Михаил Ахманов - Флибустьер. Магриб Страница 13

– Благодарю вас, рыцарь, – глухо произнес он. Потом его голос окреп, он повернулся к койке с картами и вымолвил: – Ну, вернемся к делу. Мальту я нашел, а теперь покажите мне, где остров Джерба и залив Сирт. Я хочу прикинуть, за сколько дней мы туда дойдем при попутном ветре. На тот случай, если Караман оставил Эс-Сувейру…

Когда советники удалились, Серов опять подошел к окну и встал там, жадно глотая прохладный воздух. Думы о Шейле не покидали его, и сейчас он размышлял о том, можно ли верить Абдалле. Возможно, этот странный тип, выкрест, говоря по-русски, или вообще атеист арабского разлива, хотел его успокоить? Хотел вселить в него уверенность?..

Уверенность, ха!

«Да я ведь, пожалуй, самый уверенный на планете человек, ибо мне известно будущее, – думал Серов. – Конечно, не в деталях и не в ближайшие дни и месяцы, но все же, все же… Я знаю, что Людовик Французский, король-солнце, протянет еще лет пятнадцать и что война за испанское наследство кончится ничем… Знаю, что шведов разобьют при Полтаве и Гангуте, что в середине века начнутся войны с турками, а через столетие – с Наполеоном… Знаю, что Эйлер,[33] Ломоносов и Суворов еще не родились, а Рембранд и Гюйгенс уже умерли… Знаю о великих людях, что живут сейчас, не о царях и королях, но гениях, что сохранятся в памяти людской, когда о нынешних особах царской крови будут помнить лишь историки… Ньютон,[34] Лейбниц, братья Бернулли, Бах и этот английский философ… как его… Джон Локк?.. все они нынче мои современники! С ума сойти! Да что там современники, есть и покруче чудеса! Вот сундук в моей каюте, и в нем, под нарядами Шейлы, ларец, а в ларце – завещанный Джулио Росано манускрипт, что написал Леонардо да Винчи! Книга пророчеств, составленных им со слов несчастного Игоря Елисеева, который провалился из аномальной зоны в пятнадцатый век и умер во Флоренции, то ли от чумы, то ли от холеры…»

Мысли его вновь вернулись к Шейле и их еще не рожденному ребенку. Вот появится на свет это дитя любви и продолжит род Серовых, и через три столетия его, Андрея, гены и кровь, пропутешествовав через века, появятся в настоящем, которое для него сейчас далекое будущее… Можно ли считать это вмешательством в историю? Изменится ли мир от того, что некий Андрей Серов изъят неведомым способом из своей эпохи и переправлен в прошлое? А ведь в этом прошлом он не прячется в нору, как рак-отшельник, а живет весьма активно; будут у него потомки, дети, внуки, правнуки, будут жизни, которые он оборвал, всадив в чью-то грудь клинок или пулю. Собственно, детей и внуков еще нет, а покойных уже целая рота! Эдвард Пил, заколотый им на «Вороне», испанец, убитый в Пуэнте-дель– Оро, другие испанцы, к которым добавились теперь магрибские разбойники… Сколько он их перебил? Наверняка не один десяток… Это ли не вмешательство в историю! Явился отморозок из двадцать первого столетия, стал по случаю пиратом и, как положено в этом ремесле, бьет да режет!

А ведь я не один такой, внезапно подумал Серов. Не один, есть еще двадцать исчезнувших на Камчатке и в прочих аномальных зонах. Евгений Штильмарк, врач из Твери, Линда Ковальская, экономист, Наталья Ртищева, Игорь Елисеев, парни из Нижегородского политеха, Губерт Фрик из Мюнхена и остальные… Все они провалились в прошлое, и где бы ни довелось им приземлиться, от эпохи фараонов до Второй мировой, всем – даже женщинам – придется убивать. Убивать, чтобы выжить, чтобы спасти близких, тех, кого нашел в новом времени, чтобы защитить себя, не умереть голодной смертью в чистом поле… Убивать, ибо история мира полна жестокости, борьбы и войн, так что в какую эпоху ни попадешь, меч или мушкет сами запросятся в руки. И потянется вслед за пришельцами список убитых и спасенных либо иные хроноклазмы…[35] Вот Игорь Елисеев, попавший к Леонардо во Флоренцию: возможно, он никого не убил и, может, даже спас, а еще поведал мессиру да Винчи столько всякого, что на целый том хватило.

Спасенные и отнятые жизни, рождение потомства, собственная смерть, сведения, переданные предкам, идеи, что появились до времени… Изменит ли это грядущий мир, исказит ли историю, и в чем? – размышлял Серов. Ведь история – не математика, которая едина, историй множество, и объективность их зависит от личных мнений летописца. Для человека амбициозного история – схватка великих королей и полководцев, для верующего – промысел Господень и приближение к Страшному суду, для инженера – череда открытий, смена технологий, для марксиста – переход от первобытно-общинного строя к коммунизму на фоне классовой борьбы… У каждого своя история, и каждый по-разному оценит те несообразности, что происходят тут и там, запоминаясь или теряясь в тысячелетиях. Некогда в Египте и Шумере возникла письменность – почему?.. Вавилоняне решали квадратные уравнения, майя составили точный календарь, халебы с Кавказских гор плавили железо, китайцы придумали порох… Опять же, почему и как? Один историк скажет – закономерность развития, другой усмотрит в этом чудо, парадокс, влияние космических пришельцев, научивших и подсказавших то и это. Но от пришельцев из космоса недалеко до странников во времени. Если он, Серов, провалился в темпоральную дыру, если это случилось с другими его современниками, то понятно: случай не единичный. Во все эпохи, во всех временах и странах такое случалось с людьми, и, вероятно, этих таинственно исчезнувших, загадочно пропавших многие, многие тысячи. Они попадали из своего настоящего в прошлое, кто-то погибал, кто-то выживал, одаривал предков новыми идеями, и если они были к месту, что-то появлялось – скажем, порох, письменность или железо. И значит, он, Андрей Серов, волен делать что угодно, ибо история все учтет, ненужное отбросит, ценное оставит, и уж во всяком случае не будет обижаться на него и Шейлу за их ребенка.

Такие мысли успокаивали, вселяли уверенность в прочности его Вселенной. Серов ощущал себя не случайным винтиком в сложном механизме бытия, а его законной частью, столь же необходимой миру и времени, как Ньютон, Лейбниц или философ Локк. Выходит, было предопределено, что в марте 1701 года появится на палубе «Ворона» некий Андре Серра, что станет он капитаном и супругом Шейлы Джин Амалии и что они со всей своей командой поплывут в Россию. Но доплывут ли?..

Серов вздохнул, отошел от окна, убрал карты с койки и растянулся на шерстяном одеяле. Для него и Шейлы койка казалась узковатой, но ему одному была широка. От подушек пахло лавандой и нежным ароматом женской кожи, и это благоухание перебивало запахи свечей, дерева и недопитого рома. Полежав минут пять или десять, Серов поднялся, погасил свечи, снова лег и попытался уснуть.

Против ожиданий, это ему удалось – видимо, сказались усталость и нервное переутомление. И приснился Серову сон, будто он в своей квартире, в Москве, на Новослободской; будто идет он от входной двери в гостиную, а там все, как встарь: древний буфет из мореного дуба, обитый плюшем диван, шкаф с зеркалом и стулья с прямыми спинками у круглого стола. На стенах – знакомые картины, снимки и афиши: бабушка Катя порхает над крупом гнедого жеребца, прадедушка Виктор на цирковой арене – важный, в усах, верховых сапогах и с шамберьером, папа Юра идет по канату, а мама Даша, в розовом трико, тянется к нему рукой. И будто бы все они здесь, в Москве, а вовсе не в Америке – чинно сидят у стола, гоняют чаи и заедают баранками. Вся их цирковая семья: папа Юра, мама Даша, сестренка Леночка, ее супруг Володя-канатоходец и даже кто-то мелкий, то ли племяш, то ли племяшка. А самое удивительное, что на диване, разбросив широкие юбки, восседает Шейла Джин Амалия, графиня графиней, в сапфировых серьгах и ожерелье, что так идут к синим ее очам. Сидит она на плюшевом диванчике, смотрит на новую свою семью и улыбается.

«Ну, Андрюша, как тебе в морских разбойниках? Не жмет?» – спрашивает папа Юра. «Поначалу тошно было, а теперь ничего, притерпелся, – отвечает Серов. – Теперь я большой человек, стою на капитанском мостике, на палубе – мой экипаж, а под ногами – двадцать четыре пушки. Тяжелые орудия, ядра – с пуд, дальность стрельбы – четыре кабельтова. С ними я в море первый после Бога!»

Мама с сомнением поджимает губы. «Но все-таки, сынок, быть пиратом как-то неприлично. Не нравилось тебе в цирке, так ты в бизнесмены пошел, там не прижился, офицером стал, повоевал за отчизну, уволился, сделался сыщиком… В наше время любое из этих занятий – дело почтенное, нужное. А пиратом… Фи!» «Зато Шейлочка у него как елка разукрашена, – говорит зять Володя, косясь на Шейлу. – Камешки-то настоящие, значит, прибыльное ремесло! Я бы тоже в пираты подался и спроворил Ленке такой же гарнитурчик». Сестра возмущенно поднимает брови: «И не мечтай! Ты по канату идешь, через шаг запинаешься! Куда тебе в пираты! Опять же ты семейный человек, с детьми!»

«Я тоже семейный и тоже вскорости буду с детьми, – говорит Серов. – И не пират я вовсе, а флибустьер! Это пиво совсем другого разлива! Приду к царю Петру Алексеевичу, выправлю патент и стану капером и благородным кавалером!» «Так ты уже пришел, – замечает мама Даша. – Ты ведь уже в Москве, сынок, только царя Петра здесь нет, а есть мэр Лужков Юрий Михайлович. Может, к нему на службу пойдешь?» «Почему бы и нет, – отвечает Серов, чувствуя, однако, некоторое разочарование. – Мэр тоже чем-нибудь да пожалует. А сейчас пойдем смотреть мой фрегат. Он, должно быть, стоит на Москве-реке, у Москворецкого моста».