Сергей Шхиян - Гиблое место Страница 16

— Батюшка, — позвала меня с полатей Наталья Георгиевна, полезай к нам погреться!

Я на ощупь влез наверх в умеренный жар и предался празднику плоти.

Увы, только банному.

Дети и Наталья Георгиевна в тепле ожили, развеселились, баловались, и казалось, позабыли о гибели отца и всех своих передрягах. Я как-то незаметно втянулся в их игры.

— Ты, батюшка, мойся, а мы пошли одеваться, — сказала Морозова, когда малышка пожаловалась, что ей жарко.

В открывшейся двери в предбанник мелькнул изогнутый силуэт обнаженного женского тела, и я остался один.

Одному сидеть в темной жаре было скучно, я лениво похлестал себя веником, обмылся из бочки холодной водой и выглянул в предбанник. Наталья Георгиевна была уже в крестьянской холщовой рубашке и одевала детей. Я прикрыл дверь в парную, посидел на лавке, остывая и ожидая, когда они уйдут. Потом вышел в предбанник, оделся в хозяйское белье, прихватил свои вещи и, как был, в исподнем, отправился в дом Ульянки.

Казаков видно не было, деревня опять замерла в тишине и недвижности. Пахать было еще рано, так что крестьяне не переутомлялись и занимались обычными повседневными делами. Даже недавний налет не вывел земледельцев из сонного равновесия.

Как только я вошел в избу, Ульяна собрала наши грязные вещи и отправилась стирать на речку, а мы остались одни в избе, ожидать, пока нас приведут в божеский вид. Наталья Георгиевна, простоволосая, в одной посконной рубахе выглядела очень ничего, так что я невольно начал за ней ухаживать. Дети, утомленные купанием, легли спать, а мы чинно беседовали, сидя у окна. Упоминать о гибели мужа я избегал, потому наш разговор больше касался «светской жизни», которую вела молодая женщина. Увы, никаких дискотек и светских раутов она не припомнила, сплошные богомолья и хождения к святыням. Впрочем, судя по ее оживленному рассказу, развлечения такого рода ей нравились.

Часа через два вернулась Ульяна с нашим стираным платьем. Проснулись дети, начали возиться на лавке, занимаясь сами с собой. Одним словом, жизнь налаживалась. Я наслаждался бездельем, безопасностью и впервые за последние дни никуда не спешил. Шустрая отроковица, развесив во дворе мокрую одежду, присоединилась к нам, и я сумел задать с утра интересовавший меня вопрос, каким образом она отвела глаза казакам, и они нас не увидели. Одно дело, когда всякой чертовщиной владеет старушка-ведьма, и совсем другое — девчонка.

— У нас в деревне многие умеют глаза отводить, — пояснила Ульяна. — Дело нехитрое. Делаю, как матушка учила.

— И как делаешь? — попытался я поймать ее на слове.

— С Божьего благословения, батюшка.

— Ну, насчет Божьего благословения, такого быть не может. Церковь за колдовство не хвалит, — нравоучительно объяснил, было, я, но, наткнувшись на непонимающий взгляд, замолчал. Решил, пусть с язычеством и ведовством борется сама церковь. Спросил: — А меня можешь научить?

— Не могу. Ты же батюшка! Да и не получится у тебя, этому сызмальства нужно учиться.

— А где, кстати, твои родители?

— Батюшку в Москве в голодный бунт убили, а матушку в избе крестьяне сожгли, — просто сказала девочка.

— Как это сожгли! — невольно воскликнул я.

— Как ведьму.

— Господи, когда?

— На нынешнее крещенье.

— Здесь? — машинально задал я глупый вопрос.

— Нет, в Покровке, сюда я к дяде Гривову прибегла, как начали со мной покровские парни баловать.

— Как баловать?

— Как с бабами, как стала я сирота, так они начали меня тереть, — просто ответила девочка.

— Тереть… — я понял, что она этим хотела сказать. И только покачал головой, глядя на хрупкую, почти детскую фигурку девочки. Христианская община, твою мать!

— А я за то на них порчу навела, — неожиданно добавила Ульяна, — а в деревню красного петуха пустила.

Про такого известного на Руси петуха я слышал.

— Деревню сожгла! — поразилась Морозова. — Как же можно?

— А матушку жечь можно, а со мной силком баловать?

Что делать, у каждого своя правда и своя ненависть. Попробуй, разберись в соразмерности действия и противодействия. Мы надолго замолчали, каждый думал о своем.

— А откуда у тебя эта изба? — спросил я, чтобы отвлечь собеседниц от грустных мыслей.

— Она не моя, а дядьки Гривова, — ответила Ульяна. — Он матушкин братец, а я живу у него по родственности. А хочешь, я тебе, батюшка, погадаю, или побоишься, — вдруг неожиданно предложила девочка, круто меняя тему разговора.

— Погадай, — согласился я, — только я гаданиям не верю.

— А я верю, — заинтересовалась Наталья Георгиевна. — Мне погадать сможешь?

— Смогу, чего не смочь, вот батюшке погадаю, а потом, тетенька, тебе. Тебе, батюшка, на чем гадать? — спросила меня Ульяна.

— На чем хочешь, на том и гадай, я в этом не разбираюсь. А на чем вообще гадают?

— Можно на гадальной книге пророка и царя Давида, — серьезно сказала девочка, — можно на бобах, на решете, на воде…

— А ты, что, умеешь читать? — удивленно спросил я, потом поправился. — Гадай, на чем тебе удобно, мне все равно.

— Тогда буду на воде, — подумав, решила Ульяна, — вода никогда не обманет.

Девочка тут же пошла в сени, принесла небольшую деревянную бадейку, почти до верха наполненную водой, и поставила ее на лавку у окна. Мы с Морозовой потеснились, освободив ей место. Вокруг бадейки девочка разложила самые разные, несовместимые друг с другом предметы: уголья из печки в глиняной миске, венок из сухих цветов, медное колечко, деревянный гребень. Мы молча следили за приготовлениями, даже Бориска, оставив игру с сестрой, подошел и внимательно глядел на чистую гладь воды в низком, широком ведре.

Ульяна первым делом, подхватив голой рукой несколько подернутых пеплом угольков, опустила их на воду, Они зашипели, потухли и начали беспорядочно двигаться по поверхности. Наверное, при желании, можно было найти в этом какой-то смысл или систему. Я не нашел и смотрел не на воду, а на сосредоточенное, с мучительной гримасой личико девочки. Что она видела в расходящейся кругами воде и плавающих угольках, догадаться было невозможно.

— А мы с тобой, батюшка, уже встречались, — вдруг сказала Ульяна, поднимая личико и всматриваясь в меня.

Я только пожал плечами. Если девочка жила безвыездно в деревне, то встретиться нам было невозможно.

— Только ты почему-то тогда был молодой, а я уже старая, а не по правде, как сейчас, я молодая, а ты старик, — добавила она, обескуражено качая головой.

Оценка как «старика» меня почему-то задела. Я, конечно, не мальчик, но так сразу попадать в старики, даже в оценке подростка!

— Может быть, и встречались, — подумав, ответил я, вспомнив единственную женщину с редким именем Ульяна, старую ворожею, с которой пересекались наши пути в благословенном восемнадцатом веке. Тогда таинственная старушка одарила мою Алю сомнительным даром читать чужие мысли.

— И не батюшка ты вовсе, — сказала вдруг девочка, пристально вглядываясь в воду, а кто, не знаю…

— Как это не батюшка? — заинтересовалась Морозова. — Так ты, государь, не священник?

— Нет, — односложно ответил я. — Не священник!

— А как же… — начала говорить Наталья Георгиевна и замолчала.

Я понял, то, что она не досказала. Как же это я соборовал ее умирающего мужа, не будучи священником.

— Не перед человеком кайся, а пред Господом, — сочинил я фразу, которую условно можно было принять за цитату из Священного Писания. — Тайна исповеди священна, — добавил я для пущего эффекта.

Наталья Георгиевна промолчала, но все-таки спросила:

— А кто же ты, государь?

Вопрос был, что называется, на засыпку. Как ни ответь — все солжешь. Выручила меня Ульяна, она продолжала гадание, не обращая на нас внимания:

— Дорога у тебя дальняя и неясная. Впереди темно, позади темно. Явился ты к нам ниоткуда и уйдешь никуда.

С этим спорить было невозможно.

— То-то, я смотрю, говоришь ты как-то не по-нашему, — опять задумчиво прокомментировала Наталья Георгиевна.

Я опять промолчал. Было похоже на то, что слова гадалки Морозова воспринимает как истину в последней инстанции.

— И зла нет у тебя на сердце, прост ты и незлобив. Хочешь добро нести, да не всегда можешь.

В принципе, все сходилось.

Я даже наклонился над бадьей, пытаясь разглядеть то, что видит в воде девочка. Однако угольки уже прекратили свое движение, и вода была гладкая и спокойная.

— Не знаю, о чем ты толкуешь, — только и нашелся сказать я. — Откуда пришел, куда ушел! Ты вот лучше Наталье Георгиевне погадай, ей, поди, интересно про себя узнать.

— А и погадаю, — задумчиво сказала Ульяна, пристально вглядываясь в мое лицо.

— Только на тебя, боярин, я после еще погадаю.

— Гадай, — согласился я, только я во все это не очень верю.