Я Распутин - Алексей Викторович Вязовский Страница 16

нет, содержание лошадки, а уж тем более выезда встанет в копеечку. Благодаря эсерам деньги есть. И много. Но они быстро разойдутся. Одна типография сколько денег съест. А еще открывать отделения партии по России, вербовать народ. Я задумался о названии организации, но потом мои мысли вернулись к транспорту. Может обзавестись байком? По пробкам удобно, в Царское подскочить тоже быстро. В обществе будет шок — старец на байке, но так мне этого и надо. Буду дальше эпатировать публику. Решено.

Зимой перекантуемся как-нибудь, а на лето возьму мотоцикл. Меллер еще на Дуксе не запустился, зато Лейтнер делает «Россию» за 450 рублей. В будущем можно снабдить им всех эмиссаров движения. И устроить рекламный мотопробег по империи. На «России» по России.

— Приехали, — мои размышления прервал монах, который правил санями.

Под колокольный звон мы завернули на подворье, остановились у архиерейского дома.

Я вылез, размял ноги.

— За мной иди — второй инок отряхнул снег с тулупа, начал подниматься на крыльцо.

В сенях было, натоплено. Я скинул армяк, подскочивший служка протянул домашние тапочки. Пришлось стягивать сапоги. По такой погоде скоро понадобятся валенки.

Меня провели в светлую горницу, где на высоком стуле с фигурной спинкой сидел целый митрополит. Толстый грузный мужчина с хитрыми глазами, окладистой бородой. Опознал его я по особой шапке — митре и панагии на груди. Рядом с ним стоял с папкой документов худощавый священник в черной рясе и острым взглядом. Это явно Феофан.

Я размашисто перекрестился, подошел к руке митрополита. Тот дал руку поцеловать, указал пальцем на стул рядом.

— Вот Гришка, жалуются на тебя, — вздохнул архиерей. Кто же это? Я никак не мог сообразить.

— Кому не угодил, ваше преосвященство? — коротко поинтересовался я.

— Моей духовной дочери, Стане, — включился в беседу Феофан.

— Так дура она, — выдал я, всем видом демонстрируя простодушие.

Тут к женщинам, особенно у попов, отношение так себе, должно сыграть. А нет, так укрепим репутацию баламута и скандалиста.

— Не смей так о герцогине говорить! — пристукнул кулаком по подлокотнику митрополит.

— Баба и есть баба, сосуд греховный. Падка на суеверие, через то многое смущение делает.

Архипастырь внимательно посмотрел в мои честные глаза и, видимо, внутренне согласился, но продолжил:

— Почто ты ее озлил недавно на панихиде? Нам во дворце поддержка ой как нужна!

— Я? Озлил? — я развел руками в недоумении. — То был весьма радостный день. Царевич Алексей пошел на поправку, у всех ангелы пели на душе.

Священники переглянулись.

— И как же тебе удалось сие? — поинтересовался митрополит.

— Сказал царю убрать от царевича немецкую отраву. Вот ему и полегчало.

— Вот так приехал в Царское и сказал? — удивился Феофан.

— С Божьей помощью, вестимо.

Все перекрестились, повздыхали.

— Об нашу тему також скоро переговорю с Помазанником. Ныне я у него в доверии.

— Какую нашу тему? — не понял митрополит.

— Как какую, — я посмотрел на архиерея ясным взором, — насчет патриаршества.

Митрополит аж подскочил в кресле, Феофан тоже вздрогнул.

— Владыка Антоний! — священник даже отшагнул прочь. — Не было промеж нас с Григорием таковых разговоров! Богом клянусь, не было!

Понятно. На разговор меня вызвал сам митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний. Значительная фигура в православной церкви.

— Верю, Феофан, верю, — успокаивающе махнул рукой Антоний. — Но мыслит Григорий правильно. Понимает наши чаяния.

Митрополит задумался, Феофан мимикой мне пытался что-то сообщить, но что именно, а я не понимал. Осознав мою тупость, архимандрит склонился к ухо Антония, что-то зашептал. Я навострил уши, но ничего не услышал. А хотелось бы.

— Вот, что Григорий Ефимович — митрополит согласно покивал Феофану — Про твои дела во дворце мы и так знаем. Ты сейчас иди с Богом, мы как обсудим промеж собой, тебя позовем.

Ого! Сразу по отчеству начали величать. Хорошая морковка теперь будет висеть перед архиереями. Надо подумать насчет кнута.

* * *

Тридцатого октября ударила оттепель. С сосулек начала капать вода, улицы развезло.

Ольга Лохтина тоже развела сырость:

— Уезжаешь, значит? — плакала женщина в платок.

— Не уезжаю — по пятому разу объяснял я — Буду жить недалече, на Обводном. Дом там наш будет, общинный.

— Да что за община-то? Поди плохо у меня тебе было? — Ольга по-бабьи завыла. Будто хоронит.

— Не плохо, и даже хорошо — я вспомнил бурные ночи и даже покраснел. Похоже муж совсем не интересовался женой. А в Лохтиной жил настоящий вулкан страстей.

— Я же не запрещаю приходить, навещать. Общине помощь опять же можешь оказывать. То будущая партия наша. Небесная Россия. А мы — будущие небесники.

С трудом удалось успокоить Лохтину. Пока ее уговаривал сам завелся внутри. И где брать членов нового движения? Всех помощников — капитан, да Дрюня. Нет, работники они оказались, чего греха таить, отличными. Дом и лавку отмыли, подвал подготовили к установке оборудования типографии. Работали день и ночь. Но мне требовался другой масштаб. А для него нужны люди. Где из взять?

Я посмотрел в окно. Там все также толпился народ. Да вот же люди! Под окном стоят, ждут.

Выйдя на крыльцо, я зычно крикнул.

— Кто возжелает жизнь свою прежнюю отринуть, да за мной идти? Почитать меня как отца родного и не перечить ни в чем. Становись вправо.

Толпа заволновалась.

— А чудеса сотворишь?

— Умолкни, Васька, прошлый раз над старцем нимб был!

— Правда ль, что царевича он вылечил?

— Точно ли спасемся через тебя?

Выкрики продолжались, а я молча стоял, оперевшись на посох. Его мне вырезал Дрюня, который оказался очень неплох по дереву. В навершие посоха он соорудил восходящее солнце с лучами, выкрасил в желтый цвет. Солнце в его трактовке означало зарю нового мира. Который я пообещал парню в скором будущем.

Народ начал по одному переходить вправо, мужчины, женщины, была даже семья с детьми. Всего человек сорок. Пожилые, молодые, всякие…

— А теперича уйдите те, кто трезвую жизнь вести не похочет. В нашей общине будет сухой закон.

— Что ни капли в рот? — заволновался мелкий, бородатый мужичок в лаптях.

— Ни капли.

Правых стало сразу на шесть человек меньше. Поколебавшись ушел еще один.

— Пойдите прочь, кто не хочет учиться. Грамоте, счету, да наукам всяким…

Народ переглянулся, строй покинули трое. Осталось тридцать один человек. Двадцать один мужикк, семь женщин, один подросток и двое детей.

— Идите за мной. И будет вам земля обетованная.

* * *

Пока шли на Обводный — чувствовал себя натуральным Моисеем. Веду за собой избранный народ, но куда?

Дабы отвлечься от непростых мыслей, начал разглядывать окрестности. А ведь тут в будущем будет элитный район, дорогая недвижимость,