Валерий Елманов - Княжья доля Страница 13

Оный Константин словеса рек сладко, душу имея гнусную. И о ту же пору изловиша служка княжий и убивец, прозвищем Гремислав, девицу пригожую, на коей свой алчный взор остановиша Константин князь, и достави оную в светлицу к ему, и учал нечестивец изгалятися над несчастной, потешая ненасытну похоть свою. Пред заутреней Гремислав же тайно бездыханно тело, обернувши в рогожу, вынес из терема и захорониша в лесе. Константине же рек братьям тако, де отпустиша ее вовсе, не карая, ибо тако и Христос заповедал. И зрели князья, како безбожник сей крест на себя кладе рукотворный, и дивились вельми сей лжи подлой, ибо, памятуя нрав буен Константинов, не усомнишася нисколько, что сей изверг деву оную умучил и живота лишил.

Тако сей княже поступиша не по покону Ярославичей, но по милосердию и правде Христовой, ибо Иисус рек: «Не до семи, но до семижды семь грехов прощать должно врагам нашим», и девица оная, коя лишити князя живота могла, имея в руце силу помогутнее, прощена им бысть и на волю пущена вовсе без виры.

Кажется, что именно тогда состоялось одно из последних злодеяний Константина, учиненное им в гостях в Переяславле-Рязанском у своих двоюродных братьев-князей, хотя и данный факт летописи трактуют очень разно. И о причинах злодейства, и о нем самом летописцы говорят туманно, к тому же весьма и весьма противореча друг другу. Столь сильное расхождение в описании событий позволяет задать, на первый взгляд, парадоксальный, но если вдуматься, то вполне естественный вопрос: «А была ли вообще оная девица?»

О том, как на самом деле поступил с ней Константин, и говорить нечего, хотя в любом случае – даже смертоубийства – его поведение вполне оправданно. Ведь если судить по Владимирско-Пименовской летописи, то она ударила князя по голове, а это трактуется не иначе как покушение на убийство, согласно «Русской Правде». Впрочем, истина, по всей видимости, лежит, как и обычно, где-то посередине, просто суздальский летописец монах Филарет, относясь к Константину враждебно, усугубил наказание, которое она понесла, а Пимен владимирский по причине лояльного отношения к данному князю постарался вовсе обелить его.

Глава 5

Неудачная охота

Судьба способна очень быстро перевернуть нам жизнь до дна, но случай может высечь искру лишь из того, в ком есть она.

Двоюродные братья Константина отреагировали на побег юной ведьмачки по-разному, но в строгом соответствии со своим темпераментом. Юрий набожно перекрестился, сожалея, что еще не одной христианской душе сия чертовка вред принесет, Олег не поверил вообще – это Константин уловил по его недоверчивому прищуру глаз. Роман же с Глебом загорелись немедля догнать мерзавку и проучить. Почему-то им тоже не поверилось, что князь Константин отпустил просто так какую-то холопку, не воздав ей вдесятеро за тот злополучный удар в избушке. Судя по всему, репутация в отношении женского пола у Константина была еще та, причем прочная и надежная, не пошатнешь, заслуженная добрым десятком лет и – вне всякого сомнения – его тяжкими неусыпными трудами на этой ниве. Осторожный Ингварь, как всегда, ничего не сказал, только пожал плечами – мол, быть посему, выпустил так выпустил, и вскоре с этой щекотливой темы все переключились на обсуждение предстоящей охоты, тем более что сегодня она должна была стать не просто опасным развлечением, но и полезным мероприятием.

Медведь-шатун, который почему-то не залег в спячку, успел к февралю месяцу задрать не только с десяток овец, коров и лошадей, но и с пяток человек, которые попались ему в лесу не в добрый час под тяжелую лапу. Предстояло избавить смердов от сей напасти, ну и заодно повеселиться, душу потешить.

Некоторые проблемы возникли у Кости при переодевании, поскольку все его потуги помочь стремянному в деле собственного облачения заканчивались весьма плачевно, и под конец Епифашка робко намекнул, чтобы князь, образно говоря, не суетился под клиентом.

Увешанный оружием с ног до головы, Костя наконец спустился вниз, где его нетерпеливо ждали остальные участники мероприятия. Широкая санная колея была достаточно удобна для коней. Кавалькада лениво протрусила по узеньким улочкам города, затем, пройдя через ворота, двинулась по достаточно хорошо укатанным многочисленными санями дорожкам между домами, жавшимися к невысоким крепостным стенам, тоже деревянным, с большими валами, укутанными снежным покровом, и, наконец, вырвалась на простор.

Дорога больше напоминала широкую тропинку – видимо, зимой движение по ней было не столь интенсивным. Но спустя всего полчаса припекавшее совсем по-весеннему жаркое солнышко сменилось утренней прохладой дремучего леса. Со всех сторон стояли лишь деревья, которые совершенно одинаковы что в двадцатом веке, что в двенадцатом или тринадцатом. Они невольно навевали приятную, хотя и глупую мысль о том, что Костино путешествие в прошлое, весьма поучительное и в какой-то мере приятное, уже закончилось и он вновь оказался в своем столетии. Окончательно увериться в этом ему мешал лишь вороной конь, который, очевидно чувствуя, какая ерунда лезет в голову наезднику, время от времени иронично всхрапывал, сдержанно посмеиваясь над хозяином.

В звонкие удары деревянного молотка – лишь через несколько минут до Кости дошло, что это трудится неугомонный дятел, – гармонично вписывалось и недовольное трещание сплетниц-сорок, и посвист синиц, и звонкие трели других птиц. Словом, все было точно так же, как и спустя несколько веков. Так же неторопливо плыли по ярко-голубому небу белоснежные облака, так же приветливо сияло дневное светило, а деревья отбрасывали на тропинку точно такую же тень, как миллионы лет назад и какую будут продолжать кидать на снег в погожий зимний денек спустя семьсот лет.

Однако истошный лай собак, раздавшийся где-то впереди, оторвал Константина от лирических размышлений, а встретившие их бородатые пешие воины, то ли загонщики, то ли средневековые егеря напополам с лесничими, поманили за собою в глубь чащи. Свита, которая и без того всю дорогу держалась на добрый десяток шагов позади благородных князей, теперь и вовсе неприлично растянулась, приотстав уже не меньше чем на пятьдесят метров.

Вдруг откуда-то из глубины леса послышался звериный рев, а затем вдалеке показался худой тщедушный мужичонка годков сорока, который опрометью несся прямо к ним. Его тощая, но довольно-таки длинная, чуть ли не по пояс бороденка, от такой скорости аж загибалась назад, смешно свешиваясь через правое плечо. Впрочем, спустя десяток секунд всем уже стало не до смеха, поскольку следим за ним с удивительной для таких могучих габаритов скоростью неслась огромная медвежья туши, время от времени издавая истошный злобный рык.

– Поближе подъедем, а то смерда задерет косолапый, – повернувшись к Константину, коротко бросил Ингварь и устремился навстречу мужичку. Следом тронулись и остальные князья. Проехав с полсотни метров, они по знаку Ингваря остановили своих возбужденно подрагивающих коней, едва выехав на небольшую полянку, диаметром метров двадцать, не больше. Стремянные тут же принялись принимать испуганно фыркающих лошадей под уздцы, а Епифан где-то замешкался. Константин оглянулся, чтобы подозвать его, и тут мишка, уже настигая несчастного мужика, рявкнул еще раз.

А так как в этот момент жертва была в двадцати шагах от противоположной стороны полянки и преследующий ее медведь приблизился вплотную к беглецу, рык удался косолапому на славу. Во всяком случае, жеребец Кости оценил его по достоинству и попятился назад, после чего, напоровшись на весьма острый и длинный сук дерева, торчавший аккурат на уровне конских ягодиц, окончательно потерял голову и, обезумев от страха, метнулся куда-то в сторону.

Не ожидая такого коварства от собственной лошади, Костя по инерции завалился назад, где-то через пару секунд поводья вырвало из его рук, а еще секунд через пять, успев разогнуться в седле и обхватить шею коня обеими руками, он умудрился непроизвольно вытащить ноги вначале из правого, а затем и из левого стремени. Вдобавок ко всему медведь, видимо обрадованный новой забавой, оставил мужика в покое и, решив, что лошадь и всадник на ней по качеству и количеству мяса значительно опережают первоначальный объект охоты, ринулся в погоню вслед за ним. Косте не оставалось ничего другого, как, держась за конскую шею, крепко зажмурить глаза и пытаться сохранить равновесие.

Сделать это без помощи стремян было весьма и весьма затруднительно, и он поминутно съезжал набок, но каждый раз ухитрялся выровняться в седле. Эта безумная скачка продолжалась достаточно долго, и заплутать Константин успел изрядно. Во всяком случае, спустя еще полчаса он окончательно понял, что заблудился, поскольку голоса, на которые он ехал, стали, как ни удивительно, не приближаться, а удаляться от него.