Евгений Токтаев - Неугасимый огонь (СИ) Страница 14

Аристомен долго утешал зарёванную финикиянку, обнимал, гладил по иссиня-чёрным волосам, целовал, шептал на ухо ласковые слова. Потом она извивалась всем телом, крепко зажмурившись и дыша прерывисто. Кожа на груди еле заметно покраснела, а сердце бешено колотилось. Совершенно измученная, умиротворённая, она уснула.

А разведчику было не до сна. В отчаянии он метался по комнате, пытаясь угадать, что задумала Мерит и какова в том роль Анхнофрет. Они говорили об Александре, они обе были напряжены. Что-то случилось. Что?

Через пару дней он узнал, что Анхнофрет едет к Александру. Во дворце не делали из этого тайны. Обычное посольство. Обычное? Аристомен знал уже многих высших сановников Та-Кем и удивился, что в качестве посла избрали не кого-то из них, а женщину, известную многими... щекотливыми делами, после которых в землях фенех пару раз устраивали похороны кое-кого из знати.

Во время очередного урока он назвал ей новое слово -- остракон[26]. После чего в порядке пояснения рассказал о том, как в Афинах протекала политическая борьба. Рассказал о суде черепков. О демагогах, что обретали власть над умами людей, раздавая обещания, часто невыполнимые, лишь бы только удовлетворить сиюминутные желания толпы. Посетовал, как людям, подобным Фокиону Честному[27], трудно противостоять таким политическим мошенникам. И, внимательно следя за её реакцией, высказал собственное к тому отношение:

-- Иной раз для всеобщего блага полезнее кое-кому по-тихому сунуть нож промеж рёбер, чем заниматься бесконечным словоблудием.

Анхнофрет едва заметно вздрогнула. Аристомен похолодел.

"Значит, таков их обещанный мир... Блюдут Исповедь Отрицания[28] и при этом гордятся своей славой отравителей... Лживые лицемерные твари! Что же делать..."

Надо предупредить. Надо написать письмо. Скиталу[29]. Но как передать, ведь раскусят моментально? Думай, дурень.

Нет, со скиталой, пожалуй, ничего не выйдет. Какой благовидный предлог можно придумать, чтобы передать кожаный ремень? Сразу заподозрят неладное. Заметят странные царапины на коже. Чай не дураки...

А что, если написать письмо друзьям? Или брату. Да, лучше брату, которого у Аристомена нет и не было. Но ведь о том он никогда не упоминал. Это мысль. Пусть будет письмо к "брату Эвмену". Хотя нет. Это имя наверняка им уже знакомо. После того, как Александр оставил Тир, Хранители побеседовали с его освобождённым царём. Кажется, его зовут Шинбаал. Аристомен слышал обрывки разговоров об этом. Македоняне допрашивали Шинбаала, и обязательно при этом присутствовал Эвмен. Не мог не присутствовать. Его имя насторожит Мерит-Ра. Нужен кто-то другой, желательно не из стратегов. Ну, тут нечего долго раздумывать, к царю приближены многие и царского секретаря сразу насторожит тот факт, что внезапно нашедшийся лазутчик пишет письмо, скажем, племяннику Эвмена, молодому Иерониму, называя его братом. Да, пусть будет Иероним из Кардии.

Аристомен сел за письменный стол, развернул чистый папирус, придвинул шкатулку с письменными принадлежностями.

Справиться о здоровье, рассказать о своём житье, ну и тому подобное. Это же естественно. Он больше года пленник в этой золотой клетке. "Брат" считает его мёртвым, надо отослать весточку. Передать открыто, при всех. Мерит не будет в том препятствовать. Наверное.

Он обмакнул заострённую палочку в чернила и вывел:

"Аристомен -- Иерониму из Кардии. Радуйся, брат..."

На следующий день он вручил письмо лично в руки Анхнофрет. И уже через час его вызвали к Мерит. Когда он вошёл в её покои, правительница стояла у окна.

-- Мне показали твоё письмо к брату, -- сказала она, -- ты не говорил, что у тебя есть брат.

-- Есть. Надеюсь, что он ещё жив. Столько воды утекло, с тех пор, как мы разлучились.

-- Он состоит в свите Александра?

-- Нет, царственная, что ты. Он простой воин, один из многих.

Мерит некоторое время молчала, все ещё не поворачиваясь к Аристомену. Он терпеливо ждал.

-- Я прочитала твоё письмо.

"Ещё бы ты не прочитала", -- подумал лазутчик, но ничего не сказал.

-- Оно очень тронуло меня. В той части, где ты вспоминаешь вашего отца и пишешь, что Иерониму, верно, легче. Скажи, ты был женат?

-- Да, госпожа. В другой жизни, -- ответил Аристомен, дрогнувшим голосом.

Мерит вздохнула. Лазутчик понял, что стрела попала в цель.

Он знал её слабость, в меньшей степени присущую и Верховному Хранителю. Слишком они оба чувствительны, да жалостливы к чужому несчастью.

Вся эта царственная троица, брат, сестра и фараон, занималась стихосложением. Мерит-Ра декламировала Аристомену свои стихи, а также сочинённые Ранефером, при этом аккомпанировала себе на музыкальном инструменте, напоминающем лиру. Стихи были под стать музыке -- торжественно-печальные. Любят они погрустить над своей "нелёгкой судьбой".

Значит, проняло. Ещё бы. Мерит-Ра -- само сочувствие и доброта. Когда никого ядами не травит.

-- Ты расскажешь мне о ней?

-- Возможно позже, госпожа.

-- Хорошо.

Мерит, наконец, повернулась к Аристомену.

-- Ты выбрал для письма плохой папирус. Он весь испещрён какими-то крошечными дырками, которые видны лишь на просвет. Не понимаю, почему ты вообще не выбросил его, ведь писать на таком неудобно.

На лице Аристомена не дрогнул ни один мускул, но сердце забилось чаще.

-- Я прикажу, чтобы папирусы, которые выдают тебе для письма, лучше проверяли, -- сказала Мерит-Ра, глядя ему прямо в глаза.

Он коротко кивнул.

"Заметила. Что ж, только ребёнок бы не заметил".

-- Давай начнём наш урок, -- распорядилась правительница, -- мы давно не занимались.

-- Скажи, госпожа, -- спокойным ровным голосом спросил Аристомен, -- читая моё письмо, встретила ли ты незнакомые слова?

-- Да, несколько. Как раз хотела, чтобы ты объяснил мне их значения.

Во время урока, отвечая на её вопросы, называя новые слова, записывая их на вощёной табличке, поправляя произношение царицы, Аристомен несколько раз ловил её внимательные взгляды. Подозревает и следит за его поведением, не выдаст ли себя хитрый эллин.

Он проколол папирус тонкой булавкой во множестве мест, но лишь небольшая часть крошечных отверстий расположилась прямо на буквах. Эта грубая тайнопись, изобретённая Энеем Тактиком, способна обмануть несведущего человека, но не Мерит-Ра, искушённую в подобных делах. Наверняка она папирус и над лампой подержала, ожидая, не проявятся ли слова между строк. Послание царица прочитать не смогла, но подозрения все же не отринула. Не отдаст письмо посланнице? Или решит поиграть в эту увлекательную игру, кто кого перехитрит?

-- Скажи, Аристомен, что означают слова "акрея данон"?

Он ждал этого вопроса и ответил спокойно, следя за собственным голосом, предварив свои слова тщательно выдержанной паузой, не большой и не маленькой.

-- Ты ошиблась в произношении, госпожа. Нет такого слова, "акрея". А "данон"... Может быть ты хотела сказать -- "данос"? "Данос" означает -- "сухой".

-- Сухой?

-- Да. Хорошо высушенный. Только так говорят редко, чаще используют слово "аникмос", имеющее то же значение.

-- Похоже я действительно ошиблась, -- согласилась Мерит.

-- Бывает, -- улыбнулся Аристомен, -- ты имеешь большие способности к изучению языков. Сама знаешь -- я коверкаю слова языка ремту гораздо сильнее.

Мерит кивнула, еле заметно нахмурившись. После урока она ещё некоторое время колебалась, но все же решила передать письмо Анхнофрет, дабы та вручила его писцам Александра, ведающим посланиями.

И месяца не прошло, как терпкий солёный ветер обдавал мелкими брызгами лицо Анхнофрет. Большая ладья, степенно покачиваясь на волнах Великой Зелени, приближалась к берегам Киццувадны. Возле Алаши навстречу пару раз попались эллинские корабли. Их тут теперь много, чувствуют себя, как дома.

-- Все или ничего... -- прошептала Анхнофрет, глядя, как из воды выпрыгивают дельфины, вечные спутники кораблей.

Огненный, ослепительно сияющий диск, вынырнув из утренней дымки, в которой тонул далёкий берег Яхмада, щедро разлил брызги золота по бескрайней равнине моря, что, пробуждаясь ото сна, неспешно сбрасывала серо-голубые одежды и облекалась в небесную синеву.

"Все или ничего"...

Лучше бы вышло "все". Успех задания Анхнофрет способен поднять оба царства до невиданных высот. В том она не сомневалась. Значит, должна постараться. Наизнанку вывернуться. Потрясти царя Александра. Заинтересовать.

Она мучительно обдумывала свои слова, какие скажет при встрече и те, что будет говорить в дальнейшем, изо дня в день. Сердилась на себя, ибо видела в них наигранность, пафос, способный оттолкнуть. И придумывала новые. Ещё не знакомая с царём, она ежеминутно размышляла, как подойти к нему, как обаять. Что ему нравится, что он не выносит. Никто не мог ей этого рассказать, разве что Аристомен, но она побоялась расспрашивать эллина. Ограничилась лишь наиболее безобидными вопросами. Что следует знать любому послу о принимающей стороне.