Алекс Кун - Форт Росс Страница 16

— Федор Федорович… сильно гневается, когда к нему за уточнениями заглядываем… Говорит, сам еще не разобрался.

Судя по нескольким паузам в столь коротком сообщении, Лужин посылал наших морячков более цветистыми словами.

Над головой приглушенно прочистил горло локаторный гудок, провожая ночную стоянку. Мысленно считал секунды, наверху забубнил азимут и дальность акустик. Скрипнула, поворачиваясь, акустическая башня. Вновь коротко рявкнул ревун, сглаженный звуко-теплоизоляцией гнезда.

— Затоковал наш тетерев, — ухмыльнулся впередсмотрящий.

Хлопнул его по плечу и полез в люк, спускаясь по скобам внутри стальной трубы мачты. Железо холодило руки, и вообще, внутри мачты было прохладно. Только спину пригревали трубы теплоснабжения гнезда, замотанные в изоляцию. Недоработка. Но тут и так узко, как в сортире для гномиков, толще мачту не сделать. Темно, тесно и ритмично раскачивает — Ад для клаустрофобов. Теперь наш путь начинался по-настоящему.

Два дня не трогал дневник и практически не ночевал в каюте. Зато знаю теперь, как выглядит ледовый круг преисподней. Поверьте, это страшно, когда темно, туман, кругом лед, и боцман кричит, что на лот-лине два десятка метров.

Мы шли на восток, слегка забирая к северу. Шли на парусах и машинах. Слева, на севере, нас ограничивали серьезные льды, справа, ближе к берегу, лед был слабее, но сплошной. Мы шли посередине, между этими сплошными льдами, по естественному каналу, заполненному массивными, но колотыми ледовыми полями. Большую часть времени мы умудрялись маневрировать по чистой воде, расталкивая форштевнями мелкие льдинки, величиной с коч. Если убрать туман и порывистый ветер, переход выглядел бы не особо сложно. Вот только туман только усиливался, и вахты изматывались до красных глаз.

Через сутки после выхода конвой едва не напоролся на берег, опять спасшись благодаря нашему тетереву. Отношение к акустикам заметно изменилось. Теперь, если во время плохой погоды ревун долго не подавал голос, матросы разгибались от своих дел, смотрели вверх, вслушиваясь, и бормоча«…убить он нас хочет, что ли…».

Корабли повернули на север, оставляя неизвестную землю по правому борту. Предположил, что это Ямал, но представитель кочей на ледоколе, старый помор Богдан, уверенно заявлял, что «быть того не может» и тыкал в меня свои «чески», заменяющие поморам карты. Пожал плечами. Да какая нам разница? Главное, что ледяной массив на севере загибался вместе с нами, пропуская конвой. Свободной воды, правда, стало заметно меньше, некоторые поля ледокол начал взламывать, но лед не оказывал особого сопротивления, если не лезть в поля, из которых торчали торосы. Да и цвет льда был немного иной. Вот только разобрались в этих нюансах, после того, как забрались в них по уши. Наши корабли явно накрыл крылом ангел-хранитель.

Еще сутки мы шли на север вдоль побережья, то удаляясь от него, то приближаясь. На утро, по правому борту берег закончился, по крайней мере, акустик ничего не слышал. Караван начал забирать на восток, но быстро бросил это занятие — глубины стремительно уменьшались, а лед наоборот, уплотнялся. До обеда так и тыкались, периодически пытаясь пройти на восток, но отворачивая к северу. В рубке наметилось волнение, которое вскоре рассеял акустик, сообщив, что земля продолжается, хоть и низкая, судя по слабости эха. Конвой вздохнул с облегчением и потрусил на малом ходу дальше на север. Но уже через 7 часов землю вновь потеряли, после чего началось медленное, можно сказать заискивающее, продвижение на восток. На этот раз глубины и лед нас пропускали, ограничившись всего парой полуметровых ледовых полей.

До хрипоты спорил с Богданом. Ну, где он у себя в прописях такую обширную землю видел? У меня так все сомнения о принадлежности этой суши пропали. Да разве переспоришь потомственного морехода?

Конвой теперь пытался уйти к югу, не более успешно, чем до этого пробирался к востоку. Может действительно, это не полуостров? Тогда что? Хуже нет, чем гадать на ческах этого времени. Особенно если учитывать, что кочи часто волокли через основание Ямала, не обходя его вокруг.

Глубокой ночью глубина упала менее 15 метров и нервы сдали. Настойчиво порекомендовал вставать на якоря, оставив вахту для аварийного расклепывания якорных цепей. Ночь почти не спал, слушал редкие стуки льдинок, нагоняемых на корпуса кораблей северо-восточным ветром. Нервно курил, искренне завидуя спокойному храпу из матросского кубрика. Покурил с Витусом на палубе, говорили вроде о погоде, но постоянно сползали на одну конкретную погоду и место, куда ее надо засунуть. Капитан выглядел нездорово, хоть кто-то тут нервничает не меньше меня.

Утро отличалось от ночи чуть более серыми оттенками. Туман клубился над льдинами, подгоняемый ветром. Какая разница слепому, ночь или день? Пойдем на ощупь. Тем более, что акустик неуверенно утверждает, что земли рядом нет.

Конвой полз по сложной кривой, с общим направлением к юго-востоку, держа скорость около 5 километров в час. День такого хода не привел нас к земле, и конвой продолжил движение ночью. Теперь к редким ударам льдин добавились стуки сбрасываемых лотов, с обоих бортов. Плюнул, попросил капитана разбудить меня, когда сядем на камни и ни минутой раньше — ушел отсыпаться.

Спал до полудня, и поспал бы дальше, но ледокол загрохотал отдаваемыми якорями. Первая мысль — раз якоря отдаем, значит еще на плаву. Вторая мысль вышла уже сердитой — мы так и будем отстаиваться? Нам еще идти и идти! Выбрался к морпехам, приглаживая стоявшие дыбом волосы.

— Что там? — задал риторически вопрос дневальному.

— Стоим.

Каков вопрос, такой и ответ. Поторопился в рубку, запахиваясь на ходу и подволакивая за собой шнурки берцев.

Наверху шла активная приборка. По стеклам рубки, с внешней стороны, шкрябали скребки, колотушки оббивали бахрому сосулек на большинстве выступающих частей корабля. Погода поднесла нам очередной сюрприз. Небо очистилось, раскрывая горизонт, и открытое небо не удержало легкий морозец, упавший нам на голову. Капающие конденсатом и дождем со всего рангоута корабли стали красивыми, но тяжелыми елочными игрушками, блестящими гранями на изредка сверкающем низком солнышке.

В рубке беспечно слонялся один только рулевой, а вот из-за приоткрытой двери штурманской рубки долетал радостный спор. Сунулся туда. На меня обернулись несколько возбужденных лиц наших офицеров, во главе с Витусом. На штурманском столе лежали несколько рулонов и пара листов склейки, прижатой длинной линейкой.

— Граф! Богдан Яковлевич уверяет, что мы в Мангазейском море!

Прокрутил в голове список синонимов, Мангазейским морем поморы называли совокупность обской и енисейской губ. Согласно моим представлениям о пройденном маршруте, обскую губу мы уже миновали, значит, стоим в енисейской губе. А Богдан Яковлевич, это, видимо, наш помор. Не знал, как его по батюшке.

— Господин капитан, где именно, в Мангазейском море? — постарался серьезным голосом разбавить их щенячий восторг.

— Так это и решаем!

Нет, радость такая всеобъемлющая, что на мой нахмуренный вид никто внимания не обратил. Можно подумать, что мы уже до конца дошли. Ладно, пусть расслабляются.

Помусолили вместе поморские прописи хождения с Енисея на реку Пясина. В них подробно расписано, что по правую руку, что по левую, на всем протяжении маршрута. Если верить прописям, то мы стоим в бухте, южнее острова Диксона.

Вышел оглядеться. Морозец прихватил руки и нос, ветер заиграл шарфом, предусмотрительно намотанным на лицо. Осматривал бухту, охватывающую полукругом корабли на рейде. Корабли стояли у самой кромки широкого серпа льда, простирающегося от нас до самого берега. Лед плавно перетекал в заснеженный берег, испятнанный проталинами, через которые виднелась желтовато-зеленая растительность, то ли мох, то ли трава. Ориентиров, по которым можно было привязать пропись к месту, не имелось в принципе. Тут глазу совершенно не за что зацепится.

Обе канонерки отсутствовали на рейде. В первую секунду екнуло сердце, но потом логика выбралась из сна, и потыкала в сторону стоящих на якорях кочей. Значит, Витус отправил разведку. Чего тогда гадать? Вернуться наши прознатцы, тогда и обсудим.

Попросил от Витуса отчет о состоянии кораблей. Опять нахмурился, отводя капитана в сторонку и объясняя ему прописные истины — он капитан ледокола, головного корабля, и обязан знать о каждой трещинке в кораблях конвоя, чтоб решать, как этот конвой вести. Какой же бардак у нас в караване!

Алексей отсыпался. Он героически присутствовал всю прошедшую ночь, и, собственно, он дал команду вставать на якоря и определятся с местом. Судя по всему, до вечера конвой никуда не идет — первый хороший день перехода используем не для рывка, а для приведения нервов в порядок. Жаль. С моей точки зрения надо идти на север и искать остров Диксон — тогда все сразу станет понятно.