Зауряд-врач - Анатолий Федорович Дроздов Страница 14

Я сдвинул защелку и вытащил магазин. Пустой.

— Вот! — Тимка протянул тяжелый кисет.

Развязав стягивавший горловину шнурок, я обнаружил внутри извалянные в махорке патроны. Взял один. Калибр 7,62[21], карманный вариант.

— Благодарю, братец!

Рассовываю подарки по карманам и ухожу. Теперь можно и позавтракать. Завтрак здесь — это наш обед. С утра подают чай с выпечкой, к слову, вкусной. Завтрак в полдень. Раненых кормят хорошо, врачам тоже перепадает. На фронте с едой хуже.

Поел. Водки мне не предложили, сам просить я не стал. Не опохмеляюсь. После завтрака пошел навестить Карловича. Следовало сразу, но я оттягивал — не хотел нарываться на выговор. Все равно пришлось.

Доктор выглядел молодцом.

— Добрый день, Валериан Витольдович! — сказал мне, улыбнувшись. — Проведать зашли?

— Рану надо посмотреть, — буркнул я.

— Смотрите! — разрешил он.

Я размотал бинт. Отдирать не стал — зачем человека мучить, только приподнял край и исследовал кожу вокруг раны. Покраснения нет, припухлости тоже. Замечательно.

— Воспаления не чувствую, — согласился Карлович. — Температуры нет. Помогло ваше свечение. Как вы это делаете?

— Самому бы знать. Прикасаюсь и чувствую, как исходит тепло.

— Давно это у вас?

— После операции. Я тогда свою рану лечил. Догадался и стал к другим применять.

— Неисповедимы пути господни! — перекрестился Карлович. — Правильно поступаете. Раз есть дар, грех не использовать.

Он замолчал, разглядывая меня. Я сжался, ожидая разноса, и тот последовал.

— Вы способный хирург, Валериан Витольдович. Раненых любите, что для врача необходимо. Храбры — лазарет отстояли. За это вам люди благодарны. Но я все равно сделаю вам внушение.

За немца или вчерашний загул?

— Вы ходили по лазарету с пистолетом. Зачем вам оружие? Мы врачи, а не строевые офицеры. Сестры пугаются. Оставьте эти окопные привычки!

Всего-то? А я-то ждал! Хорошо, что браунинг в кармане.

— Нет у меня этого пистолета. Уряднику подарил.

— Правильно поступили! — обрадовался он. — Пусть казак воюет. Кстати, — в глазах его появилось смешинки. — Вы хорошо пели вчера. Даже я заслушался.

М-да. Чувствую, что краснею.

— Песни незнакомые. Нам вы таких не исполняли. Про казаков явно поэт сочинял. Не вы часом?

— Не я. Александр Розенбаум. Кстати, врач.

— Не слыхал. Немец?

— Еврей.

Карлович морщится. Сам он немец, фамилия у него Рихтер. Немцев в России хватает, жили на отжатых территориях. Офицеры и врачи, чиновники и торговцы… С началом войны отношение к ним изменилось — с другой стороны фронта тоже немцы. В моем мире это кончилось погромами и ненавистью к императрице — немке по происхождению. Здесь этого пока нет, но Карлович тревожится. Потому немец, сочинивший песни про казаков, был бы к месту. А тут еврей влез…

— Способный народ евреи, нос по ветру держат, — замечает доктор. — Казаки сейчас в моде — хорошо показали себя на фронтах. Нам споете?

— При удобном случае.

— Вам его предоставят. Из штаба дивизии телефонировали. Немцев отбили, на фронте тихо. Раненых не ожидается.

Он встал и подошел к открытому окну. Я присоединился. Некоторое время мы смотрели на пустой луг. Тот выглядел мирно. Трупы убрали вчера, оружие унесли. Только пятна от кострищ напоминали о ночевке казаков.

— Хорошо, когда так тихо! — сказал Карлович. — Не люблю войну.

Я — тоже. Но войне плевать на нашу нелюбовь…

На дороге со стороны линии фронта, показался автомобиль. Он мчал на большой скорости. Это с чего так гонят? И, главное, куда? От немцев удирают? Не угадал. Автомобиль свернул к лазарету и въехал во двор. Из него выскочил незнакомый генерал с профессорской бородкой и брюшком.

— Санитары, сюда!

— Идем! — сказал Карлович. — Похоже, раненого привезли …

* * *

Раненым оказался знакомый мне генерал — тот, что обозвал меня «орлом». Нечто подобное я предполагал — простого солдата в машине не повезут. Выглядел генерал скверно. Без сознания. Посеревшее лицо, хриплое дыхание, розовая пена в уголках губ. Повязка на груди вся в крови. Цвет — алый. Легкое пробито, это к гадалке не ходи, да еще артерия задета.

— Как это случилось? — спросил Карлович, когда мы закончили осмотр.

— Шрапнель, — буркнул генерал с брюшком и зло ударил себя кулаком по ладони. — Вышли на позиции посмотреть, а немцы углядели. Дали залп. Главное, никого более не задело, а вот Алексей Алексеевичу досталось. Спасете его, доктор?

— Сделаем все возможное, — сказал Карлович, и по его тону я понял, что доктор не надеется на благополучный исход. — Раненого — в операционную! Приготовьте все! Дать ему наркоз!

Санитары подхватили носилки и утащили раненого.

— Будете оперировать? — генерал уставился на надворного советника.

— Не я, а он! — Карлович указал на меня. — У меня рука пулей пробита.

— Этот юнец? — генерал уставился на меня. — Лучшего нет?

— Этот юнец и есть лучший! — рассердился Карлович. — Сложнейшие операции делает. И никто из пациентов не умер.

— Может, в Молодечно отвезти? — не успокоился генерал.

— Не довезете! — буркнул Карлович. — Извольте, ваше превосходительство, не мешать! Вы свое дело сделали.

По его тону можно было понять, что именно генерал с профессорской бородкой виновен в ранении. Тот это уловил и сдавленно выругался. Мы пошли надевать халаты и мыть руки.

— Я буду присутствовать, — объявил Карлович. — Может, буду полезен. Так нужно. Если генерал умрет, а это с большой долей вероятности случится, у вас будут неприятности. А мне терять нечего, я свое отслужил.

Золото у меня, а не начальник! В том мире меня не стали бы так прикрывать. Есть русская интеллигенция, есть! Она лечит и образовывает, пишет книги и совершает научные открытия. А вот те, кто мотается по площадям и кричит о нарушенных правах, к интеллигенции отношения не имеют. Они — пена из выгребных ям.

— Кто этот раненый? — не удержался я.

— Не узнали? Генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов, командующий Белорусским фронтом. Генерал, который его привез, Антон Иванович Деникин, командующий армией.

Да, уж свезло… Эта мысль мелькнула и исчезла. Мы перешли в операционную. У стола стояли Леокадия и дантист.

— Спит! — доложил последний.

— Останьтесь, Михаил Александрович! — попросил я. — Возможно, понадобитесь.

Дантист с удовольствием кивнул. Ему в радость. Мы с ним говорили, и Михаил сказал, что мечтал стать хирургом. Но отец заявил: «У человека одно тело и 32 зуба. Нет, Мойша! Только в дантисты!»

Леокадия срезала бинт. Из открывшейся раны брызнула кровь. Артерия повреждена. Я сунул палец в рану и пережал ее.

— Николай Карлович, смените меня!

Он кивнул и подошел ближе. Мы поменялись местами. Теперь он зажимал поврежденную артерию. Я взял скальпель. Разрез… Леокадия и поспешивший на помощь дантист пережимали сосуды и растягивали