Мэрион Брэдли - Туманы Авалона Страница 16

– Ты в самом деле считаешь, что женщины ничего не смыслят в делах государственных? – в свой черед переспросила Игрейна. – Моя сестра Вивиана – Владычица Авалона, а до нее Владычицей была моя мать. Леодегранс и прочие короли зачастую приезжают к ней посоветоваться о судьбах Британии…

Утер улыбнулся.

– Пожалуй, мне стоит посовещаться с ней, как бы привлечь на свою сторону Леодегранса и Бана, короля Малой Британии. Ибо, если они поступают по ее воле, так все, что мне нужно, – это войти к ней в доверие. Расскажи мне, замужем ли Владычица и хороша ли она?

Игрейна хихикнула.

– Она – жрица, а жрицы Великой Матери не выходят замуж и не заключают союзов со смертными. Они принадлежат Богам, и только им. – И тут молодая женщина вспомнила о том, что рассказывала Вивиана, – дескать, этот мужчина, устроившийся на ветке яблони рядом с нею, тоже часть пророчества. Игрейна похолодела, испугавшись содеянного: уж не сама ли она идет прямиком в ловушку, расставленную для нее Вивианой и Мерлином?

– Что такое, Игрейна? Ты озябла? Тебя страшит война? – встревожился Утер.

Молодая женщина выпалила первое, что пришло в голову:

– Я беседовала с женами Уриенса и сэра Эктория – вот их, похоже, государственные дела не слишком-то занимают. Наверное, поэтому Горлойс и не верит, что я в них способна хоть сколько-то разбираться.

Утер рассмеялся.

– Я знаю госпожу Флавиллу и госпожу Гвинет: эти и впрямь все предоставляют мужьям; их удел – прясть, ткать, рожать детей и прочие женские заботы. А тебя это все не интересует, или же ты и впрямь так молода, как кажется на первый взгляд, – слишком молода даже для замужества, не говоря уже о том, чтобы печься о детях?

– Я замужем вот уже четыре года, – возразила Игрейна, – и у меня трехлетняя дочь.

– Я готов позавидовать Горлойсу, каждый мужчина мечтает о детях и наследниках. Будь у Амброзия сын, нынешних неурядиц удалось бы избежать. А так… – Утер вздохнул. – Не хочу и думать, что ждет Британию, если королем станет эта оркнейская гадина, или тот же Уриенс, который считает, будто любые трудности можно решить, отправив гонца в Рим. – И снова голос его сорвался на рыдание. – Люди говорят, я сплю и вижу себя на троне, но я готов отказаться от всех своих честолюбивых притязаний, лишь бы здесь, рядом с нами, сидел Амброзий или хотя бы его сын, коего короновали бы в церкви нынче же вечером! Амброзий со страхом размышлял о том, что начнется после его смерти. Он вполне мог умереть еще прошлой зимой, да только надеялся заставить нас договориться насчет того, кто станет ему преемником…

– А как так вышло, что сыновей он так и не родил?

– О, сыновья у него были, даже два. Один пал от руки сакса – его Константином звали, в честь короля, обратившего этот край в христианство. Второй умер от изнурительной лихорадки, когда ему только двенадцать исполнилось. Амброзий то и дело повторял, что я стал для него желанным сыном. – Утер снова закрыл лицо руками и зарыдал. – Он бы и наследником меня объявил, но герцоги об этом даже слышать не хотели. Они шли за мной как за военным вождем, но завидовали моему влиянию, а пуще всех – Лот, будь он проклят! Тут не в честолюбии дело, Игрейна, клянусь тебе, – я хотел завершить то, чего не докончил Амброзий!

– Сдается мне, все это знают, – проговорила молодая женщина, поглаживая его руку.

– Не думаю, что Амброзий будет счастлив, даже на Небесах, если посмотрит вниз и увидит здесь скорбь и смятение, и королей, что уже интригуют друг против друга, тщась возвыситься над прочими! Я все гадаю, пожелал бы он, чтобы я убил Лота и захватил власть в свои руки? Некогда Амброзий заставил нас принести клятву кровного братства, и я ее не нарушу, – проговорил Утер. Лицо его было влажным от слез. Игрейна откинула с лица легкое покрывало и вытерла ему глаза, точно ребенку.

– Я знаю, ты поступишь так, как велит честь, Утер. Человек, которому Амброзий настолько доверял, на иное не способен.

В глаза им внезапно ударил свет факела. Игрейна застыла на ветке, так и не вернув покрывала на прежнее место.

– Это ты, мой лорд Пендрагон? – резко осведомился Горлойс. – Ты не видел… а, госпожа, и ты здесь?

Игрейна, смешавшись и внезапно устыдившись – так жестко прозвучал голос Горлойса, – соскользнула с ветки. Юбка ее зацепилась за торчащий сучок и задралась выше колена, до самого белья. Молодая женщина поспешно дернула ее вниз. Затрещала рвущаяся ткань.

– Я уж думал, ты потерялась… дома тебя не оказалось, – хрипло проговорил Горлойс. – Что ты тут делаешь, ради всего святого?

Утер спрыгнул с ветки. Мужчина, который только что на ее глазах оплакивал своего покойного короля и приемного отца и в смятении сетовал на доставшееся ему бремя, в мгновение ока исчез, теперь голос его звучал громко и сердечно.

– А, Горлойс! Да я притомился от бормотания священника и вышел подышать свежим воздухом, подальше от набожной тарабарщины. Тут-то на меня и натолкнулась твоя супруга, вздорная болтовня достойных матрон ей, видно, тоже по вкусу не пришлась. Госпожа, благодарю тебя, – проговорил он, сдержанно поклонился и зашагал прочь. Молодая женщина заметила, что Утер старательно прячет лицо от света факелов.

Оставшись наедине с женой, Горлойс окинул ее гневным, подозрительным взглядом. И жестом велел идти впереди.

– Госпожа моя, тебе бы постараться избегать сплетен, я, кажется, велел тебе держаться от Утера подальше. Репутация его такова, что целомудренную женщину не должны заставать с ним в беседе с глазу на глаз.

– Вот, значит, что ты обо мне думаешь, – негодующе бросила Игрейна, оборачиваясь. – По-твоему, я из тех женщин, что тайком убегут из дому, чтобы совокупляться в полях с незнакомым мужчиной, точно дикие звери? По-твоему, я возлежала с ним на ветке дерева, точно птица лесная? Не хочешь ли осмотреть мое платье, уж не помялось ли оно от возни вдвоем на земле?

Горлойс поднял руку и ударил жену по губам – впрочем, не то чтобы сильно.

– Не смей со мной препираться! Я приказал тебе держаться от него подальше: так повинуйся! Я почитаю тебя и честной и целомудренной, но с этим мужчиной тебя наедине не оставлю, равно как и не хочу, чтобы женщины на твой счет языки чесали!

– Вот уж и впрямь нет воображения порочнее, чем у добродетельной матроны, вот разве что у священника, – яростно отозвалась Игрейна. Она вытерла рот: при ударе Горлойса она больно прикусила губу. – Да как ты смеешь поднимать на меня руку? Когда я изменю тебе, можешь избить меня хоть до смерти, а за разговоры не тронь! Во имя всех Богов, ты что, думаешь, мы тут о любви ворковали?

– Так о чем же ты беседовала с этим распутником в такой час, во имя Господа?

– О многом, – отозвалась Игрейна, – главным образом об Амброзии в Небесах, и… да, о Небесах и надежде, что ждет человека в загробной жизни.

Горлойс смерил ее недовольно-скептическим взглядом.

– Вот уж сомневаюсь, при том что он даже до конца мессы досидеть не смог, хотя бы из почтения к покойному!

– Да его затошнило – как и меня, кстати, – от этих скорбных псалмов, точно священники оплакивали последнего из мужей, а не лучшего из королей!

– Перед лицом Господа все люди – жалкие грешники, Игрейна, и в глазах Христа король ничем не лучше прочих смертных.

– Да, конечно, – досадливо бросила она. – Слышала я, как твердят об этом ваши священники, а еще они ни времени, ни трудов не жалеют, убеждая нас всех, что Господь есть любовь и наш добрый отец в Небесах. Однако замечаю я, что они очень стараются не попасть к нему в руки и оплакивают ушедших в обитель вечного отдохновения в точности как тех, кого приносят в жертву на кровавом алтаре самой Великой госпожи Ворон! Говорю тебе, Утер и я беседовали о том, что священникам известно о Небесах, и, сдается мне, не слишком-то они сведущи!

– Если вы с Утером и впрямь толковали о религии, так готов поручиться, что с этим человеком такое приключилось впервой, – проворчал Горлойс.

– Он плакал, Горлойс, плакал о короле, который был ему все равно как отец, – отвечала Игрейна, вот теперь она рассердилась всерьез. – А если сидеть и слушать душераздирающее мяуканье святых отцов означает выказывать почтение к покойному, так избавьте меня от такого почтения! Я позавидовала Утеру, ибо он – мужчина и может приходить и уходить по своему желанию; воистину, родись я мужчиной, уж я бы не стала сидеть и покорно внимать всей этой чепухе! Да только мне уйти не дозволялось, раз уж меня пригнали в церковь по слову мужчины, который больше думает о псалмах и священниках, нежели о мертвом!

Они уже дошли до дверей дома. Горлойс, с лицом, потемневшим от ярости, свирепо толкнул жену внутрь.

– Не смей со мной так разговаривать, леди, или я изобью тебя всерьез.

Игрейна оскалила зубы, точно преследующая добычу кошка, и прошипела:

– Только дотронься до меня себе на беду, Горлойс, и я научу тебя, что дочь Священного острова – не раба мужчины и не прислужница!