Княжья воля - Константин Кудряшов Страница 12

Пока я так гулял, на ум пришли некоторые аналогии с современным мне положением вещей. Ведь князь никто иной как авторитет в законе, по типу Фрола на которого я работал или других таких же деловых. Рогволд ведь не строил Полоцк с "нуля", а каким-то образом у кого-то отжал, хищнически захватил с помощью оружия своей верной дружины. Объявил себя хозяином, установил нужные ему порядки, наложил на окружных людишек дань, крепостицу выстроил покрепче, чтоб какой-нибудь залетный обормот с насиженного места не сковырнул и "крышует" себе население спокойненько, назло мировой несправедливости. Завел с соседями торгово-экономические связи, киевскому князю военную помощь оказывает, по гостям разъезжает, охотится, пирует, воюет когда надо, судит и споры разрешает, но не по своему усмотрению как в голову взбредет, а по строгим, давно устоявшимся законам. На широкую ногу у князя полоцкого Рогволда дело поставлено. Воеводы, сотники, десятники, личная дружина, сыщики, приближенные бояре, советники, палачи, сборщики налогов. Совсем как у нас. В наличии все признаки организованной преступной группировки или зачатков государства. Поневоле уважением проникнешься, серьезные ребята, ценный опыт для будущих поколений накапливают.

В этот же день, как и было предречено Дроздом, до того как на прибитую легким ночным морозцем землю лег обещанный Валкуном первый снег, из куршской стороны вернулись княжеские следопыты. Одни вернулись, без Миши. Долго проторчали у Рогволда в палатах и с наступлением сумерек покинули детинец в неизвестном мне направлении. Заглянувший в гридницу Дрозд сухо сообщил, что сыск следопытам не дался, добрых вестей для меня не появилось, а посему выходило, что пропал мой Рваный бесследно на чертями драной чужбине. И Бур со змеебоевскими людьми тоже пропали.

Таким образом сбылось мрачное предсказание Миная: осиротел я окончательно, теперь даже былое помянуть не с кем.

Визжавшая всю ночь дикая вьюга к утру намотала по углам сугробов выше колена, выбелив мир сухим, холодным молоком. День настал солнечный, чистый как самогонная слеза. Пролетел он для меня как одна минута. И следующий тоже. Вцепившись в копье, бродил я по засыпанной снегом территории детинца, куда себя засунуть не знал, не мог от гнетущих мыслей спрятаться. Говорил ведь мне Мишаня: останься со мной, не ходи в дружину. Вместе были бы сейчас на том или этом свете.

Ближе к полудню, будучи на страже у детинца, мне посчастливилось нос к носу столкнуться с главным полоцким волхвом.

Из-за большого количества накинутых на сутулые плечи сшитых шкур и надвинутой на глаза куньей шапки я поначалу его не признал, даже струхнул слегка, когда он на меня из-за поварни шалым медведем вывалился. Не поймешь где звериные космы где человеческие. Глазенками исподлобья недобро блеснул и к заднему крыльцу бочком норовит протиснуться.

Я посчитал непростительной роскошью упускать такой случай и поспешил задержать волхва, под локоток ухватить.

— Постой, Живень! Я спросить тебя хочу, не задержу долго.

Бубенчик на посохе противно тренькнул, заколыхались шкуры, зашуршало под ними что-то и я оказался под изучающим прицелом хорошо замаскированных диким волосьем карих глаз.

— Вот говорят ты самый искусный в этих местах волхв. Князь тебя на службу из сотни выбрал. Так ли это?

После непродолжительного молчания из меховых недр раздался хриплый, каркающий голос:

— Я выбран Богами и служу поначалу Богам, а потом уже князю.

Пафоса, по-моему, многовато…

— Еще рассказывают будто ведаешь ты как прошлое любого человека, так и его будущее. И это так?

— Без надобности мне. Все ведать может только Род, наш отец и создатель всего живого и сущего. Вижу кое чего, не более того.

Видит все таки, старый темнила!

Чувствую, поднимается в груди воодушевление. Может нашел я наконец того, кто мне поможет? Растолкует, разжует, подсобит понять как так вышло и что делать далее. Сразу все я ему, конечно, говорить не стану, дабы не отпугнуть и себе не навредить. Прежде чем кидать карты на стол, надо для начала прощупать его реальные волховские возможности, шанс нарваться на шарлатана огромен и чреват осложнениями. Поэтому осторожно закидываю удочку на предмет пробной ворожбы по поводу пропавшего человека — сможет ли увидеть чего путного.

С ответом Живень не спешит, думает, небось, сразу меня послать или попозже. Наконец, одернув замявшийся воротник, крякает:

— Для волхования и ведучей ворожбы снадобья особые нужны и день подходящий. Совсем скоро Коляды праздник наступает. Как родятся боги, в ночь за Колядой и приходи. Пробовать станем.

И на том спасибо! За Колядой, так за Колядой. Не приду — прибегу!

Через неделю стал Вендар нас чаще мешать с оставшимися старослужащими из княжеской дружины и ставить в ночные дежурства. Как то утром после единственного положенного выходного лежал я на своем топчане и выползать на свет из мрачной, жарко протопленной гридницы не планировал. По порядку стража наша с Морозом и Долганом сегодня ночная, самая скучная и холодная, но хорошо, что короткая. Лежал я и думал как же мне тут все быстро обрыдло. В армии так не полежишь, солдат без работы — преступник, любимые командиры мигом найдут занятие. А здесь… Ну помахали вчера полдня мечами на морозе, сулицы пометали, топориками покрутили, мешок подолбили вечерком, в остальном же полнейшее безделье, мертвый штиль. Даже шахмат с радио нету и книжек для самообразования как в тюрьме. Надо бы намекнуть Вендару, чтоб озаботился разнообразием нашего досуга. В натуре ведь скукотища! Голец еще заимел привычку где-то пропадать, Жила, улучив любую минуту, дрыхнет как барсук, Невул не разговорчивее печки, да и о чем с ним болтать, переговорено все сто раз…

Шумно протопав на пороге заснеженные ноги, в гриднице появляется Вран. Не проходя далеко, кричит в моем направлении:

— Стяр, у ворот какой-то оборванец ледащий до тебя хочет. Пускать?

— Ну, пусти, коль хочет, — разрешаю, пожав плечами. Свешиваю босые ноги с ложа. Интересно, кого это по мою душу надуло? На всякий случай двигаю поближе пояс с мечом, вдруг буйный какой, так укорочу сразу к хренам на голову, настроения никакого…

Притворив за собой тяжелую дверь, на пороге возникает облаченный в лохмотья и обрывки шкур незнакомый мне тип неандертальского облика. Правой рукой на посох кривой опирается. Попривыкнув глазами к полумраку, делает вперед нетвердый шаг.

— Стяр здесь?

Голос слабый, приглушенный густой, всклокоченной бородой, но мне достаточно двух произнесенных слов, чтобы вскочить с лежанки и броситься к вошедшему как к родному, ибо так безбожно прокручивать рокочущую звонкую согласную может только один из известных