Роман Буревой - Северная Пальмира Страница 14

– Может, размозжить твою глупую голову, Эпикур, и вытащить наружу червяка, которого вживили тебе в черепушку римляне? Или ты не слышал, что они вживляют под кожу червяков, и тогда человек навеки становится их рабом?

Эпикур молчал.

– А он боится, – хихикнул Эмпедокл.

– Я, пожалуй, не буду разбивать твою голову, – усмехнулся Всеслав. – Если ты расквасишь какую-нибудь из статуй. Расквасишь – и ты спасён. Или на очереди твоя голова.

– Давай, займись Талией! А? – поддакнул Эмпедокл.

Всеслав почувствовал, что ладони сделались мокрыми и по спине побежала струйка пота. «Остановись! Остановись! – кричал он сам себе. – Что ты делаешь?! Зачем?! Разве сможешь ты ещё раз прийти в этот сад?! Ведь ты так любил эти аллеи и эти статуи! Зачем ты их разрушаешь?!»

– Чтоб тебе в Этне сгореть, – пробормотал Эпикур, не двигаясь с места.

Всеслав замахнулся. Эпикур прикрыл глаза. Ослепительная вспышка… Все?

Очнулся Эпикур лежащим на траве. Всеслав наступил ему сапогом на щеку и вдавливал лицо во влажную почву.

– Я убью тебя на арене, Эпикур. Обещаю.

И презрительно сплюнув, отошёл.

– Он убьёт тебя на арене! – захохотал Эмпедокл и пнул лежащего в бок.

– А потом я убью Элия! – заорал в ярости Всеслав и пошёл по аллее, размахивая мечом и рубя воображаемого противника. Это был его любимый сад, но он знал, что никогда сюда не вернётся. Как не сможет больше подойти к библиотеке, перед которой он разбил статую Венеры.

Он не заметил, что средь шуршащих листьев скользит маслянистое гибкое тело пёстрой змеи.

VII

Всеслав спустился в ресторан при гостинице. И сразу увидел её. Вернее, сначала её отражение в огромном зеркале. На ней было платье цвета морской волны, пшеничные волосы уложены под золотую сетку, губы ярко накрашены. Лицо надменное, почти отталкивающее. Но именно надменностью она и привлекла Всеслава. Такая ему и нужна. За столиком она возлежала одна. Но едва гладиатор направился к ней, как официант его остановил:

– Домна просила её не беспокоить.

Но Всеслав отстранил официанта и пробился к столику.

– Прости, красавица, – обратился он к незнакомке. – Я не надоеда какой-нибудь, я – Всеслав. Гладиатор. Сегодня дрался на арене и победил.

Она повернула в его сторону голову и несколько секунд рассматривала его, как какую-то интересную вещь. У Всеслава были светлые волосы, брови и ресницы тоже светлые, а глаза – тёмные, карие.

Незнакомка указала на ложе напротив.

– Поставь ещё один бокал, – приказала официанту.

– Я – гладиатор Всеслав, – повторил юноша.

– Лета, – последовал ответ. – Угощайся.

Удивительное имя, ко Всеславу понравилось. Смерть и красота – они всегда рядом, всегда оттеняют друг друга. Как белое на чёрном, как пурпур на светло-зеленой траве. Он вдруг обнадежился. И как же иначе? Ведь он – гладиатор.

– Ты – такая красавица и так щедра…

– Мелочь, – оборвала она его излияния. – Все – мелочи. Одни мелочи… – Она прерывисто вздохнула, потом рассмеялась кратко и зло. Он заметил тонкую, будто прорезанную скальпелем, морщинку возле её рта. А ведь она молода…

Он уловил запах её духов, модных и очень дорогих. «Вененум». Что значит – «яд».

– Чем же мне тебе услужить?

– Мелочью – чем же ещё? – Она осушила бокал и улыбнулась. Но не Всеславу, а так – своим мыслям. Он не знал, что и думать. Может, она приглашает его к себе в номер? Нет, на пролог к свиданию пока не похоже. И все же…

– Ты здесь одна, – осмелился он предположить. Он то робел, то обнадеживался и становился нагл – попеременно. – Замужем?

– Разведена.

– Неужто какой-то идиот решил тебя бросить? – Его возглас был слишком горяч. Надо было сдержаться, но он не сумел.

– Я его разлюбила.

Странно она как-то говорила с Всеславом. Так, будто виделись они в первый и в последний раз. А он многого ждал от этой встречи.

– Ничего страшного, – он рассмеялся. – Бывает. Ты так красива… Да любой… В тысячу раз лучше прежнего…

– Лучше никого нет, – оборвала она.

– Но ты говоришь, что его не любишь! – Всеслав не знал, что и думать. И что говорить.

– Это не имеет значения. Он не стал от этого хуже. – Голос её дрогнул.

– Я тоже любил. Я знаю! Я боготворил её, писал её портреты, а она… предпочла этого недоумка. Правда, теперь он слеп на один глаз. – Каждое слово его было – яд. Он пьянел от этого яда и распалялся все больше. – Но уродство мою бывшую любу не смущает. Жаль, я не убил его тогда, на поединке. Может быть, убить теперь?

Лета поднялась.

– Что ты хочешь больше всего? – спросил он, подаваясь вперёд и глядя на неё снизу вверх.

– Все забыть, – ответила она очень тихо после паузы.

– Зайдём ко мне в номер, – предложил он. Не надеялся, что она соизволит ответить. Обожжёт взглядом и уйдёт. Он ждал.

И она вдруг сказала:

– Зайдём.

VIII

Они шли по коридору, и он обнимал её за плечи. Она склонила голову к нему на плечо. Но как-то бесстрастно. Будто кукла.

Он открыл дверь, и она первой шагнула в номер.

Он не хотел зажигать свет, но она зажгла. Сняла с головы золотую сетку. Окно было открыто. Ночной ветерок шевелил пряди её пшеничных волос. Красавица…

Он вновь оробел. Прежде таких красоток у него не бывало. Римлянка. И богачка наверняка. Сразу чувствуется, когда женщина богата.

Стоило девушке войти к Всеславу в номер, как юноша почувствовал себя вроде как в гостях, а она – дома. Эта врождённая способность римлян присваивать все, даже не посягая, многих раздражала. И Всеслав тоже ощутил смутное беспокойство и раздражение, хотя Филоромея все римское должно приводить в восторг. Все римское, но только не эта черта.

Лета остановилась у окна и долго смотрела на Заневский проспект, на текущий под окнами поток машин и спешащих куда-то людей. На повозки, катящиеся с радостным тарахтеньем по булыжной мостовой. На тумбы, украшенные яркими афишами. На мраморные колоннады, в каждой из которых было по 1400 колонн высотой 50 футов – почти точные копии четырех знаменитых пальмирских колоннад. Во влажных сумерках плавали золотые шары фонарей и здания, так похожие и одновременно не похожие на римские. Всеслав хотел её окликнуть, но не смел. Ему казалось, она где-то не здесь.

Наконец она тряхнула головой, огляделась, будто видела эту комнату впервые, приметила брошенную на ложе мужскую тунику, кодекс на столике и рядом недопитую бутылку галльского вина… И шагнула к двери. Но он не дал ей пройти, привлёк к себе, потянулся губами к её губам. Она упёрлась кулаками ему в грудь. Как будто не сама пришла сюда, как будто не понимала, зачем шла.

– Пусти, – прошептала.

– Зачем? Ты мне нравишься, люба моя…

– Я должна уйти.

– Почему?

– Пусти! – Она упёрлась изо всех сил руками ему в грудь.

– Ни за что! – Он уже не обнимал её, а держал, как щенка, мощной рукой за платье. – Чего ты боишься? А впрочем… Хочешь бежать? Беги! Вон окно раскрыто.

Он отступил и поглядел на неё с усмешкой. Он торжествовал.

Она вернулась к окну. Глянула вниз. Потом вверх… И вдруг перешагнула подоконник. Перешагнула и исчезла. Он бросился следом. Высунулся наружу. Внизу, на мостовой тела не было. Но слева, окон через десять или двенадцать, он увидел раскрытую раму. Несомненно – её окно. «Вот стерва – убежала по карнизу!» – восхитился Всеслав. Но как она успела? Только от гладиатора так легко не сбежишь – он может добраться следом. Такие путешествия Всеслав проделывал, и не раз, по фасаду куда менее пригодному для рискованных путешествий. Он выбрался наружу, ухватился за ближайшую пилястру. Карниз был мокрый – сорваться ничего не стоило. Ну и плевать! Зато на арене не убьют. Он шёл так, будто всю жизнь ходил по карнизам, ни разу не оступился.

И вдруг кто-то дёрнул его за волосы. Всеслав едва не скатился вниз. Вцепился в раму ближайшего окна и оглянулся. Лета висела в воздухе в трех футах от него.

– Куда ты собрался? – спросила насмешливо.

– К тебе в гости, люба моя. От меня не убежишь.

– Не дойдёшь, – рассмеялась она. Видать, не в первый раз так развлекалась.

Он оттолкнулся от карниза и прыгнул, как кошка, повис на летунье и потянул к земле. Она рванулась в небо огромной птицей, но притяженье двух тел пересилить не могла. Они снижались, не быстро, но снижались. Одна незадача – влажный шёлк её платья выскальзывал из пальцев, вытекал водой. Всеслав зажал ткань в кулаке… и вдруг – крак! Тончайший шёлк лопнул, и в руках у гладиатора остался лишь клок ткани от подола. Всеслав грохнулся на мостовую. А забавница взмыла вверх. Он слышал её смех в вышине.

Всеслав провёл ладонью по лицу. Смерть Зенона, Нимфа воздуха, потом это гулянье по карнизу…

Он сходит с ума. Не надо было идти на арену. А куда ему теперь идти? Куда?

ГЛАВА V

Игры в Риме

«Появление диктатора Бенита в амфитеатре Флавиев на Римских играх встречено возгласами искренней радости. Да здравствует ВОЖДЬ!»