Аль Беркем - Мародер 2 Страница 15

Перенеся нефокусирующийся взгляд чуть дальше, Иванов обнаружил растянувшееся в резиновой ухмылке бородатое лицо человека с неживым глазом и розовой ямой на месте второго.

– Привет. - тихо, словно не Иванову, сказал человек, и Иванов машинально дернул головой.

– Че, волочешь по-нашему, Джонни? - не очень-то удивился человек. - Молодца.

Вылазь.

Иванов выпал из хаммера, стараясь не терять из виду черные дыры ствола. Стоять получалось плохо - Иванову казалось, что он пытается удержаться на ногах в пляшущей на волнах лодке.

– Че, не стоится? - посочувствовал бородач, и Иванов почему-то опять кивнул.

– Ну пошли тогда. - мотнул стволом человек.

– К-куда? - едва вытолкнул из себя Иванов.

– Известно куда. - серьезно ответил человек, и Иванову на мгновенье показалось, что он сейчас все поймет, и этот человек просто шутит, и вообще все это какая-то дурацкая шутка, только…

Безголовое тело Командира ломало эту чудесную, спасительную догадку. Иванов едва не упустил начавшее искривляться лицо, но поймал его, и даже проглотил поднявшийся к горлу ком; зато начал негромко, но как-то очень глубоко икать.

– Слышь, я это, русский… - понимая, что все бесполезно, Иванов попытался вцепиться в расползающуюся под пальцами надежду.

– Да? А я думал, ты Джонни. - сообщил человек и скомандовал раздеваться, показав стволом на заднюю дверь хаммера, типа сюда складывай.

Разум уже потихоньку покидал Иванова, и он даже обрадовался, что его не убьют, п ока он будет раздеваться, но пальцы не слушались и все быстрее, быстрее расстегивали-стягивали-складывали. Пометавшись между невероятными надеждами на звук моторов подмоги, на исчезновение этого злого мужика, на то, что сейчас мама разбудит в школу, оставшийся в трусах и носках Иванов распрямился уже полубезумно улыбаясь.

– Молодец, аккуратно сложил. - серьезно похвалил его бородатый, и, отставив ружье, велел снять носки с трусами тоже.

Не решаясь злить бородатого, Иванов быстро скинул трусы с носками, и застыл на снегу, то прикрывая съежившиеся муди ладонями, то вытягивая по швам руки с неостановимо шевелящимися пальцами. Какой-то маленькой частью сознания он удивлялся, что ногам совсем не холодно, а большая его часть летела-летела-летела куда-то вниз, внутрь себя, и никак не могла кончиться или остановиться. Он даже не сразу заметил, что мужик, похоже, решил стукнуть его рукой по яйцам и не успел отстраниться, и тут ему на руки вывалилась чуть ли не охапка каких-то скользких горячих шлангов, он еле успел поймать их, прижав к себе, но они как живые норовили выскользнуть из колышащейся кучи или продавиться между ладонями, а мужик отскочил на шаг и встал, заинтересованно склонив голову, и от этих дурацких мокрых колбас так одуряюще шибануло, что у Иванова закружилась голова и мужик куда-то пропал, а потом куда-то делись ноги и он упал вперед, прямо на эту мокрую охапку и стало темно.

Ахмет дернул ручку с водительской стороны, позволив вывалиться трупу…Всадник, бля, без головы. Эк попасть-то угораздило. - с тенью стрелкового удовлетворения отметил, что от черепушки остались одни челюсти. Пока раздевал, сожалея об отсутствии АК или какого ни-то винтореза - вон как уделал такую классную одежонку, на улице резко потемнело, ветер нагнал какие-то особенно плотные тучи.

Решив, что это знак, Ахмет не стал смотреть, куда это успели сгонять с утреца два полицая, как уже почти было собрался. Выкинул из машины и карманов одежды всю найденную электронику, протер снегом уляпанную седуху и влез на место безголового - слава Богу, завелось с полутыка. Торопливо выскочив на дорогу, погнал хаммера туда, куда не сунется ни один идиот, кроме одного сумасшедшего татарина… - справедливо, в общем-то, определил себя Ахмет. В больничку…Самое позднее к вечеру этот тазик найдут сверху, и пусть уж тогда заодно сделают хорошее дело - че-то не нравится мне тубик, вот хоть тресни…

Сначала с опаской, а потом с безжалостной небрежностью бросая хаммера через сугробы, Ахмет получал огромное удовольствие от мощи мотора и огромных просветов, но старался держаться самых малоразрушенных улиц, прикрываясь от неба остатками домов -…Кто его знает, может, со спутника уже определили, что эти шлюхи мертвы, а в машине чужой. И на меня уже пикирует какая-нибудь сраная joint-bomb…

Поглядывая на грозную пустоту над головой, Ахмет вдруг ярко представил себе бледный факел умной и глазастой ракеты, и изменил план. Война - путь обмана, правильно сказал какой-то древний то ли японец, то ли китаец…Значит, надо разгрузиться в частной застройке рядом с больничкой. Потом отогнать тазика к самому крыльцу тубера, пусть его хуярят. И не спалиться по следу… Постепенно перестав прятать колею, Ахмет на второй пополз между руинами коттеджей, море которых расстилалось по юго-западному рубежу больничного городка. Сделал несколько ложных следов к наиболее сохранившимся кирпичным, подогнал хаммера к уцелевшему крыльцу ветхого домика пятидесятых годов постройки - здесь жил отчим одного давно забытого знакомого, какая-то шишка с химзавода. На кухне должен быть лаз в неплохо отделанный погреб. Если его не завалило и никто там не гниет, то как раз.

Подвал оказался нормальным - на полу смерзшееся содержимое протухших банок, то ли полопавшихся, то ли побитых; но ни трупов, ни особых разрушений. Разгрузив хаммера в погреб, Ахмет понял, что заделался самым богатым буратиной верст на сто в окружности. Алюминиевый кофр с вражьими СВ, классным саперским инструментом и несколькими незнакомыми зарядами. Два тридцать вторых глока с носимым боезапасом. Странная кургузая винтовка c половиной магазина. Браунинг.50 с коробкой, но без станка или сошек; похоже, от этого же хаммера. Одеяло, в которое был завернут пулемет; все в масле, но целое. Лопата. Лебедка, маленькая, судя по надписи, на шесть тысяч фунтов, ого. Ящик с инструментом, полупустой и захламленный; видимо, эту машину никто не любил. И главное - неимоверно засранные, до каменной неподвижности затворных рам, наши волыны - три семьдесят четвертых весла и АКМ. Две полусотых ленты семеры, выглядящие так, словно их таскали в дождь по двору бойни. Куча всякой мелочи, увязанная в куртку безголового…Че они волыны-то наши с собой таскают, да еще такие засранные? - недоумевал Ахмет, выскребая из найденных в подвале банок какую-то перетухшую мерзость. - Бля, даже мерзлое воняет. Кажется, это были огурцы. Или помидоры.

Ладно, пойдет, отфильтрую, если че… Сунув за пояс один из глоков, Ахмет рассовал банки по салону и широким заносом сдал со двора…Порезвись, телега, напоследок. - мысленно сочувствовал он неплохой машине, почему-то не перенося на нее отношение к хозяевам. Точнее, хозяйкам. Хаммер словно понимал, что едет в последний раз, и душевно пер по целине, размашисто приседая; легко прошибал довольно высокие местами сугробы и не обращал внимания на кусты. Вот и тубик…Все, машинка, приехали. Ох, как же здесь нехорошо-то, а…

Место давило и выкручивало душу, как мокрую тряпку. Мозги словно сносили на мороз и вставили обратно - мысли ворочались, как в засахаренном меду…Ебатеньки мои, ну и дури же в тебе… - Ахмет опасливо косился на мрачно нависающее здание, пробивая ножом бак. В мутную банку текло слишком медленно, и пробой пришлось расширять. Расширил, да лишка - хлынуло совсем уж сильно, большая часть бензина пропала зря. С маслом вышло еще хуже - прострелив картер, Ахмет успел набрать едва полбанки темной отработки - все вытекло, оказывается, с другой стороны, через причудливо лопнувший на морозе силумин. Спешно свалив подальше от греха, метров через сто Ахмет обернулся посмотреть, не вычислят ли с беспилотки или спутника его следы. Вроде ниче, нормально прошел. Сверху должно быть четко видно - угнавшие хаммер вошли в здание.

До чего неудобно таскать уляпанные маслом банки, да еще две в одной руке, да еще стараясь не наследить по сугробам. Пусть снега еще толком и не было, но город без грейдеров теряет проходимость быстрее чистого поля, и если с открытых мест сухую крупу сдувает, то в не очень открытые натаскивает чуть ли не по колено…Следов, смотри-ка, совсем нет. Соседство с больничкой сказывается, или еще что? Что тогда?.. Представлявший собой до Пиздеца симпатичный сосновый лесок, застроенный коттеджами, ныне район стал лысым, без единого дерева, пустырем. Место сожженных за долгие зимы сосен занял разросшийся кустарник, из серых холмов которого местами торчали черные от въевшейся копоти кирпичные коробки; деревянные коттеджи, которых было больше, не простояли даже первой зимы. Так и от коттеджа Джорикова папы… (О, точно! Джорик, вот как его погоняли!)…осталась лишь шлакоблочная веранда с частично уцелевшей крышей из ржавой металлочерепицы.

Остановившись под прикрытием кустов, Ахмет немного постоял, оценивая местность на предмет засады. Ничего; внутри даже не дернулось.