Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.) Страница 14

— Сколько тебе лет, дорогая? — спросил Филипп.

— Пятнадцать.

— А мне только четырнадцать… Но это не беда, правда?

Луиза погладила его по щеке, затем нежно прикоснулась губами к его губам. Глаза ее сияли от восторга.

— Это не имеет значения, милый. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, Луиза. Я так тебя люблю! — Филипп бережно опустил ее на траву, скинул с себя камзол и склонился над ней. — Знаешь, — произнес он с таким виноватым видом, будто признавался в каком-то неблаговидном поступке, — у меня еще не было женщин. Честное слово! Ты… ты моя первая, моя единственная…

Луиза вдруг всхлипнула и задрожала.

— Господи! — прошептала она, поняв, что сейчас произойдет. — Господи…

— Что с тобой, родная? — всполошился Филипп. — Почему ты плачешь? Ты сомневаешься, что я люблю тебя?

Луиза рывком прижалась к его груди.

— Я знаю, мы не должны…

— Почему? Разве ты не любишь меня?

— Люблю, но…

— Ты боишься? — спросил Филипп. Только с некоторым опозданием ему пришло в голову, что она может страшиться близости с ним, как он страшился близости с другими девушками. — Ты боишься разочароваться во мне?

Луиза немного отстранилась и удивленно посмотрела на него. Взгляд ее выражал непонимание — то самое непонимание, которое неотступно следовало за ними всю их недолгую супружескую жизнь.

— Я не боюсь разочароваться в тебе, — мягко сказала она. — Ведь мне не с кем тебя сравнивать. Я боюсь… просто боюсь…

— Боишься, что я не люблю тебя? — вдруг осенило Филиппа. — Что я только притворяюсь, изображая любовь? Что я просто хочу соблазнить тебя? Ты не веришь мне?

Луиза покачала головой.

— Я верю тебе. Верю…

— Тогда почему ты такая грустная? Почему в глазах твоих слезы?

Луиза обречено вздохнула.

— Это от счастья, милый. Вправду от счастья… и от страха. Я боюсь, но не чего-то конкретного, а просто потому, что мне страшно. Страшно и все тут, ведь это так естественно. — Она перевела дыхание, набираясь храбрости. — И, пожалуйста, не спрашивай ни о чем. Лучше поцелуй меня.

Филипп заглянул вглубь ее прекрасных карих глаз и будто растворился в них целиком. В этот момент весь окружающий мир перестал существовать для него. На всем белом свете были только он, она и любовь, соединившая их неразлучными узами. Любовь, которую он так долго ждал и которая, наконец, пришла.

«Люблю!» — шептали его губы.

«Люблю!» — стучало его сердце.

«Люблю!» — пело все его существо.

Он познавал любовь. Ему еще предстояло испить эту чашу до дна — радость и горечь, муку и наслаждение, боль и блаженство, надежду и отчаяние…

6. МУЖЧИНА

Солнце клонилось к закату. Филипп лежал, растянувшись на траве, и бездумно глядел в небо. На его груди покоилась голова Луизы, ее волосы щекотали ему шею и подбородок, но он не убирал их — щекотка была приятной. И вообще, все связанное с Луизой было ему приятным. Филиппу казалось, что он не лежит на земле, а парит в воздухе. Все его тело охватывала сладкая истома, мысли в голове путались, порой устремляясь в самых неожиданных направлениях, но над всем этим доминировало всепоглощающее чувство спокойного и безмятежного счастья.

В том, что он испытал с Луизой, было нечто фантастическое. Его ощущения не поддавались никакому анализу, их невозможно было разобрать по косточкам и разложить по полочкам. Теперь-то Филипп понял, что нет и быть не может ответа на вопрос: «Что такое любовь?», ибо она — один из абсолютов бытия, явление такое же безусловное, как рождение и смерть, это одно из таинств жизни, и пытаться описать его так же бессмысленно, как объяснять, почему через две точки на плоскости можно провести лишь одну прямую. Банальный акт физической близости оказался чем-то несравненно более значительным, чем просто плотское удовлетворение душевных порывов. После этого Луиза стала для Филиппа не только дорогим и родным существом, но как бы неотъемлемой частичкой его самого, кровью и плотью его…

Луиза заворочалась и подняла голову.

— Кажется, я задремала, — сонно сказала она, моргая глазами. — Я долго спала?

— Нет, дорогая, — ласково ответил Филипп. — Самую чуточку.

— Это сколько?

— Ну, четверть часа, максимум — полчаса.

Луиза тяжело вздохнула и крепко прижалась к нему.

— Что случилось? — спросил Филипп. — Почему ты вздыхаешь?

— Да так, ничего. Просто… просто я думаю…

— О чем?

Она снова вздохнула.

— Ну как ты не понимаешь?! Я думаю о том, что произошло.

— А-а!.. Однако чем ты встревожена? Ведь все было прекрасно, замечательно, великолепно… Или нет? По-твоему, я сделал что-то не так?

— Ах нет, Филипп, не в том дело. Вовсе не в том.

— А в чем?

С минуту Луиза помолчала, прежде чем ответить.

— Мне очень неловко, ужасно неловко. Что подумает мой кузен? Что подумают мои родные? Что подумают все остальные? Вчера Эрнан рассказывал мне про тебя и вполне серьезно заявил, что боится знакомить меня с тобой. Ему-де стыдно будет смотреть в глаза моим родителям, если ты соблазнишь меня.

Филипп поднялся и сел на траве.

— Так вот ты о чем! — наконец дошло до него. — Вот что тебя беспокоит!

— Ну да, — в смятении кивнула она. — Это меня и беспокоит. Но только не подумай, что я сожалею, дорогой. Я ни о чем не сожалею. Ни о чем…

Филипп наклонился к ней и поцеловал ее в губы.

— Глупышка ты моя! Как плохо ты обо мне думаешь. Ведь я люблю тебя и хочу на тебе жениться.

Луиза вздрогнула и недоверчиво поглядела на него.

— Жениться? — переспросила она. — Ты хочешь жениться на мне? Ты не шутишь?

— Никаких шуток! Завтра мой духовный падре Антонио обвенчает нас, и мы станем мужем и женой. Ты согласна?

— О боже! — в растерянности прошептала Луиза. — Боже… Это так неожиданно…

— А ты думала, я просто хотел поразвлечься с тобой?

— Ну, вообще-то… Вообще-то я думала, что между нами такая разница…

— Это несущественно, милочка, — заявил Филипп с такой безаппеляционностью, как будто сам был не до конца в этом уверен и страстно желал убедить себя в собственной правоте. — Все это кастовые предрассудки. Раньше я разделял их… пока не встретил тебя. Теперь-то я понимаю, что грош им цена в базарный день. Теперь я понимаю Эрнана, и его отца… Да что и говорить! Я жить без тебя не могу, я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной, и если ты откажешься по своей воле выйти за меня замуж, я силой женюсь на тебе.

В глазах Луизы заплясали лукавые чертики.

— И как ты это сделаешь? — игриво спросила она.

— А вот как! — Смеясь, Филипп опрокинул ее на траву и осыпал ее лицо поцелуями. — Попробуй только отказать! Я зацелую тебя до полусмерти и на руках понесу к алтарю.

Луиза тоже рассмеялась, и они долго целовались и ласкали друг друга, пока вконец не выдохлись.

— Так ты согласна? — спросил Филипп, положив голову ей на колени. — Ты станешь моей женой?

— Да, конечно, я согласна. И мои родители не станут возражать. Ах! Они будут так рады за меня, так счастливы… Но согласиться ли твой отец?

Филипп нахмурился.

— Отцу моя судьба безразлична, — после короткой паузы ответил он. — По нему, так лучше бы я вообще не рождался. Думаю, ему будет все равно, на ком я женюсь. Но даже если он воспротивится… В конце концов, мне уже четырнадцать лет, я совершеннолетний и могу распоряжаться своим будущим по собственному усмотрению, ни с кем не считаясь, не спрашивая ни у кого позволения.

— Даже у папы Римского?

— Даже у папы. — Тут Филипп усмехнулся (не без грусти, надо сказать).

— Мой титул первого принца принимают всерьез только гасконцы, это тешит их самолюбие. А так никто не сомневается, что у короля Робера будут дети — ведь ему еще нет двадцати, а королеве Марии и того меньше… Галльский престол мне не светит, это всем ясно, и у Святого Отца нет причин вмешиваться в мою личную жизнь… Гм. Или почти нет, — добавил он, вспомнив о своих претензиях на родовой майорат. — Но в любом случае наш папа Павел сто раз подумает, прежде чем объявить недействительным уже свершившийся брак. А мы обвенчаемся завтра же. Свадьбу сыграем, разумеется, у Эрнана, потому что в Тарасконе отец наверняка этого не позволит. Жаль, конечно, что я не смогу пригласить всех своих друзей, но и медлить со свадьбой я не хочу.

— Почему? — спросила Луиза.

Филипп немного помедлил, затем откровенно признался:

— Из-за тех же друзей. Далеко не все из них будут в восторге, что я женюсь на тебе. Эрнан, конечно, не станет возражать, да и Симон де Бигор будет рад — ведь он влюблен в Амелину; а вот остальные, особенно Гастон… В общем, все они будут против.

— Понятно, — хмуро произнесла Луиза. — Что ж, вскоре тебе придется столкнуться с их всеобщим негодованием. Сегодня же. Или, в крайнем случае, завтра.