Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах - Андрей Анатольевич Посняков Страница 14

– Пока не стоит об этом думать. – Ярл покачал головой. – Поедем на погост, может быть, все объяснится гораздо проще. Мало ли какие обряды у местных?

Снорри кивнул и поскакал вслед за князем.

Ворота погоста были заперты наглухо. Они не распахнулись, даже когда обоз и всадники подъехали ближе. А ведь их уже давно должны были заметить. Что ж они там, на погосте, вымерли все, что ли?

Снорри с дружинниками подъехал к частоколу, ударил в ворота тупым концом копья. Тяжелая створка медленно распахнулась. Молодой викинг вытащил меч и осторожно заглянул за частокол. Остальные дружинники прикрывали его, в любой момент готовые забросать затаившихся врагов тяжелыми стрелами.

Снорри распахнул вторую створку и призывно махнул рукой. Хлестнув коня, ярл влетел в ворота и резко остановился.

Обширное дворище погоста представляло собой ужасное зрелище! Повсюду – за амбарами, возле изб, у колодца – валялись убитые: мужчины, женщины, старики, дети. Кто был убит стрелой, кто копьем, кто зарублен мечом иль секирой. Похоже, нападавшие не пощадили никого… Но никаких следов обороны погоста видно не было, даже камни, которые можно было бы метнуть в нападавших со специальных площадок, устроенных внутри частокола, лежали нетронутыми. Создавалось впечатление, что врагам просто открыли ворота. Но почему? Почему обычно подозрительные и не любящие чужаков весяне вдруг проявили такую доверчивость, так дорого им обошедшуюся? Ведь вполне выдержали бы осаду, тем более знали, что вскоре явится Хельги-князь с обозом и воинами. Ждали ведь… Вон, валяются на снегу вытащенные из амбаров шкуры, явно приготовленные для дани. Нападавшие, видно, не смогли забрать с собой все.

Хельги тронул коня… И внезапно замер.

– Стойте! – Он обернулся к дружине. Что-то – он пока еще и сам не знал что – насторожило его, что-то такое, бросающееся в глаза и вместе с тем незаметное.

Предостерегающе подняв руку, ярл внимательно осмотрел погост. Избы, амбары – их опять почему-то не подожгли. Почему? Везде валяются трупы… трупы… А прямо на пути – нет ни одного, словно нарочно убрали. Словно нарочно…

Хельги оглянулся, поискал глазами верного Снорри, шепнул что-то. Тот понимающе кивнул – объяснять долго не надо было – послал пару воинов. Спешившись, те осторожно потыкали копьями путь… Одно из копий вдруг полностью провалилось в снег. Ловушка! Ярл усмехнулся – не зря он верил в предчувствия, и, выходит, не зря кое-кто из дружины прозывал его Вещим. Накрытая звериной сетью, прямо перед воротами зияла утыканная острыми кольями яма, слегка припорошенная снегом. Да… Неплохо задумано. Для тех, кто не знает весь. Это племя частенько устраивало подобное, и яму здесь нападавшие не копали – она уже была, только накрытая толстыми досками. Осталось только их выбросить. Кстати, куда? Доски вскоре отыскались за одним из амбаров.

На погосте и в самом деле в живых не осталось никого. В разграбленных избах и даже в амбарах повсюду валялись трупы. И у многих на спине – кровавый орел! След от волокуши тянулся от ворот к капищу, и теперь уже видно было, что не простой это след, а окрашенный свернувшейся кровью. Кровавый. Кровавый след… Но чей?

Глава 3

Огнищанин

Еще же паки похотеваем и на блудное смешение,

И на конечное душевное и телесное погубление.

Како убо не убоимся лютаго онаго гееннскаго пламени?

Антоний Подольский. Послание к некоему

Март-апрель 865 г. Ладога

Мрачный сидел в корчме Конхобар Ирландец. Да с чего веселиться-то? Правда, и грустить пока не с чего. Пахло весной – талой водой, тяжелым снегом, навозом – свисали уже с крыш сосульки, длинные, почти до самых сугробов, съежившихся от страха перед ярким весенним солнышком, ноздреватых, угрюмых, почерневших. Все чаще приносил ветер сырую хмарь, все реже становились ночные заморозки, и скоро – да, вот уже и скоро – должен был возвратиться с полюдья Хельги с дружиной. Скучно было Ирландцу, живой язвительный ум его, словно заржавевший механизм, стоял без дела, да и какие тут были зимой дела? Жизнь катила себе неспешно, без особых волнений, утро – день – вечер, утро – день – вечер – короткими были дни, солнце всходило поздно, опять же, темнело рано, так что казалось, не успеешь проснуться – а уже и опять пора почивать. Скучно. Никаких происшествий в городе не случалось, так, мелочь всякая – кто-то кого-то обозвал, кто-то с кем-то подрался, чаще всего именно в этой корчме… Обрыдло! Ни купцов, ни кого захожего – зима, не сезон – скорей бы уж возвратился ярл. Весна придет, понаедут купцы, смерды-людишки выберутся из своих лесов на торжище – дрязги пойдут всякие, непонятки-разборки: этому не доплатили, тому худой товар продали, третьего вообще, в зернь обыграв, раздели донага. И все за правдой – к Хельги. А тот на кого все спихнет, кроме особых случаев? Уж ясно, что не на Снорри или Никифора. Никифор за эту зиму словно бы совсем чужим стал, в гости заходил редко, все молился своему распятому богу, интересно, о чем только? Поклонники распятого называли себя христианами, полно их было в Ирландии, были и тут; правда, здешние почему-то больше почитали патриарха из Миклагарда-Константинополя, нежели римского папу, как Никифор и все ирландские монахи.

– Эй, хозяин! – заглянув в опустевшую кружку, крикнул Ирландец. – Что, ромейское вино уже кончилось? Кончилось? Не может быть! А что есть? Брага? Дюже хмельная? Ладно, давай тащи свою брагу, попробую.

Корчмарь Ермил Кобыла – мосластый, с вытянутым унылым лицом, и в самом деле чем-то напоминавшим кобылью морду, – самолично принес важному гостю изрядный кувшинец браги. Поставил на стол с поклоном:

– Пей на здоровьице, господине!

– Постой, – Конхобар придержал его за локоть, – сядь. Выпей со мной.

Ермил послушно присел рядом на лавку, выпил, почмокал губами, окидывая темное помещение внимательным, все примечающим взглядом. Корчма была пуста, как и всегда в это время, в марте-протальнике, и зимой-то редкий гость заглядывал сюда по пути санному, а уж раннею-то весною – и вовсе никого, оно и понятно: зимники таяли, а лед на Волхове-реке еще стоял, да был уж тонок, ни на ладье проплыть, ни по льду. Не было пришлого народу, не лето. Только в дальнем углу, у слюдяного оконца, сидели трое парней в грязных онучах. Парни пили бражку да жарко о чем-то спорили. Ирландец по привычке прислушался…

– А