Андрей Колганов - Жернова истории 3 (СИ) Страница 13

– Повторю еще раз: никаких разногласий с ЦК по основным политическим вопросам и вопросам хозяйственного строительства у нас нет! (Шум, аплодисменты ленинградской организации). Но нас беспокоит тот факт, что ЦК настроен благодушно по поводу распространения весьма, на наш взгляд, опасных настроений. Разумеется, когда соответствующие заявления делают крупные политические фигуры, ЦК их поправляет – но на том все и ограничивается. Большинство руководства нашей партии пока не осознало, что это не просто обмолвки или неудачные формулировки, а симптом весьма неприятной тенденции (Шум, выкрики: «Где ты тенденцию-то углядел?»). Я уже приводил немало цитат, из которых ясно следует, что такая тенденция есть.

– Но особенно нас насторожил тот факт, что когда ленинградские товарищи попытались указать на эту тенденцию, против них была развернута самая активная полемика. И это – лучшее доказательство того, что мы правы, и эти подспудные настроения, о которых я только что говорил, получили широчайшее распространение в нашей партии. Нас с полным правом могут спросить – а что же вы предлагаете, кроме опасений и предостережений? Лекарство против благодушия, против стремления некоторых наших товарищей застрять в нэпе не просто всерьез и надолго, а чуть ли не навсегда, может быть только одно – развертывание наступления социализма по всему фронту. И в первую очередь мы должны обратить перспективы нашего строительства лицом к пролетарским массам. Нужно продумать, как мы можем напрячь свои силы и сделать рывок в преодолении нашей культурной и технической отсталости, открыв перед рабочим классом широкие горизонты. Тогда и вопрос союза с крестьянством, за недооценку которого нас пытаются упрекать, будет поставлен на новые, гораздо прочные основания, и дело построения социализма будет надежно обеспечено! (Шум, выкрики: «Правильно!», «И что же в этом нового?». Часть зала аплодирует).

Затем Зиновьев переходит к вопросу о партийном строительстве. И вот тут в зал брошена кость, за которую, как он надеется, должны ухватиться многие партийные работники из числа делегатов съезда:

– Есть один перекос в организационном строительстве нашей партии, на который, к сожалению, не обратил внимания в своем докладе товарищ Бубнов. Это отнюдь не какой-то принципиальный политический вопрос, это вопрос во многом даже технический, и решается он гораздо проще, чем, например, увеличение доли рабочих от станка в составе членов партии. Речь идет о том, что в составе Центрального Комитета явно недостаточным является представительство губернских и областных партийных организаций. (Шум в зале). Было бы глупостью вводить в ЦК представителя от каждого губкома, но при обширности нашей территории, при огромном разнообразии местных условий, было бы желательно, чтобы представители с мест имели бы больше голосов при выработке общепартийной политики. (Шум, аплодисменты, выкрики: «Правильно!», «Нам местничество в ЦК ни к чему!»).

Становится ясно, что при всех вариациях, сегодня, как и в известной мне истории, речь идет не столько о политических расхождениях, сколько о том, чтобы под разговоры о них сместить распределение сил в Центральном Комитете. И противники Зиновьева с Каменевым, в общем, достаточно хорошо показали, что суть содоклада Зиновьева, как и ведшейся до этого ленинградцами полемики, только в том и состояла, чтобы раздуть обмолвки, ошибки, а иногда и вполне сознательные формулировки отдельных товарищей до масштаба общепартийных разногласий.

Последовавшее вскоре выступление Крупской меня разочаровало. Треть речи – в защиту Зиновьева, две трети – с нападками на Бухарина. Да еще Стокгольмский съезд не к месту притянут, что сразу же было понято как сигнал: оппозиция решений большинства может и не признать. Все, как и было. Как я ни лелеял надежду, что какие-то зерна сомнения мне удалось заронить, оказалось – напрасно.

Оставалось ждать, сработает ли мой последний козырь, который был пущен в ход, когда мы расставались с Сокольниковым. Тогда было сказано на прощание, уже почти в дверях:

– Хорошо, Григорий Яковлевич, я вас не убедил. Но гляньте хотя бы на эти тезисы. Мне точно известно, что именно по этим пунктам вас будут бить на съезде, и бить крепко! – с этими словами протягиваю ему три листочка бумаги, с отпечатанным на машинке текстом.

Нарком финансов посмотрел на меня безо всякой приязни, но листочки, чуть поколебавшись, взял. И вот теперь наступает черед выступления Сокольникова.

Начинает он с осуждения тех совершенно нетоварищеских обвинительных формулировок, насчет ликвидаторства, аксельродовщины и т.п., которые были сделаны в статьях «Московской правды» в адрес ленинградцев. Глупец! Так ничего и не понял. И здесь все усилия впустую…

Но затем речь Сокольникова несколько меняет направление:

– Говоря о характере ведущейся полемики, я не могу не упомянуть о том, что товарищи ленинградцы в этом отношении тоже не безгрешны. Когда мы здесь говорили о коллективном руководстве ЦК нашей партии, то мне показались совершенно неуместными те личные выпады, к которым прибег в своем выступлении товарищ Каменев. (Шум). Мы можем и должны добиваться того, чтобы в разрешении важнейших политических и практических вопросов в ЦК и в Политбюро соблюдалась действительная коллегиальность. Но подменять этот вопрос личными выпадами против товарища Сталина никуда не годится. Мне, может быть, тоже не всегда нравится характер товарища Сталина. Но я должен настоятельно рекомендовать Льву Борисовичу не подменять деловое разрешение организационных вопросов личной склокой. (Голос из зала: «Это верно!». Неясные выкрики со стороны ленинградской делегации).

– Выступая против тех или иных ошибок в толковании политики партии, ленинградцам и их сторонникам следовало бы задуматься и над собственными ошибками. Мне тоже случалось допускать ошибочные суждения. Все помнят, что под влиянием слишком широко понятой коммерческой целесообразности я предлагал в свое время отступить от монополии внешней торговли слишком далеко, и ЦК меня поправил. Точно также мое предложение о превращении некоторых наших из рук вон плохо работающих гострестов в частнохозяйственные предприятия с участием иностранного капитала под чисто коммерческим углом зрения, было, может быть, и правильно. Но теперь я понимаю, что политически оно было недостаточно продуманным, ибо в обстановке первоначального отступления в период нэпа могло дать повод к панике, к настроениям «отступай, братцы, дальше!» (Смех в зале). Ведь именно про такого рода предложения Владимир Ильич в свое время заявлял, что при панике надо ставить пулеметы и командовать «огонь!» (Шум, редкие аплодисменты).

– Мне кажется, что товарищи ленинградцы, правильно заостряя вопрос на угрозе хозяйственного укрепления кулака и на недостаточном внимании с нашей стороны к поддержке бедняцких хозяйств, все же недооценивают роль середняка, несмотря на все их формальные оговорки. Между тем наша политика должна быть нацелена в первую очередь на рост продуктивности середняцкого хозяйства и на вовлечение его в кооперацию, ибо без этого не обеспечить ни надежное снабжение городов, ни развитие хлебного экспорта. Ведь последний вопрос является одним из ключевых для судьбы социалистического строительства. Без его разрешения мы не сможем в должной мере обеспечить закупки оборудования для развертывания нашей промышленности. Разумеется, ставка на хлебный экспорт – отнюдь не наш идеал. Мы не собираемся идти по пути царской России – «недоедим, но вывезем!». Это есть лишь временная мера, которая позволит нам наладить собственное производство машин и оборудования, и тем самым освободит нас от угрозы попасть в экономическую зависимость от капиталистических держав. (Сталин: «Вот именно!». Голос из зала: «Об этом надо думать, а не кричать о кулаке!»).

Чтобы не вздыхать слишком часто, медленно и незаметно выпускаю из себя воздух, который уже набрал в легкие. Сокольников все же отчасти принял во внимание мои подсказки. Теперь, как я догадываюсь, выстрел за Сталиным…

Пока я слушал речь Сталина, прежний вариант которой хорошо мне был знаком по изученному вдоль и поперек стенографическому отчету XIV съезда ВКП(б), никак не мог отделаться от ощущения, что передо мной какой-то другой Сталин. Тот Сталин не обращал внимания на вполне выявленный в выступлениях других делегатов факт, что оппозиция, не имея существенных разногласий с большинством, пытается их выискивать. Напротив, он ставил всякое лыко в строку (пользуясь тем же приемом, что и его оппоненты), выискивая у оппозиции недопустимые политические и идеологические уклонения от партийной линии.

Этот Сталин выражал сожаление, что оппозиционеры не смогли подняться выше личных амбиций и оказались не способны к дружной совместной работе с партией: