Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы Страница 121

На ум ему пришла строчка из Шекспира, из Макбета, которую так любил цитировать Шелли: словно два изнуренных пловца, что вместе сцепились и тащат друг друга на дно; и на миг ему пришло в голову, что он и Джозефина, и все эти поэты также являли собой чудовищные, невыносимые соединения двух личностей. Вернер и те женщины, изображенные на овсяной лепешке, были просто более очевидными примерами, и это мешало увидеть более тонкие проявления такой связи.

― Я часть этого здания, ― сказал Вернер. Только моя жизненная энергия удерживает потолок от падения. Из-под сети морщинок избороздивших пергамент лица на Кроуфорда взирали блестящие глаза. ― Ты понимаешь это?

― Да, ― ответил Кроуфорд. ― Умрешь ты, и мы умрем тоже.

Похожий на скомканную бумагу рот снова ожил: ― Так уж сложилось, ничего не поделаешь. Так что можешь забыть все свои идеи о том, чтобы вырезать из меня статую. Несмотря на все это, мое предложение все еще в силе: уйдите сейчас, и я позабочусь, чтобы нефелимы навсегда о вас позабыли.

Кроуфорда сотрясала дрожь, но он выдавил смешок. ― Я знаю, чего стоит их слово. Перси Шелли недавно проверил.

«Я мог бы заставить Джозефину уйти, ― подумал он, ― а затем сделать это, вырезать из него эту чертову статую».

Затем он вспомнил ее обещание утопиться, если он не разрешит ей отправиться вместе с ним. И понял, что заставить ее уйти не удастся.

На мгновение у него даже мелькнула мысль, не принять ли предложение Вернера ― но он сразу же ее отверг, понимая, что и на это Джозефина тоже не согласится.

«Но, может быть, Вернер блефовал на счет потолка»?

Кроуфорд снова взглянул вверх, а затем обреченно опустил взгляд. Нет, он не блефовал.

Он щелкал пальцами, избегая смотреть как на Вернера, так и на Джозефину.

«И времени у тебя тоже не так много, ― напомнил он себе. ― Нужно что-то делать».

Он уставился сквозь стеклянный короб на древний рубец, протянувшийся через выпирающий живот фон Аргау, а затем очень медленно повернулся к Джозефине. ― Сколько лет ты проработала медсестрой?

― Шесть, ― прошептала она.

― А сколько раз тебе приходилось… Он вынужден был остановиться, чтобы сделать глубокий вдох. ― Сколько раз тебе приходилось ассистировать при кесаревом сечении?

Вернер начал что-то быстро говорить, но голос Джозефины легко пробился через его слова. ― Раз шесть, думаю.

― Хорошо ― потому что скоро тебе придется сделать это снова.

Кроуфорд забрался в стеклянный саркофаг и, не обращая внимания на костлявые руки Вернера, слабо дергающие его за брюки, начал осторожно выбивать стеклянные стенки рукояткой пистолета ― для работы им с Джозефиной нужно было место.

Слабые причитания Вернера потеряли всякое сходство со словами, когда Кроуфорд взял в руки кинжал, обернутый тряпкой, чтобы его можно было держать у острия, зажал пальцами тугую складку плоти и сделал первый надрез.

И хотя попытки Вернера освободиться сделались еще более настойчивыми, Джозефина легко с ними справлялась, удерживая его на месте одной рукой, пока другая стирала текущую кровь куском ткани, смоченным брэнди из фляжки Кроуфорда. Каждые несколько секунд она подносила фляжку к губам старика ― после первого разреза он больше не отказывался от спасительного алкоголя.

У Кроуфорда начинало мутиться в глазах от усталости, и, лишь напрягая всю свою волю, он заставлял руки не трястись и не делать слишком глубокие надрезы. Он все забывал, что они не в больнице, и это не роды, и несколько раз машинально спрашивал у Джозефины бистури[447] или хирургические ножницы[448].

Он заставил себя вспомнить изображения, которые видел в Сборнике Менотти, те самые, которые были ошибочно занесены в каталог как иллюстрации кесарева сечения, но на самом деле были записями об операции, с помощью которой в Вернера поместили статую. Он вспомнил, где изначально в membrana adipose и брюшине были сделаны разрезы и пытался теперь резать в тех же самых местах.

Пальцы, казалось, вспомнили старые навыки и двигались со все возрастающим мастерством, и всего лишь через несколько минут он отвел в стороны рассеченную кожу и слои мускулов и увидел статую.

Она выросла за эти столетия внутри Вернера, и была теперь размером почти с двухлетнего ребенка, но это, несомненно, была та же статуя, которую он видел на рисунках. И словно это был и вправду ребенок, она была повернута головой книзу, а ручки и ножки были подтянуты к щеке, и Кроуфорду пришлось напомнить себе, что это камень, и пуповину перерезать ему не придется. Он осторожно просунул руку под скользкую голову.

― Теперь осторожней, ― сквозь зубы процедил он. ― Она выходит.

Он начал тянуть.

― Кровотечение, доктор, ― поспешно сказала Джозефина.

Кроуфорд сморгнул застилающий глаза пот и вгляделся в голову статуи; теперь он тоже видел темную венозную кровь толчками вытекающую из-под его исследующей внутренности руки.

Всхлипы Вернера звучали теперь словно смех.

― Помести свою руку под моей, ― сказал Кроуфорд Джозефине, ― и зажми область кровотечения.

Кроуфорд держал руку под головой статуи, и почувствовал, как скользкие от крови пальцы Джозефины протиснулись снизу. Какой-то миг он боялся, что такое растяжение разреза неизбежно вызовет кровотечение где-нибудь еще, но Джозефина была опытным помощником ― ее рука двигалась быстро, но осторожно, прощупывая и определяя натяжение тканей, и через каких-нибудь несколько секунд кровотечение замедлилось.

― Хорошо, ― напряженно процедил Кроуфорд. ― Скоро посмотрим что там, а там будет видно, может, наложим шов, но пока сойдет и так.

Он снова начал тащить каменную голову.

Статуя изогнулась, заставив свою каменную субстанцию заскрипеть от напряжения. Она сопротивлялась ему, стараясь напрячь себя еще больше и остаться в гнезде плоти, в котором находилась уже восемь веков.

― Ткани слишком тугие, ― быстро сказала Джозефина, ― что-нибудь порвется, если будем так тянуть. Она взглянула на Кроуфорда и устало ему улыбнулась. Жизнь матери находится под угрозой.

Кроуфорд невольно вздрогнул, так как во время родов такие слова обычно означали, что ребенка необходимо было принести в жертву, убить и по кускам извлечь из матки.

Чтобы иметь возможность двигаться, статуе пришлось размягчить свою материю, но, несмотря на это, Кроуфорд видел наполненные кровью Вернера трещины, там, где камень не выдержал нагрузки.

Одна протянулась через шею, и он вставил острие клинка в отверстие и надавил.

Статуя перестала двигаться. Он надавил сильнее и почувствовал, как лезвие ножа скользнуло чуть глубже в камень, словно ему удалось расширить трещину.

Перевернутое лицо статуи удивленно глянуло на него, каменный рот раскрылся и что-то гортанно прокаркал по-немецки.

Кроуфорд не разобрал, что она сказала, да и знать этого не хотел; он надавил сильнее, не обращая внимания на крики Вернера и боль в левой руке, втиснутой под голову статуи…

…И кончик ножа отломился. Кроуфорд успел отдернуть руку, и зазубренный конец ножа лишь слегка порезал незащищённую брюшную полость.

Статуя застыла, успокоенная eisener-breche торчащим из ее горла. Ее рот был все еще распахнут в немом вопле.

Кроуфорд отложил сломанный нож и снова принялся тянуть каменную голову. Свободной рукой он пытался не дать закрыться рассеченным тканям Вернера.

Старик был без сознания, но все еще дышал, и Кроуфорд знал, что если его пульс начнет слабеть, Джозефина ему об это скажет.

Он чувствовал, как уходят его собственные силы, и, процедив проклятье, напрягся, а затем что было сил рванул статую ― мгновение спустя он полетел на пол, сжимая в руке ужасное каменное существо.

Комната заходила ходуном, хрустальные люстры закачались, и он услышал доносящийся с улицы гул, словно саму Венецию сотрясали спазмы землетрясения.

Джозефина тоже упала, ее глаза были зажмурены от боли, а окровавленные руки обхватили живот. Кроуфорд подумал, что близнец нефелим умирает внутри нее.

Он отшвырнул статую и, бросив тревожный взгляд на потолок, прыгнул обратно к своему пациенту.

Когда Джозефина упала, кровь вновь брызнула из разорванной вены, но он обнаружил ее и зажал отверстие. Дыхание Вернера было учащенным, но ровным и глубоким, и Кроуфорд, левая рука которого была погружена брюшную полость древнего человека, позволил себе на мгновение расслабиться.

Джозефина медленно села и осторожно опустила руки, словно быстрое движение могло вернуть боль обратно.

Кроуфорд к тому времени начал свободной рукой вытирать кровь с краев зияющей раны Вернера, но он улучил мгновение и глянул на Джозефину. ― Ты в порядке? ― спросил он.

― Я… думаю да, ― ответила она, снова вставая возле него.

― Приготовь нить для сшивания, ― сказал он, и Джозефина подняла одну из длинных нитей, на которые они разорвали ленты с его лодыжек.