Благословенный - Виктор Коллингвуд Страница 12

Присланную вами роспись учения великих князей, сочиненную господином Лагарпом, я показать велела Фицгерберту, и он, так, как и я, находит, что лучше выдумать нельзя; так я об успехах их не сомневаюсь. Скажите Лагарпу мое удовольствие.Е к а т е р и н а

Дано в Киеве, 6-го февраля 1787 г.

— «Тарквиний же удалился к Ларсу Порсене, царю этрусскому, и просил его помощи. Порсена пошел на Рим с таким большим войском, что римляне не могли выйти в поле на битву с ним, и он занял Яникул, холм на правом берегу Тибра. Римский отряд, стоявший в укреплении на этом холме, бежал в город через мост; враги гнались за ним и проникли бы в город вместе с бегущими, если бы не остановил их Гораций Коклес, которому было вверено охранение моста. Он был сильный воин и с двумя товарищами отражал рвавшихся на мост врагов, а за ним, по его приказанию, ломали мост».

Фредерик Сезар Де Ла Гарп, оторвавшись от чтения, значительно посмотрел на нас, будто подчеркивая тем героизм неведомого нам римлянина Коклеса. Наш с Константином преподаватель французского языка и литературы теперь, после личного одобрения его программы государыней, преподавал нам ещё и историю, географию, математику и геометрию, а в перспективе должен был познакомить нас еще и со статистикой, экономикой и еще рядом дисциплин. Похоже, швейцарец питал большие надежды на свою педагогику, и преподавал нам с воодушевлением и пылом.

— «Когда уже едва было можно пройти», — продолжил Ла Гарп, — 'он отослал своих товарищей и один продолжал оборонять доступ к мосту, пока по треску дерева и радостному крику воинов, разломавших мост, узнал, что работа кончена. Тогда он воззвал к богу реки Тибр, чтоб он принял его и его оружие в свою священную воду и защитил его; совершив молитву, он спрыгнул в волны и переплыл на римский берег под стрелами врагов.

Тем временем, в осажденном Риме начался сильный голод; город не мог долго сопротивляться, и Муций, знатный юноша с разрешения сената, пошел убить этрусского царя, чтобы спасти родину. Он тайно проник в стан и, зная по‑этрусски, вошел в царский шатер, но по ошибке заколол вместо царя его писца. Порсена хотел узнать, нет ли у него сообщников и, чтобы вынудить его к сознанию, грозил ему пыткой; Муций же положил правую руку на огонь жертвенника в доказательство, что не боится ни мучений, ни смерти. Лишившись от огня правой руки, он получил за этот подвиг прозвание Сцеволы (левша). Удивленный таким геройством, Порсена отпустил Муция безнаказанно, и как будто в благодарность за это он посоветовал царю поспешить заключением мира, сказав ему, что триста знатных юношей поклялись спасти родину от этрусского царя и что ему, Муцию, досталось по жребию идти первым. Эта угроза так испугала Порсену, что он заключил мир. Не требуя восстановления власти Тарквиния, он ушел с Яникула, удовольствовавшись обещанием римлян возвратить Веям семь округов и взяв у римлян заложников…'

Фредерик Сезар Де Ла Гарп оторвал взгляд от книги и дружески нам улыбаясь, продолжил:

— Чему учит нас сия история? Мы видим граждан, сражающихся за свободу; мы видим тут и гордого царя, и непреклонного юношу, неукротимого в стремлении избавить сограждан от тирании; мы знаем, наконец, что Рим стал республикой и вознесся к вершинам власти и могущества. Что вы можете сказать про это, ваши высочества?

Мы с Костей сидели в нашей «преподавательской-игровой», а мосье Лагарп изволил давать нам урок воспитания гражданственности.

Лишь недавно мы начали более-менее прилично общаться. Швейцарец Лагарп не знал ни английского, ни русского языков. В сущности, это все, что надо знать об организации обучения цесаревича, в будущем предназначенных на роль самодержавного правителя одной шестой части света! Впрочем, теперь, после трёх недель трудов, я начал чот что-то по-французски понимать, и мы с Костей могли теперь внимать самым последним веяниям европейского Просвещения.

«Последние веяния» оказались «хорошо забытым старым». Первое место среди учебных предметов наш добрый швейцарский республиканец отводит поучительным примерам из прошлого, в особенности из истории Древнего Рима. Вот тут-то и стало мне мало-помалу открываться, как Александр Благословенный, выросший в тепличных условиях всеобщей любви и поклонения, оказался в итоге таким ничтожеством.

Исторические примеры, на которых Ла Гарп воспитывал бедолагу Александра, сами по себе интересные и поучительные, оказались, как это ни парадоксально, настоящим «троянским конем». Ведь они воспевали образцовые ценности и характеры, вряд ли применимые к политической практике конца осьмнадцатого века. И оторванность этих древнеримских образцов от российских реалий была просто вопиющей! Хорошо, я — взрослый человек со сформированным мировоззрением, вся эта промывка мозгов мне по барабану… А настоящий-то Александр, ребенок, помещенный в золотую клетку, воспринимал все это совершенно некритично, без каких бы то ни было оговорок! В итоге вырос не видевший жизни, оторванный от реальности доктринер, полный комплексов относительно собственных сил и возможностей. Наверняка ведь втайне стыдился того, что никогда не сможет, как Муций Сцевола, сжечь себе руку за народное благо…. А раз так, то лучше вообще ничего не делать, витая в грезах прожектов и христианского мистицизма!

И вот, гляжу я на этого Де Ла-Гарпа, распинающегося перед нами про добродетели древнеримских мужей (сплошь — республиканцев). Наверняка ведь человек нам добра желает: по добродетельной, благонамеренной физиогномии его вижу, что господин этот вполне искренен в желании сформировать у своих венценосных воспитанников нравственно безупречный образ мыслей, научить нас тому, что каждый человек обязан уважать законы, а тирания — гадость и фу. Вот не зря говорят про благие намерения и ад…

В любом случае, мне в десятый раз слушать древние мифы о добродетелях каких-то там римлян совершенно неинтересно. Как бы это уже забросить, и перейти к чему-то полезному!

— Мосье Фредерик, позвольте вас перебить… (в этом веке принято «русифицировать» иностранцев, на время службы в России присваивая им чисто русские имена и даже отчества, и по идее мне следует