Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.) Страница 16

— А теперь ТЫ послушай меня, Гастон, — заговорил Филипп с металлом в голосе, сознавая, однако, что кузен совершенно прав, и оттого еще пуще злясь. — Сегодня тридцать первое мая, день моего совершеннолетия. Отныне я самостоятельный человек; твоя опека надо мной, равно как и опека моего отца, закончена. Я благодарен тебе за все, что ты для меня сделал. Ты всегда был и навсегда останешься моим другом и старшим братом; я по-прежнему буду прислушиваться к твоим советам, но сам буду решать, следовать им или нет и не позволю тебе помыкать мной. Я решил жениться на Луизе и женюсь. Несмотря ни на что! Уж поверь мне, я это сделаю, ведь ты меня знаешь. Мне очень жаль, что ты так решительно настроен против этого брака, мне хотелось бы ощущать поддержку с твоей стороны, но это не изменит моих намерений. Надеюсь, я ясно выражаюсь?

Гастон обречено вздохнул.

— Да уж, куда более… И все же, что будет с Амелиной? А вдруг она беременна?

Филипп покраснел.

— Что за глупости! Это исключено.

— Так-таки исключено? — не унимался Гастон. — А вдруг нет? Почто тебе знать?

Симон дернул его за рукав.

— Гастон, отдай за меня Амелину. Мои родители согласны.

Альбре поморщился. Он слышал это предложение не раз и не дважды. Симон был просто помешан на Амелине, и это обстоятельство привносило в его дружбу с Филиппом элемент соперничества.

— Ну и что мне прикажешь с тобой делать? — произнес Гастон, качая головой. — Видно, Сатана наконец-то прислушался к твоим страстным молитвам… Ну, а вдруг окажется, что Амелина ждет ребенка? Тогда что?

Симон метнул на Филиппа торжествующий взгляд и в припадке великодушия (вернее, столь свойственного ему благодушия) заявил:

— Я назову его своим!

— Браво! — с притворным воодушевлением воскликнул Гастон, похлопывая его по плечу. — Ты всегда был самым лучшим из нас, хотя далеко не самым умным. Что ж, ладно, если тебе удастся уломать Амелину, я возражать не стану. А теперь, малыш, будь так любезен, поменяйся с Филиппом плащом и камзолом.

— Зачем? — спросили Филипп и Симон почти одновременно.

— Потому что твой наряд после брачных игр стал несколько непрезентабельным, — объяснил Филиппу Гастон. — А когда мы приедем в Кастель-Фьеро, ты должен выглядеть надлежащим образом, поскольку будешь главным действующим лицом в предстоящей церемонии.

— Ага… Кстати, что вы замышляете? О какой церемонии ты мне толкуешь?

Переглянувшись с Шатофьером, Гастон ответил:

— Всему свое время, дружище. Потерпи еще немного, пусть это будет для тебя сюрпризом. Приятным сюрпризом, уверяю.

Филипп пожал плечами и принялся снимать с себя плащ и камзол.

— Скоро ты поймешь, — угрюмо отозвался Эрнан, — почему я медлил с вызовом Гийома на дуэль. Сначала он должен быть уничтожен морально, а лишь потом — физически.

Филипп уже начинал подозревать, что к чему.

— Похоже, сегодня день сюрпризов, — заметил он.

— Это уж точно, — сказал Альбре. — Мы приготовили для тебя сюрприз, ты нам сюрпризик подсунул, чтоб тебе пусто было. А твоему отцу и братьям мы скоро такой подарочек преподнесем, что им тошно станет. Словом, чем дальше в лес, тем больше дров.

7. БУНТОВЩИКИ

На просторном дворе замка Кастель-Фьеро Филиппа приветствовала шумная толпа празднично разодетых молодых людей. Филипп узнал многих своих друзей, представителей знатных и могущественных родов Гаскони и Каталонии, а также молодых сенаторов из поместных дворян и зажиточных горожан. Со стороны за господами с интересом наблюдали воины из их свиты, оруженосцы, пажи и слуги. На стенах и крышах хозяйственных построек сидели дети прислуги и крестьянские ребятишки из ближайших деревень.

Когда возбуждение, вызванное появление Филиппа, пошло на убыль, молодые люди по знаку Гастона Альбре расступились, образовав широкий полукруг, в центре которого оказался Филипп. К тому времени он уже понял, что здесь происходит, и от этой догадки сердце его учащенно забилось.

Гастон сказал Шатофьеру, как бы ставя точку на затянувшемся споре:

— Что ж, ладно, Эрнан. Пожалуй, ты прав. Хотя я старше, но по праву хозяина первенство принадлежит тебе. Начинай.

Разговоры на площади мигом прекратились, и в воцарившейся тишине, торжественной и напряженной, Эрнан важно подступил к Филиппу, вынул из ножен шпагу и церемонно отсалютовал ему. Филипп знал, что сейчас будут произнесены слова, которые круто изменят всю его дальнейшую жизнь, слова роковые и столь желанные им.

— Я, Эрнан де Шатофьер, граф Капсирский, перед лицом Господа Бога всемогущего и всевидящего и в присутствии благородных вельмож и достопочтенных сенаторов, признаю вас, государь Филипп, единственным и законным наследником герцогства Аквитания, княжества Беарн и Балеарских островов и графств Испанской Марки, в силу чего приношу вам присягу, как будущему своему сюзерену.

Эрнан положил наземь шпагу, преклонил перед Филиппом колени и вложил в его руки свои.

— Государь! В час, назначенный Богом, я стану вассалом вашим от графства Капсир со всем принадлежащим ему, что было пожаловано вами и вашими предками мне и моим предкам, и в соответствии с тем долгом, который я и мои предки имеют перед вами и вашими предками, и обязательствами, взятыми на себя мною и моими предками перед вами и вашими предками в отношении вышеупомянутого графства Капсир со всем принадлежащим ему…

Слушая слова вассальной присяги, в общем традиционные, лишь несколько видоизмененные с учетом неординарности ситуации, Филипп внутренне переживал бурю разноречивых чувств. Формально эта присяга не имела никакой юридической силы и была ничем иным, как данью традиции, пережитком прошлого. К середине XV века в Галлии оставалось только две ступени феодальной иерархии: все галльские князья были вассалами короля, а все землевладельцы в галльских княжествах непременно были вассалами своего князя, и отношения подданства определялись не взаимными договорами в форме вассальной присяги, а законом, обязательным для всех. Однако в данном случае затеянное группой заговорщиков во главе с Гастоном и Эрнаном представление имело более чем просто символическое значение. Молодые вельможи во всеуслышание заявляли о том, что вопреки традиционным правам наследования и вопреки воле своего сюзерена, признают его наследником только его младшего сына и никого иного, и предлагали Филиппу, также во всеуслышание, согласится с их требованиями. Иными словами, его принуждали публично предъявить свои претензии на родовой майорат. Это был самый настоящий бунт, акт вопиющего неповиновения законной власти.

— …Если же я нарушу свой долг, — произносил последние слова присяги Шатофьер, — пусть покарает меня Бог и ваше правосудие, государь!

Филипп помог другу подняться на ноги и обнял его.

— Ах, Эрнан, Эрнан… — только и сказал он.

Шатофьер отступил на шаг. Все с нетерпением ожидали ответа Филиппа.

— Сударь! Мы, Филипп, граф Кантабрии и Андорры, сын герцога Аквитанского, принца Беарнского и верховного сюзерена Мальорки и Минорки, маркграфа Пиренейского, князя-протектора Гаскони и Каталонии, принимаем вашу присягу, дабы вступила она в силу в час, назначенный Богом. И в час сей вы становитесь вассалом нашим от графства Капсир со всем принадлежащим ему, что было пожаловано вам и вашим предкам нами и нашими предками, и в соответствии с долгом вашим как вассала нашего и обязательствами, взятыми вами и вашими предками перед нами и нашими предками в отношении упомянутого графства Капсир со всем принадлежащим ему.

— Да будет так! — торжественно провозгласил Эрнан.

Филипп на мгновение замешкался, перефразируя формулу принятия в вассалы.

— В назначенный Богом час мы обязуемся принять вас в наши вассалы, сударь, подтверждая сим все заверения и права, данные вам и вашим предкам нашими предками.

— Аминь! — произнес Эрнан и в знак скрепления присяги поцеловал распятие, поднесенное ему капелланом замка. Филиппу же целовать распятие не полагалось, так как считалось, что от государя достаточно данного им слова.

Потом пришла очередь Гастона Альбре. За ним, в порядке, установленном накануне жребием, принесли присягу около полусотни молодых гасконских и каталонских вельмож. Филипп выслушивал их и отвечал почти автоматически, а сам думал о том, что кроме согласия отца (которого он никогда не дождется), существует единственный способ узаконить происходящее — резолюции Сенатов Аквитании, Беарна и Каталонии, лишающие Гийома и Робера права наследования и требующие от герцога признания его младшего сына наследником всего майората. В таком случае спорный вопрос будет вынесен на рассмотрение высших инстанций: король и Сенат Галлии должны будут решить, удовлетворить ли ходатайство Сенатов Аквитании и Каталонии, или же признать правоту герцога, а судьба Беарна и Балеар, внесеньоральных владений, окажется в руках папы и императора Римского как номинальных суверенов, ПАТРОНОВ княжества.