Стальной сапог (СИ) - Авраменко Александр Михайлович Страница 13

– Великий! Мы пробили дорогу!

…Гонец от тех, кто ведёт сейчас воинов в бой…

– Мы выдвигаемся.

Тронул коня, неспешно направляясь к городу. Следом за ним охрана, сигнальщики, гонцы. Отряды рабов с боевыми машинами и пехота двинулись следом. Наиболее отличившихся он сегодня, когда падёт город, переведёт в обычные сотни. Надо же восполнить потери. Эти корёсцы, насколько он знает по осаде двух крепостей, обычно дерутся, словно демоны. Так что потери будут…

…У предместий столицы новый гонец:

– Великий! Мы осадили Тобан и Дворец.

– Хорошо!

От избытка чувств полководец хлопнул в ладоши. Но гонец продолжил:

– Наши отряды прошли весь город, обогнув дома, чтобы перерезать дорогу беглецам, и наткнулись на укрепление из металла. Над ним знак.

Протянул наспех нацарапанный рисунок полководцу, и при взгляде на него, Саратай побледнел:

– Что делают воины в том лагере?!

– Ничего, Великий. Они просто молчат.

– Ничего?

Вождь монголов немного успокоился – если славы не делают ничего, значит, они не договорились с корёсцами. Но лучше их не трогать.

– Великий, Тысячник Пхутай повёл часть воинов против железного города!

– Вернуть! Немедля! Это северяне!

Неведомы доселе гром донёсся до его ушей, и Саратай словно посерел – поздно… Но…

– Послать гонца к Пхутаю немедля! Отвести всех, кто ещё жив обратно! Нам ещё штурмовать Дворец и Тобан!..

…Выскочивший из горящего города отряд монгов, примерно человек двести, вначале замер от неожиданности на месте, заметив перед собой металлические стены лагеря славов. Некоторое время они совещались, потом вперёд вырвался один, в богатых доспехах, что-то заорал, закрутил нал головой кривым мечом, и орда устремилась к лагерю. Доброга усмехнулся – знал бы ты, несчастный, на кого осмелился тявкнуть…

– Стрелки, приготовиться!

…Заряд давно готов, лепёшка запальной смеси в положенном месте, ударник с куском пирита взведён.

– Огонь!

Дружный залп, и визжащие всадники, взмахнув руками, валятся под копыта своих коней. Впрочем, часть пуль достаётся и лошадям. Те нелепо кувыркаются по выжженной солнцем земле, бьются в агонии. Командир монгов, как ни странно, цел. Нахлёстывая свою лошадь плетью, уносится прочь. Собирает оставшихся возле зданий, к нему подтягиваются новые воины. А стрелки спокойно вывинчивают задние части своих огнебоев, меняют их на новые. Запальная лепёшка укладывается на полку, задвигается. Взводится ударник. Восемь положенных оборотов, два коротких движения, и оружие готово к бою. Пред каждым стрелком ящик с готовыми к бою зарядами. Хвала супруге Добрыни Мудрого Ольге, открывшей секрет станков с винтовым подручником Малху Бренданову. Он сумел наладить производство скорострельных ручных огнебоев. Изготовленные в мастерских задние части ручниц на новых станках настолько одинаковы, что подходят к любому огнебою, где бы тот не изготовили. И теперь заряды из хранилищ приходят уже готовые. Только меняй, и стреляй, сколько можешь! Долго ли повернуть заднюю часть на положенные восемь оборотов, да поставить запальную лепёшку в специальное место, прижать её стальной пружиной? Уж куда скорей, чем насыпать каждый раз одинаковое количество огненной смеси в ствол, трамбовать её стержнем-прибойником специальным, забивать туда пыж и пулю… А в ящике – сто зарядов готовых. Использованные относят внутрь лагеря, где специальные мастера их перезарядят, и стреляй, слав, во врага… Однако монги не унимаются. Их всё больше. Уже под тысячу собралось, не меньше. Ну-ну…

– Приготовить заряды против конницы.

Зашевелились расчёты крепостных огнебоев, закатывая указанные снаряды в ствол. Тот, что ядра выталкивает – тоже из хранилища, огненной смесью снаряжённый. А вот сами снаряды уже после вкатывают. Так удобнее. Ситуация в сражении может десяток раз перемениться, так на все случаи жизни задних частей не навозишься. Поэтому и сделали заряды отдельно, а снаряды – так же отдельно. А этот, что Доброга сейчас велел зарядить – новый. Специально против такой вот конницы и разработанный. Нечто вроде дробовых, что в воздухе разрываются. Только вместо пуль круглых в том заряде "чеснок". Да рвётся он куда слабее, чем дробовой. И покрывается земля иглами, что вверх смотрят. Наступив на такой, лошадь прокалывает копыто, распарывает ногу. А степняк без коня – не воин. Эти же монги, похоже, из молодой поросли. Не знают, что означает Громовник золотой на алом стяге, над лагерем славов гордо реющий. Будь кто из ветеранов – давно бы уже уносились, поджав хвост…

– Приготовиться…

Старшие огнебоев вздули фитили – потянулись сизые струйки к небу… А, вот же анчутка их побери! Нашёлся у монгов кто-то умный! Вылетел из хаоса лачуг всадник, устремился к командиру монгов, что-то заорал. Тот скривился – в трубу хорошо видно. Гонец же, похоже, трещит, как сорока, указывает руками то на город, то на лагерь славов. Скривился монг, словно хины наелся, исплевался весь, да перечить гонцу не посмел. Гикнул, коня плетью вытянул, умчался назад, в город. И прочие за ним.

– Отставить! Ждать!

Мы люди не гордые. Сами не полезем. Но не будь он, Доброга, Доброгой, если простят монги пощёчину. Сейчас с городом разделаются, и опять полезут. Только вы, неумытые, опоздали – голубь уже флота славов достиг. А нынче ночью туда, в гавань, четыре отряда воздухолётов прибыло, по десять кораблей летучих в каждом. И на борту у них – бомбы огненные и разрывные. Лёту же кораблям летучим от города Хвичжу до Согёна – четыре часа. А столько времени славы хоть против всей орды продержатся. И погода – самая лучшая для полётов по небу – ни ветерка, ни тучки. Хотя кто его знает, что там на высоте творится…

Кричал Саратай на Пхутая немилосердно. Без всякой жалости оскорблял того на глазах у воинов. Бил плетью. А тот покорно молчал – забыл он о завете Великого Чингиса, который велел воинов под знаком разлапистым не трогать никогда, а увидев – бежать без оглядки. Потерял тысячник почти сотню своих воинов, и лошадей столько же. А каждый всадник для Орды – бесценен. Это рабов не жалко, их можно всюду нахватать. А вот всадника из истинных степняков вырастить долго! И не каждый, кто в степи живёт, может достойным воином стать. А тут – сразу сто! Отборных! Лучших из лучших! Утомился воевода монгольский, убрал плеть. Униженно поблагодарил Пхутай за науку. Выпустив свой гнев Саратай подобрел – повелел тому вести войска на Дворец. А сам двинулся на Тобан. Воинов ещё много, а мест, что осталось захватить, всего два осталось…

…Чхве У смотрел с галереи, как умирает столица Корё, великий город Согён. Погибает держава, которой он верно служил по мере сил и способностей. Вспыхнул Дворец. Значит, монголы уже ворвались внутрь, и сейчас под их безжалостными мечами гибнет император, его семья и царедворцы. Едва заметно усмехнулся – вот уж кого не жаль, так это последних! Словно коршуны, рвущие страну на куски, лишь бы им было хорошо! Скоты с голубой кровью! А это кто там? Прищурил и без того узкие глаза – неужели ему не кажется, и там сам Саратай? Знаком подозвал зятя, переспросил. Тот тоже напряг зрение, подтвердил. Да, полководец монголов там, точно. Что же, пришло время…

– За жену и детей не волнуйся. Я отправил их ночью с Ким Чжуном и охраной в Чхольжу. Оттуда они доберутся до Ниппон, где переждут это время.

Зять выпрямился, потом вновь склонил голову в поклоне:

– Благодарю вас, тесть…

А ведь впервые так назвал, за столько то лет… Министр взглянул на катапульту, установленную во дворе, за невысокой стеной. Задумчиво взглянул вновь вниз, где в конце улочки суетились монгольские всадники. Прикинул – стрела точно не долетит. А вот если из орудия, да огненным кувшином… Спустился вниз, сам выбрал из множества сложенных глиняных зарядов, обмотанных соломой один, прикинул вес на руке, уложил в чашку. Вновь взошёл на стену, оттуда отдавал распоряжения, куда развернуть катапульту. Наконец вроде навели.

– Огонь!

Торопливо сунули факел к горлышку кувшина, обмотанным соломой, пропитанной смолой. Спустя миг с сухим треском ложка ударилась о перекладину. Пылающий заряд полетел, раздуваемый воздухом с каждым мгновением. Попадёт?! Все затаили дыхание, и восторженный рёв вырвался из сотен глоток, когда глиняный кувшин, начинённый порохом и зажигательной смесью упал под ноги коня Саратая… Видно, есть какая то высшая справедливость, когда обречённым удаётся хоть что-то… Вспышка, взрыв, и облако ревущего огня, который невозможно погасить, выросло на месте монгольского полководца и его приближённых…