Борис Батыршин - Мартовские колокола Страница 16

— Тридцать. — уточнил барон. — Сняли — да не выкинули; в арсеналах по сей день и кремнёвые фузеи пылятся. Кому надо — заходи, покупай, почти что по цене лома. Я специально отобрал не абы какие, а те, что чёрной краской крашеные.

Черной? Это ещё зачем? — удивился Ваня. Ни разу не слышал, чтобы ружья красили в чёрный цвет. То есть — у вас. — поправился мальчик. В наше–то время это дело обычное…

— Обычное — потому что в Крыму–то это и придумали. — назидательно сказал Корф. — У англичан были особые стрелки, вроде ваших снайперов — с винтовками Минье; такие били шагов на тысячу, не меньше. И взяли, мерзавцы эдакие, манеру — наших застрельщиков по кустам выбивать. А стреляли, паскудники, на блеск ружей! Вот и стали солдатики ружья чёрной краской красить — чтоб не блестели…

— А зачем эту рухлядь до сих пор хранят? — продолжал недоумевать Ваня. — есть же современные винтовки…

— Есть; только ведь и стоят они по–современному! А старые гладкоствольные курковые ружья охотно берут сибиряки–охотники. Да и не только они: вот, недавно, один купец в Москве и в Туле закупил аж полтыщщи старых мушкетов — для торговли с пуштунскими племенами, в Туркестане. А чем плохо? Им такое старьё — в самый раз; пули сами льют, порох, кремни тоже под рукой. А патроны к современным винтовкам — где их взять в такой глуши?

Короче — двух дней не прошло, как доставили нам господа реконструкторы всё, что мы заказывали. Так что, завтра, с утра и приступим. Будет Роман делать из нас.. как вы говорили, сержант?

— Разведывательно–диверсионную группу. — ответил Ромка. — Три автоматчика.. стрелка то есть. С помповухами. В смысле — двое с помповухами, а у меня снайперка. Она, конечно, ненастоящая снайперка, но метров на семьдесят лупит довольно точно. С оптикой — так просто загляденье. А если учесть, что их двустволки шагов на тридцать дай Бог, в стену сарая попадают…

А что ж электронные маркеры не взяли? — поинтересовался Ваня. — Я, конечно, в пейнтболе не очень, но знаю — там сейчас любые модели есть, и под эмки штатовские[20], и под калаши. В пять стволов очередями мы бы их…

— Нет, Иван, это как у вас говорят… неспортивно. — покачал головой Корф. Видишь ли, вот эти, как вы их называете, «помповые ружья», по сути, в плане скорострельноcти не особо–то отличаются от винтовок Генри. Ну и пистолеты — считай, те же револьверы, только патронов на один больше. Гранаты, опять же, еще в турецкую были — не совсем, правда, гранаты, так, динамитные бомбочки. Но ведь были же! А двустволки–краскострелы, что капитан Нессельроде привёз, по скорострельности те же берданки. Вот мы с Романом и решили — подбирать оружие так, чтобы оно более–менее соответствовало тому, что сейчас есть в реальности. Не обязательно на вооружении, тем более, в России — просто есть. Ну, или может быть быстро изготовлено. Я же не просто победить хочу — мне нужно господ офицеров убедить, какая это нужная штука — такая вот военная игра с краскострелами. Ну а заодно и продемонстрировать кое–какие новинки тактического плана. А значит — надо чтобы всё было по–честному. — Ну а мы с Николом как? — нетерпеливо спросил Яша. От прежней его нерешительности не осталось и следа; похоже было, что, расстреляв пару сотен шариков с краской, Яша избавился, заодно, и от всех сомнений в своих силах. — Вы–то стрелки, это мы уяснили. А мы кем будем?

— А для вас, — ухмыльнулся Роман, — у меня есть особая задача…

Глава шестая

Что ж, юноша, предсказываю вам, что вы далеко пойдете! — добродушно прогудел Гиляровский.

Яша смущённо потупился. Похвала была ему особо приятна; Владимир Александрович был известен всей Москве, как самый осведомлённый в делах городского дна репортёр. Газеты с его статьями на криминальные темы зачитывали до дыр; ему верили. Фамилия «Гиляровский» была хорошо известна и пользовалась неизменным уважением и в хитровских шланбоях и в кабинетах сыскной полиции города. И если уж такой человек говорит, что Яша добьется успеха в выбранном деле…

Юноша посетил репортёра на него новой квартире; Владимир Александрович совсем недавно переехал на Столешников переулок, где снимал квартиру в доме Титова. Гиляровский принял гостя радушно; к удивлению Якова, журналист вовсе не забыл о нём и буквально с порога принялся расспрашивать о Корфе, Никонове, и о собственных, Яши планах на будущее. И четверти часа не прошло, как он выложил всё — и о своих планах на сыщицкую карьеру, и о Семёнове с Корфом, благодаря которым он так далеко продвинулся к исполнению своей мечты…

В самый последний момент Яша всё же спохватился: ещё чуть–чуть, и он, пожалуй, проговорился бы о портале; во всяком случае, сказал бы нечто такое, что непременно насторожило бы его внимательного, ничего не упускающего собеседника.

Так, судя по всему, и случилось; чем дольше продолжалась беседа, тем мягче и настойчивее Гиляровский возвращался к одной и той же теме — что, собственно, понадобилось Якову на Хитровке, зачем он сунулся, рискуя жизнью, в это клопиное гнездо, и чем он настолько не угодил загадочному «немцу», проживавшему в съемном «нумере» над «Сибирью», что Яшу пришлось вызволять оттуда с револьверной пальбой и кровью?

Однако в любой беседе обыкновенно участвуют две стороны, и сам Яша не был уж совершеннейшим желторотиком. Во всяком случае, тем, кто подумал бы так, предстояло в скором времени убедиться в своей неправоте. Вот и теперь — вырвавшись в какой–то момент из тенет добродушного очарования, которые распространял вокруг себя репортёр, Яков, в свою очередь, тоже сумел кое–что разузнать у собеседника. И Владимир Александрович сильно удивился бы, если бы кто–нибудь поведал ему, сколько поучительного вынес из разговора с ним этот скромный еврейский юноша с такими необычными для представителя его народа амбициями.

Тем более, что Яша и вправду понравился репортёру. В определённом смысле, он увидел в нём себя самого — в самом начале бурной карьеры. Правда, Якову крупно повезло: у него уже с первых шагов нашлись весьма серьёзные покровители. С их помощью молодой человек и правда, мог далеко пойти, тут репортёр нисколько не покривил душой. Его искренне удивили трезвость суждений и здравый смысл, высказанные юным собеседником; а более всего запомнилась уверенность Якова в себе. А потому, он, вольно или невольно, — скорее уж невольно, поскольку отнюдь не сразу дал себе отчёт в происходящем, — тоже старался произвести на Якова благоприятное впечатление.

В итоге беседа мэтра сыскной журналистики Москвы с восторженным неофитом превратилась в своего рода обмен опытом; в какой–то момент Гиляровский повёл Якова из гостиной, в которой они беседовали, в свой кабинет. Молодой человек последовал за хозяином дома с некоторым трепетом; всё же и репутация репортёра, да и вся его огромная, налитая богатырской силой фигура внушала юноше некоторый трепет. Яков был, конечно, осведомлён о перипетиях жизни журналиста: и о подвигах на турецкой войне, и о бурлацкой лямке, которую ему пришлось в своё время тянуть на Волге, и об изгнании из военного училища, и, конечно, о цирковой карьере.

В кабинете Гиляровский усадил Якова в высокое кресло с готической спинкой — такие же молодой человек видел в клубе у Корфа, — и принялся демонстрировать свои последние находки. Их было три: первым экспонатом стал странный «искусственный» зуб, извлеченный изо рта молодого человека, застреленного на Хитровке в тот же самый день, когда случилось пленение Яши; на втором месте оказался и вовсе удивительный предмет. Узкий, белый то ли хомутик, то ли ремешок из неизвестного, но весьма прочного материала. По словам репортёра, этим ремешком были стянуты руки сторожа ограбленного аптечного склада — того самого, где был убит городовой.

Подозрительный ремешок был снабжен чрезвычайно простым, но надёжным запором; полицейский чин, освобождавший сторожа склада, так и не сумел его расстегнуть, и принуждён был воспользоваться ножом. После испорченный ремешок был отброшен в сторону; репортёр же, присутствовавший на месте с первого момента — он прибыл к аптечному складу одновременно с полицейским нарядом, — выждав момент, подобрал важную улику. Впрочем, этим он не ограничился; осмотрев, уже после ухода незадачливых сыщиков, помещение склада, Гиляровский отыскал еще два предмета, несомненно, имеющие отношение к случившемуся.

Это были гильзы — два латунных цилиндрика, остро воняющие сгоревшим порохом. Причём, как отметил Владимир Александрович, порох был никак не привычный, чёрный, а более всего напоминал по запаху французскую нитроклетчатку, только–только принятую в патронах новой пехотной винтовки Лебеля.

Да и сами гильзы были весьма необычны. Мало того, что они были нетипичной для револьверных патронов формы — бутылочкой, — так еще и маркировку имели ни на что не похожую.. На донце располагались: цифра «10», две крошечные пятиконечные звездочки и еще какой–то непонятный значок в виде двух треугольничков. Капсюль обеих гильз был наколот точно посредине; как сказал Гиляровский револьвер злодея был «центрального боя».