самому, разочек-другой проехать ее из конца в конец. В Урштадте у гномов я приобрел карту Силингии — не очень понятную, с чужими условными обозначениями, дорогую. Расспрашивал купцов и бродячих ремесленников, бывавших в других частях нашего герцогства, сопоставлял и, даже умудрился нарисовать собственную карту. Теоретически, смог бы пройти по Силингии с помощью самодельной карты, но вспоминая свой собственный опыт воинского начальника, имевшего схемы, составленные разведчиками и, оказывавшиеся абсолютно несоответствующие реалиям, понимаю, что пока не померяешь землю собственными ногами или копытами коня, то страну ты так и не узнаешь.

Урштадтские земли, прикрытые Шварцвальдом, были лишь частью Силингии и, не самой большой. Дорога, по которой мы ехали, вливалась в широкий тракт, как ручей соединяется с полноводной рекой, куда вливаются десятки других дорог.

Пока выбирались на тракт, у меня было время заняться самокритикой. Начнем с того, что граф я неправильный. Тащусь рядом с простой пейзанской телегой, в которую впряжена кобылка, хотя по своему статусу положена свита. Пусть не такая, как предписывают правила, гласящие, что рыцарь в дороге обязан иметь двух дорожных коней, одного парадного, и пять боевых, а с ними оруженосца, а лучше — двух, а еще трех-четырех конюхов, не считая личной обслуги. И у каждого должны быть лошади. Разумеется, никто подобной толпой не ездил. Большая свита за неделю пути сожрет доход поместья за целый месяц, не говоря о том, что приобрести столько лошадей сумеет не каждый граф, не говоря уже о простом рыцаре. Если оценивать стоимость лошадей не сообразно деньгам, а по стоимости быка, получается, что дорожный конь равен двум быкам, парадный — трем, а боевой аж четырем! Разоришься, и не заметишь.

Но все-таки, следует иметь двух коней, и двух верховых спутников, выполнявших обязанности слуг и телохранителей. И если я о том не задумываюсь, то об этом помнят мои «собратья» — хоть титулованные, хоть нетитулованные рыцари, для которых субъект, вроде меня, путешествующий в одиночку (не считать же возчика за сопровождающего?) непонятен, а если учесть наличие превосходного гнедого, стоящего не меньше шести быков, может послужить добычей.

А ведь я, как сейчас помню, собирался обзавестись собственным войском. А потом подумал — а с кем я стану воевать и, на хрена кормить дармоедов, отрывая деревенских парней от сохи? Армию не заводят для собственного удовольствия, должна быть определенная цель и конкретный противник. А у меня нет ни воинственных соседей, собирающихся оттяпать надел, ни крепостных крестьян, угрожавших восстанием. Спрашивается, для чего? Отвечаю — хотя бы для того, чтобы в случае надобности, взять в дорогу не слугу-добряка, а пятерку воинов, не боящихся крови.

Нет, по возвращению домой точно заведу себе личную дружину, человек этак с дюжину. Деньги есть, могу себе позволить содержать целую сотню бездельников и, делать мне нечего, буду их потихонечку муштровать, обучать владению оружием, верховой езде. И дом прикажу обнести стеной, выстрою башни, выкопаю рвы. Пусть мои ратники несут службу и заступают в караулы, играют вместе со мной в войну. И никого моя дурость не удивит, раз есть деньги, имею право.

Вот и еще одна миля позади, и показался постоялый двор, обросший строениями. Это уже