Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина Страница 15

складывалась интересная картина: Голицыны плотно схлестнулись с Долгорукими и всячески обхаживали Лизку, бывшую в фаворе. Ну еще бы, с такими… хм… персями, да не завести четырнадцатилетнего отрока? И самое главное, между ними особняком стоит Остерман. И не слишком понятно: то ли он не может определиться с партией, то ли всем основательно надоел, и мне следует ждать в ближайшем будущем основательный подкоп под моего воспитателя? Сейчас пока трудно что-то определенное сказать, поживем, как говорится, увидим. Убрав письма обратно в тайник, я задумался, а что если сделать эту вражду ну совершенно непримиримой? Скорее из недомолвок, чем из открытых высказываний я понял, что Ванька к Лизке неровно дышит. И она вроде бы тоже не против высокого статного красавца. Натравить отца на сына — это же классика. Правда, панночки у меня красивой под рукой нет, зато есть тетка, обладающая весьма приличными достоинствами. Это следует обдумать.

Также я выяснил, что посланником Франции был некто Марьян, а не Шетарди. Но этот крендель ничего собой не представлял. Вот испанского посла де Лириа следовало как минимум остерегаться, но он не желал мне зла, наоборот: Испания как раз таки желала видеть Россию сильной морской державой, уж очень их достали англичане, и Испания просто спала и видела, как бы половчее стравить Англию с Россией. А самой тем временем беспрепятственно заниматься обогащением в Америках и на различных островах. Дело, конечно, хорошее, только вот не для нас. Так что пока де Лириа оставим на том месте, где он стоит, мне пока не до Англии. В конце концов, на пятый день всех этих разборов и осторожных консультаций с Остерманом, который, как ни странно, всецело поддержал мои пока вялые попытки заняться настоящим делом, я понял, что у меня начинает течь крыша. Поэтому я временно оставил попытки разобраться с серпентарием, окружавшим меня. Единственное, что получилось сделать — отослать Бутурлина в Петербург под предлогом узнать, как там дела у Миниха обстоят. Ну и что, что прошло меньше недели? Вдруг старый саксонец вытащил туз из рукава и хочет меня удивить?

Отодвинув в сторону внешние дела, я попытался разобраться в российском законодательстве, в котором основательно зарылся во всех этих коллегиях и канцеляриях, да так, что, когда пытался понять, что же такое Дворцовая конюшенная канцелярия, заполучил полноценную мигрень, которая свалила меня на три дня, во время которых я даже на свет не мог смотреть из-за адской головной боли. К тому же на вторую неделю моего пребывания в этой добровольной ссылке открылся у меня по утрам просто дикий кашель, разрывающий грудь, после приступа которого было больно дышать. А во время приступов у меня появлялось ощущение, что я выкашливаю собственные легкие. После каждого такого приступа я тщательно изучал платок, боясь увидеть на нем кровавые следы. Но, слава богу, крови не было, значит, чахотка, от которой умерла сестрица, меня минула. Но это тоже ожидаемо, все-таки отрок Петр много времени проводил на охоте — смотри на свежем воздухе, так что какая-то сопротивляемость организма к разным недугам у меня была. Вот только поехавший со мной медикус, прибегавший в мою спальню каждый раз, когда кто-то слышал мой дикий кашель, только руки заламывал, не зная, что со мной происходит, и все время предлагал пустить дурную кровь. Я посылал его, иногда даже не стесняясь озвучить конечный адрес, в перерывах между мучившими меня приступами.

Наконец до меня начало доходить, что же со мной происходит. В отличие от медикуса, я догадывался, что послужило причиной моего состояния. Все очень просто — я бросил курить. Работа в лаборатории приучила меня к дисциплине, к тому же мы боялись лишний раз потревожить объект дополнительными раздражителями, типа табачного запаха, так что мне даже в голову ни разу не пришло, что можно раскурить трубочку. Вот только эти легкие не привыкли так долго оставаться без никотина. Нет, я, конечно, догадывался, что отрок, в чье тело меня зашвырнул объект, эксплуатировал это самое тело самым нещадным образом, но даже не мог предположить, что в таком нежном возрасте он добьется таких поразительных успехов. Нужно было приводить себя в порядок, если я хотел уже очень скоро противостоять грозной болезни, вот только я ни хрена не медик и понятия не имею, чем можно заменить аспирин в условиях восемнадцатого века. Единственное, что приходило на ум, это воспоминания детства и очень сладкий сироп, которым поила меня бабушка, когда я простужался, приготовленный из корня солодки. Воспоминания включили ассоциации, которые закончились черными лентами весьма специфических сладостей. Лакрица. Вот как эта сладость называлась. Про лакрицу здесь знали. И очень скоро я вытребовал себе кучу этой сладости, правда, тот лакей, который учил уму-разуму Митьку, так на меня посмотрел, когда передавал заказ, что я потом не вытерпел и потребовал разъяснений у Митьки, который уже почти постоянно был рядом со мной.

— Ну дык, это же, о-о-о…

— Это все очень познавательно, но теперь повтори, да так, чтобы я тебя понял, — я нахмурился, глядя на покрасневшего Кузина. — И не мыкай, не бычок, которого от титьки мамкиной оторвали.

— Так ведь это ж всем известно, государь Петр Алексеич, что лакричка-то прямо в корень уходит, как сама из корня сделана была.

— Короче.

— Дык силу она мужскую увеличивает, государь, знамо дело.

— Тьфу, — я не удержался и сплюнул. — Вот дураки. Да на кой мне лакрица в этом деле надобна? Или ты тут девок пригожих да веселых видишь? Все лишь бы языком молоть, а подумать ну никак. Ну нажрался бы я корешков сладеньких, да куда бы потом силушку мужскую девал? Повариху пошел бы очаровывать?

— И то верно, государь, — Митька потер лоб. — Но зачем тогда она тебе, когда столько сладостей и наших, и заморских, вон цельные вазы.

— Ты что же, правда знать хочешь? — я посмотрел на Митьку более внимательно. Тот не ответил, только снова покраснел. — Читал я тут намедни труды грека одного. Медикус он был знатный, его до сей поры все медикусы почитают. Гиппократ сего грека звали. Так вот в трудах тех сказано было, что лакрица кашель помогает убрать. Кашляю я в последнюю седмицу дюже, прямо сил уже никаких нет. Вот и решил проверить, правду ли Гиппократ этот писал или кривду. А ты, «сила мужская», — я не выдержал и хохотнул.

— И то верно, про кашель. Я ажно спать не могу, когда ты сгибаешься от этой заразы. Бегом за медикусом бегаю, — серьезно кивнул Митька. Так вот кому я обязан