Мой адрес - Советский Союз! Книга четвертая - Геннадий Борисович Марченко Страница 14

Я встал и затарабанил в дверь. Никакой реакции. Снова постучал, на этот раз окошко отворилось.

— Товарищ старшина. Для меня ужин предусмотрен или как?

— Ужинами вас ещё кормить, хулиганьё. Ничего, потерпишь до утра.

Окошко захлопнулось, и я снова остался наедине со своими мыслями. Лежать на голых досках после мягкой санаторной кровати было невыносимо, хорошо хоть куртка сгодилась вместо подушки. Уже проваливаясь в дремоту, подумал, как там Полина? Переживает ведь, бедная, а ей нельзя волноваться. Приехала подлечить нервы, а тут на тебе — такая история.

Ночью спалось плохо, ещё и пить захотелось. На стук в дверь откликнулся уже какой-то незнакомый сержант, принёс кружку воды, наверное, из-под крана, которую я опорожнил залпом. Потом вставал отлить, а на рассвете, с неумытой физиономией и нечищеными зубами, меня вывели из КПЗ и вернули личные вещи. Не успел я обрадоваться, как позёвывавший старлей, что вчера проводил моё задержание — и сегодня с ним в паре был всё тот же сержант — сунул мне под нос постановление о моём аресте, после чего нацепил на меня наручники и вывел во двор, где стоял уже знакомый «уазик», а его водитель открывал заднюю дверцу в отсек для задержанных.

— А куда это вы меня? — поинтересовался я.

— Тут недалеко, садись давай, — бесцеремонно подтолкнул он меня в спину.

Ехали мы в сторону окраины города, и по пути, не выдержав, старлей обернулся, спросив:

— Слушай, а ты правда олимпийский чемпион по боксу?

— Правда, — буркнул я.

— Надо же… Даже на таких управа находится. Вот что значит перейти дорогу не тому человеку.

— И кому же я перешёл?

— Так ты ещё не знаешь, что ли? — искренне удивился тот. — Главному прокурору Ставропольского края. Это его сынка ты по мордасам отхлестал. Хорошо ещё, если без перелома обошлось. Будь у него отец простым работягой — хрен бы дали команду тебя в «Белый лебедь» везти. Это у нас так следственный изолятор называется, потому что белый весь. Санкцию на твой арест Колесниченко вроде как лично подписал.

М-да, вот тут мне стало совсем грустно. Влип, очкарик… Что вообще сынок прокурора Ставропольского края делал в Пятигорске? Но это уже вопрос десятый. Но я заставил себя взбодриться — рано вешать нос, Евгений Платонович, и на нашей улице перевернётся грузовик с пряниками. Кстати, жрать охота просто невыносимо. Интересно, хоть в СИЗО меня накормят завтраком? Я уже согласен на любую баланду, лишь бы было чем набить желудок, уже издававший характерные звуки.

Наконец машина, миновав двое ворот с металлическими створками, остановилась во дворе следственного изолятора. СИЗО Пятигорска — по названию собрат знаменитой Соликамской колонии — представлял собой комплекс из двух явно дореволюционной постройки корпусов, окружённых стеной с вившейся по её верху колючей проволокой. По углам стены стояли каменные башенки, что придавало ей сходство с крепостной. Моросящий дождь и лай собак добавляли ощущения безысходности, который не мог разбавить даже доносящийся откуда-то запах свежевыпеченного хлеба.

Здесь старлей сдал меня уже местным и попрощался со мной не без доли сочувствия в голосе. Процедура оформления отличалась от той, что случилась накануне в отделе РОВД, и затянулась подольше. Занимался этим толстый капитан, то и дело отиравший потеющую шею носовым платком. Принял у меня снова по описи личные вещи, внёс в личное дело паспортные данные, а когда шмонали — заставили даже трусы спустить, заглянув в задний проход. Затем у меня сняли отпечатки пальцев, после чего капитан скомандовал сержанту вести меня в каптёрку.

Коридоры СИЗО представляли собой настоящий лабиринт, через каждые 10–15 метров нам приходилось миновать зарешечённые двери. По пути я мысленно вспоминал истории о том, как урки встречают новеньких, что можно делать и говорить, и что нельзя. Говорить: «Вечер в хату» глупо, за окном ещё утро. Но ведь если захотят подловить — подловят, и не факт, что одними кулаками отобьёшься от целой кодлы, почти каждый в которой умеет работать заточкой, а если и отобьёшься — то ночью глаз не сомкнёшь, опасаясь, как бы во сне не прирезали или не придушили. А без сна человек долго не протянет, два, три дня максимум.

Каптёрщиком оказался осужденный, которого, видно, оставили в СИЗО обслугой. Я получил матрас, две простыни, вафельное полотенце, одеяло и подушку.

— Мыло, кружка, миска есть? — спросил каптёрщик.

— Откуда? — вздохнул я. — Если только с передачкой принесут, так моя жена и не знает, что я здесь.

— Ладно, держи.

Затем наш путь пролегал в душевую, в которой я оказался один. Горячей воды не было, но я и под холодной вымылся с удовольствием, смывая с себя грязь и вонь после пребывания в КПЗ. Вот только во что завернуть мыло? Ни мыльницы, ни даже полиэтиленового пакета. Не придумал ничего лучше, как завернуть в полотенце, которым вытирался. Потом в раковине простирну.

Дальше — подъём на второй этаж, и вот перед мной распахивается тяжёлая дверь камеры, в которой мне предстояло провести… Сколько? День, два или месяц?

— Принимайте пополнение.

Дверь за моей спиной захлопнулась, и на меня уставились десятка полтора пар любопытных глаз. Люди сидели и лежали на 2-ярусных шконках, под зарешечённым окошком за небольшим, привинченным к полу столиком сидели четверо и играли в карты, но тоже, естественно, обратили внимание на новенького. Под ноги полотенце мне никто пока не кидал, хотя я в случае чего знал, что нужно делать в таких случаях.

— Здорово правильным людям! Здорово и мужикам!

— Здорово, коль не шутишь, — отозвался от столика тип в тёмно-синей майке-алкоголичке, позволявшей разглядеть его татуировки.

Похоже, старший в камере. Не сказать, что старый, но слева и справа от скул к подбородку спускались две глубокие морщины, добавлявшие ему лет. В углу рта тлела оранжевым огоньком сигарета. Глубоко посаженные глаза смотрели оценивающе, прощупывая меня, словно рентгеном.

Я покосился на свёрток подмышкой.

— Куда рухлядь кинуть?

— Сам-то обзовись и расскажи, с какой бедой пришёл. А там уж решим, где тебе место, на шконке, а может, и под шконкой.

Раздался смех, я тоже за компанию улыбнулся.

— Лады, представлюсь. Евгений Покровский, студент из Свердловска, в Пятигорск с женой приехали отдыхать по путёвке. Если вкратце, то вчера после прогулки к месту дуэли Лермонтова зашли в кафе «Радуга», где случился конфликт с местными мажорами…

— С кем?

Блин, слово-то это ещё не вошло в обиход. Надо поменьше ошибаться на будущее, тем более в таких местах, где одно неверное слово может стоить жизни.

— Ну то есть с представителями золотой молодёжи. Один из них нелицеприятно отозвался о моей супруге, а на предложение извиниться попробовал заехать мне коленом между ног. В общем, он всё же извинился, но уже получив по физиономии, ну и его дружков пришлось немного утихомирить. А когда мы вернулись в санаторий, за мной прибыл милицейский наряд. Отвезли в РОВД, посидел с КПЗ, сводили на допрос. Следователь показал копии протоколов потерпевших и официантки, все в один голос утверждают, будто это я ни с того ни с сего, напивавшись, набросился на парней. Хотя мы для аперитива с женой выпили только по бокалу вина.

— И как же это тебя без решения суда в СИЗО определили? — недоверчиво поинтересовался татуированный.

— Видимо, очень уж настаивал папаша пострадавшего, которому я оплеуху отвесил. Ордер на мой арест выписал.

— Так его папаша…

— Главный прокурор Ставрополья, некто Колесниченко, — закончил я за Алтына.

В камере тут же поднялся гвалт. Смысл выражений подследственных, если убрать нецензурные выражения, сводился к тому, что мусора вконец оборзели.

— Ша, кончай базар! — утихомирил сокамерников старшой и посмотрел на меня. — Если не лепишь горбатого, то это натуральный ментовской беспредел. Да ещё и первохода в блатную хату загнали.

Он поскрёб щетину, затем снова смерил меня взглядом.

— Короче, я Алтын, смотрящий в «Белом лебеде». Шмотки можешь вон туда пока кинуть.

Моя шконка располагалась на втором ярусе, причём ближе к окну, нежели к параше, что радовало, так как из открытой форточки шёл какой-никакой приток свежего воздуха. Кто знает, сколько мне тут чалиться.

— А ты из свердловских блатных, может, кого-то знаешь? — спросил Алтын, пока я расстилал матрас.

— Прокурора знаю, — ответил я, и сам про себя подвился тому, что один Прокурор мне когда-то помог, а второй, наоборот, пытается меня засадить. — Но мы договорились, что для