Сергей Буркатовский - Вчера будет война Страница 15

Федоренко ничего не говорил о пробеге. Он о нем писал в докладной записке, но спорить со Сталиным было невозможно.

– Сто-двести километров!

– Так сто или двести? – Вопрос был риторическим. – Вот что… товарищ генерал-лейтенант. Какова длина этой… дороги? – Он указал на измочаленную гусеницами трассу.

– Пять километров, товарищ Сталин, – встрял начальник полигона. Сталин посмотрел на него с неудовольствием, но не более того.

– Пять километров. Значит, двадцать кругов. Надеюсь, машины полностью заправлены? Сколько времени займет прохождение этой дистанции?

– Около семи часов.

– Семь часов… – Сталин задумался. – Хорошо. Пусть будет семь. Через семь часов мы вернемся сюда и продолжим разговор. Надеюсь, машины полностью готовы и заправлены? – И, после утвердительного кивка: – А пока проводите нас с товарищами конструкторами туда, где мы сможем поговорить. А вас, товарищ Андропов, – обратился он к порученцу, молодому и очкастому, которого лично вытащил из Карелии и которого гонял как Сидорову козу, – я прошу задержаться на полигоне и проконтролировать, чтобы возможные поломки устранялись без привлечения дополнительных людей и дополнительной техники. И представить отчет о ходе… пробега.

Уже в просторном кабинете, предоставленном начальником полигона, он закурил и прошелся вдоль Т-образного стола. Военные и конструкторы сидели, отслеживая перемещения синхронным поворотом головы, готовясь к худшему. Иллюзий насчет надежности новых танков не питал никто.

– Товарищ Морозов, – наконец обратился Сталин к главному конструктору харьковского КБ, – а как вы считаете – сколько танков встанут на этом отрезке?

– Думаю, два или три.

– То есть двадцать или тридцать процентов потерь на стокилометровом марше? Полагаю, немцам, – все переглянулись, – немцам при такой работе наших конструкторов и инженеров просто нет нужды усиливать противотанковую артиллерию. Зачем? Мы и сами справимся, – напряжение несколько спало. Пусть и намекнув на пособничество вероятному противнику, Сталин сказал «мы», а значит, поиска виновных пока не будет, а будет поиск путей выхода из неприятной ситуации. Не следует, правда, забывать ключевое слово – «пока». – Что является главной проблемой надежности наших танков, товарищ Морозов?

– Двигатель и трансмиссия, товарищ Сталин. К сожалению, доводка быстроходного дизеля идет с очень большим трудом. Не только у нас, но и у авиационщиков. – Это Сталин знал. – Главные проблемы – точность изготовления деталей, системы смазки и топливная арматура. По последнему вопросу наметились небольшие сдвиги, но…

– По этому вопросу мы попросим высказаться товарищей Чупахина и Поддубного, – представители двигателистов встрепенулись, – но чуть попозже. А пока – что у вас с трансмиссией?

Разговор затянулся на пять часов. Референт подал Сталину папку с документами, откуда появились и доклады Федоренко, и результаты сравнительных испытаний «тридцатьчетверки» с немецким «Pz III» (надо сказать, отнюдь не в пользу советского танка), и отчеты промышленников. Взорвался вождь только однажды – когда кто-то из танкистов предложил вместо явно неудачной машины, первого блина в своем роде, форсировать разработку глубокой модификации – «Т-34М». Сталин ехидно поинтересовался у того, согласен ли он, случись война раньше сорок второго, идти в бой на деревянном макете.

Уже в сумерках все вернулись на полигон. Небо окончательно очистилось, но от давешней свежести не осталось и следа. Десяток месящих глину танков воздух не озонируют.

Оставленный Сталиным для наблюдения порученец ринулся было с докладом, но тот раздраженно махнул рукой – потом, мол. Действительно, картина говорила сама за себя. Колонна укоротилась раза в полтора – семь машин, раскачиваясь на буграх и ухабах, подползали к площадке, одна стояла в пятидесяти метрах от дорожки, экипаж, откинув кормовой лист, ковырялся в железных кишках. Еще два танка виднелись поодаль.

– Ну что ж, товарищ Морозов, вы оказались правы. Именно три машины. Но на вашем месте я бы гордиться не стал. Вам все понятно, товарищи? В общем, так. Заказы на американские или немецкие станки прошу представить во Внешторг завтра. Мы обеспечим этим закупкам максимальный приоритет. До их прибытия на заводы – изыскивайте внутренние резервы. Вводите на особо дефицитных станках трехсменную работу – уже ввели? – ну, упрощайте технологию – что угодно. Товарищ Андропов, – Сталин сделал широкий жест в сторону порученца, – прикомандируется к вам для оказания всей необходимой помощи по линии ЦК. Но учтите – ровно через месяц, десятого? Да, десятого июня, ровно эти же машины с новыми двигателями и прочим оборудованием… и еще, пожалуй, столько же случайно выбранных серийных машин. Да. Эти двадцать машин должны будут проехать без единой поломки как минимум двести километров. И если вы, товарищи инженеры, не сможете этого обеспечить – это будут обеспечивать… другие люди. Вам все ясно?

Разумеется, всем все было ясно. У двигателистов с тридцать девятого вообще работал «второй состав», и куда делся первый, долго думать было не надо. Правда, говорят, в московское КБ вернулся из «шарашки» его основатель Чаромский. Вообще, в инженерной среде много кто в последние дни вернулся. Второй шанс, так сказать, он же – последний.

И протеста такое возможное развитие событий ни у кого не вызывало. В конце концов, три сломавшихся танка из десяти говорили сами за себя. Что же, Сталинской премией за такой результат награждать? Ладно, хоть месяц дали. За месяц должны успеть.

Слегка недоумевал только капитан-охранник. Садясь в любимый «Паккард», вождь, не обращаясь ни к кому конкретно, пробормотал: «Лучший танк войны. Шутник хренов». Какой танк подразумевался и кто был этот загадочный шутник – непонятно. Впрочем, капитан забыл эту странную фразу уже на следующий день.

* * *

Только представьте – в Германию через Брест идут эшелоны с хлебом, в «Правде» прославляются гитлеровские успехи, а в Западный военный округ ни с того ни с сего на смену генералу армии Павлову прибывает генерал армии Жуков. Зачем? Почему?

Непонятно.

Непонятно до той поры, пока мы не посмотрим – а чем же был знаменит Жуков к тому времени? А вот чем. В августе 1939 года Жуков провел блистательную операцию по окружению и разгрому 6-й японской армии в монгольских степях. Это был первый в XX веке сверкающий образец настоящего блицкрига.

Два генерала армии – Георгий Константинович Жуков и Дмитрий Григорьевич Павлов – стояли друг против друга по разные стороны стола. Несмотря на формальное равенство в званиях, определить начальника и подчиненного можно было с полувзгляда – Жуков, опершись на столешницу, буравил тяжелым взглядом лысину Павлова, а тот с ошарашенным видом бегал глазами по дрожащему в руках листу бумаги.

– Есть сдать округ и поступить в ваше распоряжение!

– Отлично. Приказываю вам после сдачи дел отбыть в Белосток и принять Шестой мехкорпус у генерал-лейтенанта Хацилкевича. Вот предписание Хацилкевичу отбыть в распоряжение Наркомата обороны. В течение трех суток представить рапорт о состоянии дел. Особое внимание уделить степени подготовки личного состава и техническому состоянию матчасти. Проверю сам.

– Разрешите забрать личные вещи и идти?

– Разрешаю!

Личных вещей у Павлова было немного. Сборы заняли не больше пяти минут. Под конец Павлов открыл сейф, достал из бронированного нутра бутылку коньяка и, с некоторой даже демонстративностью, затолкал в портфель. Откозырял и пошел к двери.

– Товарищ генерал армии! – Голос Жукова был резок. – Советую вам быть поумереннее… с личными вещами Мне приказано приготовить округ к возможным в ближайшее время боевым действиям. Любыми средствами. И если я увижу, что вы проводите время не во вверенных вам войсках, а за бутылкой, я лично прикажу вас расстрелять. Вам понятно, товарищ генерал?

– Так точно. Разрешите идти?

– Идите.

Павлов вышел в коридор и прислонился к стене. В глубине души он осознавал, что произошедшее было справедливо – пожалуй, он действительно не справлялся с управлением гигантским хозяйством Западного Особого округа. Но все равно – и само смещение, и то, что на его место пришел его удачливый соперник по зимней игре Жуков, и жесткость самого Жукова – явно санкционированная свыше – показывали, что за расстрелом, в случае чего, дело действительно не станет. Может быть, Павлову стало бы легче, если бы он узнал, что настроение Жукова тоже было не слишком радостным.

Уже знаменитая в РККА командно-штабная игра, на которой он, командуя «синими», раздраконил «красного» Павлова в пух и прах, теперь обернулась прямо противоположной стороной.

Это великий гроссмейстер Алехин мог себе позволить, загнав противника в безвыходное положение, развернуть доску и повторить экзекуцию. Жуков такие экзерсисы не любил. Пусть ситуация и не была прямо зеркальной. Да, за месяц-полтора можно многое подготовить, но прошлогодний разгром немцами Франции оптимизма не прибавлял. Противник был умелый, настойчивый, да еще и набравшийся с тех пор дополнительного опыта.