Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа. Книга третья Страница 14

Ла Тремуй замолчал. Всё, что хотел, он высказал. Если в своей голове мадам держала нечто подобное, она должна была понять – министру кое-что известно, и он, в любой момент готов предупредить короля. Так что теперь ей придётся предпринять какие-то меры, продумывать которые времени нет, а ошибки в поспешных шагах неизбежны. И Ла Тремуй эти ошибки не пропустит.

Если же мадам чиста в отношении дофина… Что ж, ей придётся хорошенько задуматься о том, что подобные мысли вполне могут прийти в голову тем, кому она поведала правду о Деве. Что тоже хорошо, поскольку внесёт известную долю недоверия в те сплочённые ряды, которыми она окружила и себя, и Шарля, и эту свою Жанну.

– Вы говорите это всё, опираясь на какие-то известные факты? – сдавленно спросила герцогиня.

– Только предчувствия, ваша светлость. Но за долгие годы службы я научился относиться к ним серьёзно. Слишком памятны ещё те дни, когда рыцарей, поддерживающих его величество, можно было пересчитать по пальцам. Сейчас их тысячи… и, слава Господу, что это так… но насколько почтительна их поддержка? Пока я вижу только всеобщее поклонение Деве… Король сейчас благодарен. Но, когда то же самое заметит и он… Боюсь, мадам, тогда мои предчувствия оправдаются в полной мере.

Ла Тремуй изобразил лицом нечто среднее между отеческой печалью и недоумением – почему, дескать, так плохо складывается Чудо Господнее? Но старания пропали даром, мадам Иоланда смотрела в пол перед собой, прикрыв глаза и ничем не выдавая собственных мыслей.

– Вы молчите? – спросил он, почти ласково. – А я так надеялся… Я думал, что Вы разубедите меня… Последнее время от многого, что происходит, я отдалён, и обратился со своими сомнениями к вам, как к человеку сведущему… Но теперь чувствую, что на душе стало ещё тревожнее…

Всё шло, как по маслу! И в глубине той самой, якобы растревоженной, души министр ликовал.

ОНА МОЛЧИТ!

Значит, уже задумалась и пока не находит, чем отвечать! Что ж, понять можно – намёк был достаточно прозрачным, а учитывая, что с этой стороны, да ещё и от него, мадам удара не ждала… «Не стану торопить, пускай как следует осознает», – великодушно подумал Ла Тремуй. Но герцогиня уже привела в порядок мысли и подняла на Ла Тремуя взор ещё более холодный, чем обычно.

– Я молчу только потому, что мне не в чем вас переубеждать, господин Ла Тремуй. Дева пришла от Господа. Пришла к его величеству. И сила её убеждённости в цели своей миссии такова, что герцоги всей Европы не в состоянии внушить ей иное. Если вы действительно обеспокоены тем, про что говорили, то можете больше не беспокоиться. И, уж конечно, не вздумайте беспокоить этими глупостями короля. Но, если вы преследовали какую-то иную цель, то она так и осталась мне неясна. Простите, пока за всем этим просматривается лишь попытка очернить нашу Деву, но смотреть на подобную попытку можно только, как на государственную измену. И первым, кто так посмотрит, будет наш король, настроения которого, как вы верно заметили, мне сейчас известны лучше, чем кому-либо ещё.

Ла Тремуй обескураженно заморгал. Зная мадам герцогиню, он был уверен, что сейчас последует отповедь более изощрённая, наполненная уловками разузнать, что конкретно ему известно? Но такая прямота ставила в разговоре точку, а ведь он далеко не всё ещё сказал…

– Очернить? Ну, что вы! – начал, было Ла Тремуй, стараясь, чтобы слова его не походили на растерянное бормотание.

Но тут в покоях герцогини бесшумно возник её управляющий.

– К вашей светлости пришёл господин де Руа, – возвестил он с той долей высокомерия, которая свойственна слугам, уверенным, что симпатии и антипатии господ им хорошо известны.

– Де Руа..? – герцогиня очень странно смутилась, и это тут же привлекло внимание Ла Тремуя. – Который де Руа?

– Молодой, ваша светлость. Я говорил, что вы заняты, но он желает вас видеть именно сейчас. Говорит, это очень срочно.

Ла Тремуй, со странным удовлетворением наблюдал за тем, как с лица мадам сошли все краски. Потом румянец вернулся, она выпрямилась и… Министр готов был поклясться, что только его присутствие удержало герцогиню от самого характерного женского жеста – проверить всё ли в порядке на голове.

Затаив дыхание, он поднялся.

– Что ж, не буду отвлекать вас. Видимо, молодому человеку было назначено, а я вторгся без приглашения… Благодарю, мадам. Ваши последние слова были достаточно убедительными. Надеюсь, те дурные мысли… Забудьте о них. Другой цели, кроме заботы о благополучии его величества, у меня не было.

О, Господи, да она еле слушает!

Ла Тремуй, величаво двинулся к выходу, неся внезапную догадку, как драгоценный сосуд.

Молодой человек, появившийся в дверях, низко поклонился.

Так, так, очень интересно! Статен, красив. Сразу видно, цену себе знает, как знает, видимо, и то, насколько ценен здесь…

– Из-за вас, юноша, меня изгнали, – улыбнулся ему Ла Тремуй.

– Я хотел всего лишь выразить её светлости свою благодарность!

– Ничего, ничего, не смущайтесь…

О, Господь, ты есть! И ты воистину велик!

Ла Тремуй до боли сцепил пальцы, чтобы не захохотать на весь замок.

ОНА ВЛЮБЛЕНА!

Она – эта могущественная интриганка – краснеет и бледнеет, как девица при виде смазливого мальчишки!

Господь, ты велик!

Идя сюда, министр хотел всего лишь разворошить… намекнуть, может быть, испугать, чтобы заставить делать ошибки! А оказалось, что самая большая ошибка уже сделана!

Какой подарок – влюблённая герцогиня Анжуйская!

А влюблённая женщина, во-первых, безопасна, во-вторых – уязвима, а в-третьих…

Вот теперь Ла Тремуй не сдержался, захохотал.

Господь, ты есть!

В-третьих – она глупа!

Сель-ен-Берри – Раморантен

Как ни старался дофин тянуть время, в конце мая, в окрестностях Раморантена начался стремительный сбор войск. Мало кто помнил, чтобы к предстоящему походу готовились так весело. По обширному полю, где сосредоточились основные силы, были расставлены пёстрые палатки командиров, украшенные по-всякому, в соответствии с доходами владельца, но с неизменным гербом над входом. И на то, чтобы его герб выделялся яркостью и блеском не скупился никто, хотя, говоря по совести, дворяне, имевшие сомнительную пока привилегию служить при дворе, денежных средств почти не имели. Однако, новой экипировкой блистали все без исключения, поскольку оснащением похода занялись не только мастеровые окрестных поселений, но и крайне благодарные цеховики Орлеана. Даже презираемые всеми ростовщики щедро давали в долг, невзирая на то, что должник мог погибнуть в каком-нибудь сражении. «С вами Божья Дева!» – говорили они, изогнувшись, с улыбкой и вечно косым взглядом, словно подписывали бессрочный кредит самому Господу.

Артиллерию тоже давал Орлеан. Из тяжёлых бомбард горожане оставили себе только знаменитую «Пастушку», которую теперь называли своей «Орлеанской Девой». И чуть не передрались за право вступить в ополчение, которое должно было примкнуть к боевому отряду под командованием де Гокура.

Все высшие командиры квартировали в Сель-ен-Берри, где остановилась Жанна.

Теперь уже никому не приходило в голову устраивать военные советы без её присутствия. Многое из того, что говорила девушка, разрабатывая план предстоящей кампании, казалось всем настолько разумным, что кое-кто из военачальников, осеняя себя крестным знамением, объясняли это себе и другим прямым Божьим вмешательством. «Не может деревенская девица так говорить и так мыслить сама по себе!». И текли по войску многочисленные легенды и домыслы, водоворотом окружающие любое, даже самое незначительное происшествие. Заартачился конь Жанны, встал на дыбы при её приближении – и вот, уже готово предание! Никому не интересно то, что конюх слишком натянул поводья, что девушка лаской и угощением успокоила коня. Нет! «Она велела подвести жеребца к кресту, и тот мгновенно успокоился! Стоял, как привязанный, пока она садилась! А сама Дева и говорит – я, дескать, ещё не исповедовалась сегодня, ведите меня немедля к духовнику. И всем велела не забывать об исповеди, потому как смерть так и кружит вокруг, выискивая грешные души. Исповедуйтесь, говорит, и Господь защитит вас…»

Клод тоже находилась в Селе и слушала подобные разговоры с непонятным ей самой смущением. Прекрасно понимая, что никакого обмана со стороны Жанны во всём этом нет, и те, кто сочиняет легенды, делают это из самых лучших побуждений, а люди, несущие в душе веру всегда чище и лучше тех, кто живёт, глядя только себе под ноги. Она всё же считала, что образ без конца молящейся Девы уводит далеко от Жанны подлинной – той, которая, как и воображаемый Клод Иисус, смогла подняться над обыденностью, чтобы раз и навсегда понять: если не она, то кто? Не в исповедях и молитвах была её сила, а в той единственной, истинной вере, которая даёт право понимать – созданный «по образу и подобию» Человек не просит помощи у Бога, но сам помогает Богу в его замыслах. Надо только суметь услышать, понять этот замысел. И, если когда-то кому-то было открыто, что должна явиться Дева-спасительница, если несколько поколений ждали её и верили, что придёт, нужно было найти силы, чтобы осознать эту Деву в себе, как раз тогда, когда это было особенно необходимо, и пойти в самое пекло, не обращая внимания на насмешки и неверие, и совершить предначертанное Чудо!