Михаил Королюк - Квинт Лициний 2 Страница 16

– Это хорошо. Заглянем в гости. Пойду, кленовых листьев наберу.

Тот же день, вечер,

Ленинград, Измайловский переулок

Я вдавил звонок и глубоко вдохнул, пытаясь успокоить грохочущее сердце. Яся покосилась на меня с легкой улыбкой и выставила перед собой багрянец листьев. Лязгнул крюк, открылась дверь, и она шагнула в прихожку. Я выдержал короткую паузу и зашел следом. Увидев меня, мама Люба, успевшая уже потискать Ясю, подобралась.

– Ну, здравствуй, Андрей. Давно не заходил, – она многозначительно посмотрела на меня.

– Здравствуйте. Да вот, все как-то… То каникулы, то… – я замялся, подбирая слово, – то другое. Да.

– И решился зайти, наконец? – прищурилась она с легкой усмешкой.

Яся скинула резиновые сапожки, пальто и вприпрыжку исчезла в глубине квартиры. Я проводил ее взглядом, принюхался к тонкому и отдаленно знакомому аромату, пытаясь вспомнить, где с ним встречался, затем махнул рукой:

– Да разберемся мы… – мама понимающе кивнула, и я с облегчением перевел разговор с неудобной темы, – что у нее? Врача вызывали?

– Ангина.

– Температура высокая? – деловито поинтересовался я, вешая куртку на вешалку.

– Тридцать девять с половиной, – пожаловалась мама Люба.

– Ууу… – обеспокоенно вырвалось из меня.

В голове молнией мелькнуло:

«Как бы осложнение на почки не получить», – и мозг без задержки выкинул на язык:

– Тогда антибиотик из цефалоспоринов, аспирин, чем-нибудь десенсибилизирующим прикрыться, например – супрастином, и много-много питья. Сладкий чай с лимоном, морс кисленький – три литра на день. И строгий постельный режим не менее, чем на неделю.

– Как, как? – заинтересовалась она, хватая лежащий рядом с телефоном огрызок карандаша, – дай запишу. Це-фа что?

– Пишите, – уверенно сказал я и продиктовал по слогам, – це-фа-лек-син, по пятьсот миллиграмм. Берите сразу три упаковки, там по три таблетки в день идет, вам как раз на десять дней приема хватит.

Мама быстро зачирикала на листке.

И тут до меня дошло:

«Мля… Ты бы еще из пятого поколения антибиотик предложил…»

Бумажка опустилась в карман передника.

– Эээ… Ну… А если в аптеке не будет или без рецепта не дают, – замямлил я, примериваясь, как выбраться из ловушки, в которую сам же себя загнал, – то оксациллин или эритромицин. Да, так даже лучше будет!

– Оксациллин врач и прописала, – кивнула мама. – Минут двадцать как ушла.

«Ах, так вот откуда такой знакомый аромат!» – я чуть не хлопнул себя по лбу. – «Ну да, на одном, видимо, участке живем. А это мне крупно повезло, что разошлись. Вот смеху-то было б… Только тут моей с ней клоунады не хватало».

Щеки запылали нездоровым жаром.

– В медицину пойдешь? – заинтересовалась мама Люба моими неожиданными познаниями.

Я поймал себя на том, что сверлю жадным взглядом карман ее передника и смущенно отвел глаза.

– Не уверен… У меня в последнее время математика отлично пошла. Да что там пошла – полетела просто, – начал я закладывать фундамент будущей легенды. – Так что и на точные науки могу пойти. Но время еще есть обдумать.

– Да, до конца этого класса можно еще выбирать, – легко согласилась мама, – ну… Иди к болящей, только не долго. А потом на кухню, чаю попьем.

Я зашел в Томину комнату. Да, серьезно ее пробрало. Обметаны темными полукружьями обессиленно прикрытые глаза, на бледных губах – ломкая корочка, припухлости под углами челюстей… Присел на край кровати и положил руку на сухой пылающий лоб. Как бы не за сорок уже.

– Привет…

Приоткрыла глаза и послала слабую извиняющуюся улыбку.

Заставил себя убрать руку и озабоченно спросил:

– Аспирин пила?

Она через силу кивнула и слегка поморщилась.

– Давно?

Скосила глаза на настенные часы и прошептала слабым голосом:

– С полчаса назад.

– А, хорошо… Сейчас должен будет подействовать. Молоком запивала?

Отрицательно качнула головой.

«Вот двоечница!» – я в сердцах воскликнул про себя, – «не сказала, что аспирин надо обязательно запивать молоком. Ууу… Встречу – накажу!»

– Голова болит?

– Да… – жалобно пискнула Томка.

– Ну, милая, – я положил пальцы ей на виски и помассировал круговыми движениями, – потерпи, скоро пройдет.

Откуда-то из-за плеча долетело приглушенное Яськино фырканье. Я проигнорировал.

Взял двумя пальцами беззащитное ушко и скатал в трубочку. Отпустил.

– Точно, мягкое как тряпочка… Как я и подозревал.

Тома улыбнулась, легко-легко, самым краешком губ. Довернула голову на подушке и какое-то время мы просто молча смотрели друг другу в глаза. Лицо ее постепенно приобрело умиротворенный оттенок, затем она чуть заметно поморщилась, и ее веки смежились.

Я понял:

– Ну… Выздоравливай. Мы пойдем…

Она чуть двинула головой, отпуская, и мы с Ясей на цыпочках двинулись на выход. От дверей я оглянулся: Тома тихонько улыбалась в полутемный потолок.

Глава 4

Понедельник, 26 сентября 1977, вечер

Ленинград, Измайловский пр.

О том, что ровно месяц назад я тыкал кинжалом в печень человеку, вспомнилось совершенно внезапно, и меня передернуло от отвращения. Ну да, и не человек то был, а так, человечишка… И не зря тыкал, а за дело, пусть и не в этом временном потоке. Да и не то важно, за что, как спасая кого и от чего… Но все равно осталось какое-то гадливое чувство. Может оттого, что тогда в какой-то момент почувствовал удовольствие?

Я повертел в руке свой только что законченный труд – первый учебный нож. На рукоять пошел кусок толстого шершавого пластика, подобранного на свалке. Он-то, собственно, и навел меня на мысль поработать в этом направлении. Навершие и клинок вырезал из мягкой резины, прикупленной в сапожной мастерской. А через рукоять и клинок, на две трети его длины, проложил полусантиметровой толщины металлическую пластину.

Взял изделие прямым хватом и попробовал нанести пару резких проникающих ударов по воображаемому противнику. Да, еще далеко не мастер… Движения тренировать и тренировать. Но нож удался. Баланс, вес, инерция – просто идеально для тренировки. Чувствуется как реальный нож. Буду нарабатывать навык, кто знает, что и когда в хозяйстве пригодится?

Я еще немного потренировался, а затем упал на ковер и расслабился. Взгляд скользил по приглушенной полутьме потолка, следуя за разбегом мириадов мельчайших трещинок, бороздящих старую побелку. Отрешившись от всего, я искал окончательное решение одного вопроса.

До сих пор все было однозначно: зло – это зло и есть, ошибиться невозможно. Устранил – стране стало лучше. Сейчас же я впервые не знаю, к чему может привести воздействие.

«Ну, хорошо», – подумал, перекатываясь на живот, – «они уже вогнали Брежнева в барбитуратную зависимость. Неумышленно, конечно. Недооценили опасность препарата вообще, и повышенную чувствительность Генерального к нембуталу в частности. Возраст, да и печень посадил в шестидесятом. Полез зачем-то на стартовый стол через несколько часов после взрыва ракеты. Что ему там делать-то было? На обугленные тела смотреть? Вечно он себе приключения на задницу находит. То в урановую шахту спустился на смену, то в облако гептила на Байконуре пошел…

Но про повышенную чувствительность к барбитуратам станет ясно потом, постфактум. Пока же просто борются с бессонницей и раздражительностью, что возникает из-за сокращения курева. Прикрылись легким, как они думают, транквилизатором.

Значит, все будет идти так, как идет: ускоренное дряхление, резкое снижение работоспособности, падение критичности, нарушения координации, будет плыть разборчивость речи – классика барбитуратной зависимости.

Но что будет с историей, если его пересадить с барбитуратов на бензодиазепины? Нитрозепам-то уже есть. А сверху прикрыть ноотропами… К примеру, фенибутом, он уже разработан и, даже, есть в аптечке космонавтов.

Что на выходе-то получим? Лучше станет стране от сохранившего критичность и работоспособность Брежнева, или хуже»?

Я сладко потянулся и отправил себя на кухню. Пообедаю, и за письмо. Юрий Владимирович уже заждался весточек от Квинта – скоро четыре месяца будет, как ничего ему не писал. Вон, афиши уже по городу расклеивают с предложением поговорить.

Ладно, попробую полечить экономику, посмотрим, что из этого выйдет. И начну профилактировать Чернобыль – а то как раз сегодня по радио услышал радостное сообщение про включение первого энергоблока в сеть. Плюс подкину кое-что из геологоразведки для поддержания реноме. Ну и дорогой Леонид Ильич…

«Эх, проблема выбора в том, что он есть», – я еще немного помаялся и, мысленно махнув рукой, решил, – «ладно. Из двух зол выбираю то, которого раньше не пробовал. Значит, письмо будет из четырех блоков. Инфляция, месторождения, реактор „Бук“ и Брежнев. Вы уж не подведите моего доверия, Юрий Владимирович…»