Русь непокоренная. Нашествие - Денис Старый Страница 16

Сердце сжималось, когда я видел, как ведут русских людей, привязанных к длинным жердям десять-двенадцать человек. Кто-то спотыкался, иные падали, и по их спинам и головам тут же прилетали удары плетью. Да, все были в тёплой одежде. Некоторые даже в недешёвых меховых шубах.

Причём я заметил, что большинство тех, кто шёл в добротных шубах, — молодые девушки. Видно, их берегут как значимый товар, или выделяют из общей толпы, чтобы девицы вели себя покладистее во время остановок каравана. Забота? Как раз нет. Какая же грязь!

Сами же бандиты, сопровождающие пленников, были монголами. По крайней мере, об этом мне говорили их низкорослые лошадки, на которых всадники выглядели даже несколько смешно. Вот только смеяться почему-то не хотелось.

А ещё, если половцы имели чуть раскосые глаза, то эти разбойники казались вовсе лишёнными глаз — настолько узкими они были. Многие были в меховых шапках с меховыми же «ушами». Этим головные уборы издалека были похожи на шапки-ушанки. Обувь меховая, мехом наружу, как унты. Но… мне показалось, что некоторые были в валенках.

Воины эти не были защищены какими-то сверхсовременными доспехами или экипированы с головы до ног. У некоторых были булавы вместо сабель, у иных — не самые длинные копья.

Вооружение половцев, и уж тем более русичей, было куда как грознее. И сабля, по всему видать, как у того десятника или сотника, который сейчас остановился и всматривается в лес, заточена только с одной стороны.

А монголы громят и хорезмийцев, и китайцев, и русичей с половцами, и всё почему? Потому что у них порядок и жесткая дисциплина. Потому что они на подъёме и создают централизованное государство. И потому что те, кого они бьют, либо совершают фатальные ошибки, либо просто-напросто не могут объединить свои силы.

Монгол, с виду главный в этой ватаге, вальяжно слез с коня, узкими глазами пытаясь рассмотреть, что происходит в лесу.

— Всем приготовиться, — приказал я, хотя и готовиться было некому.

Нет, я молил бога, чтобы нам не пришлось вступать в бой. Не меньше чем полусотня монголов противостояла бы нам. И по всему видно, что они организованы и дисциплинированы и не допустят тех ошибок, которые позволили нам громить кипчаков под Рязанью. И что могут четыре воина?

Но насколько мы успели уйти в лес, насколько ветками прикрыли полозья саней, настолько теперь имели шанс выжить. Между тем, если придётся, будем сражаться и умирать.

Небольшая остановка, вызванная подозрительностью командира отрядов монголов, пошла на пользу его пленникам. Многие повалились прямо на снег, вытянув ноги. То есть даже холод не пугал их так, как лютая усталость.

Я прятал глаза. Понимал, что, скорее всего, меня не видно, так как я ещё и накрылся светло-серой тканью. Но я воин. И даже в прошлой жизни, вот только сейчас вспомнил об этом, при всех этих новейших средствах связи, контроля, беспилотниках и прочим, что одновременно и облегчает, и усложняет боевую работу, у меня развилась чувствительность. Чужой взгляд я бы почувствовал.

Между тем монгол приказал своим людям двигаться дальше. Он то и дело оборачивался, всматриваясь в то место, из которого я наблюдал за ним.

Поднялись не все пленники. Примерно двое из двух с половиной сотен связанных русичей так и остались лежать на снегу.

Хладнокровно, будто только что нарезал сало для перекуса, один из монголов подошёл, разрезал верёвку у пленника и, не саблей, а булавой ударил одного мужчину по голове. А потом подошёл к женщине, которая уже пыталась подняться, но то ли поскользнулась, то ли у неё подкашивались ноги, и она в очередной раз упала, завалив с собой десяток людей, связанных с ней на одной жерди. Женщина тоже удостоилась удара булавой.

Я сжал до боли кулаки, прикусил губу и почувствовал солоноватый вкус крови. Стало тяжело дышать, я пытался успокоиться, уговаривая самого себя не рвануть сейчас туда и не начать бессмысленный бой. Замыкали всё это построение пятнадцать всадников. И сколько бы я успел убить, прежде, чем меня убьют?..

Троих, четверых, пусть десяток? Это ничего не изменит, а пленных будут охранять лишь строже.

А сколько я смогу спасти, если получится освоиться на новом месте и начать свою войну? Я ещё снесу тысячи буйных голов степных завоевателей.

— Простите меня, люди добрые, — еле слышно шептал я тем, кого сейчас уводили в рабство. — Я приду за вами.

Я пообещал, будучи уверен, что так и будет.

— Ратмир… — произнес стоявший рядом со мной ратник Мстивой.

Я вернулся и увидел замёрзшие капельки на его щеках. Нет, дождя не было. Можно было подумать, что это пот, замёрзший на морозном ветру. Но это слеза, мужская, стоившая многого.

— Мы будем мстить, — сказал я, схватив за плечо ратника, который с трудом, как и я, сдерживал желание кинуться в бой.

Иные два воина, что были за нами, наверняка не видели того, что произошло, и теперь только переглянулись. Не видели они и того, как мальчик лет восьми-девяти бросился к той женщине, которой только что проломили череп.

— Мама! — почти услышал я крик ребёнка, лишившегося матери.

Так каким же я буду мстителем? Хотелось бы сказать, что буду зубами их грызть. Но сила моя не в зубах, она в голове.

И уже сейчас я хотел промотать время — может, на полгода, может, год вперёд — и поскорее увидеть тот момент, когда смогу ненадолго покинуть этих людей и отправиться брать дань монгольской кровью.

Глава 6

29 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

Мы не выходили из своего укрытия часа два. Да и потом… я приказал собирать валежник и готовиться к ночёвке. Вообще-то нам было по пути с отрядом монголов, что вёл пленников. Но это так себе попутчики… Встречаться с ними нам категорически нельзя.

Хотя меня и соблазняла мысль проследить за монголами — и хотя бы оценить их готовность к ночному бою. Но пятьдесят воинов… чтобы одолеть их нашими силами, монголы, как минимум, должны были бы спать минут десять и не реагировать, как мы будем их вырезать вчетвером, с небольшими перерывами на отдых.

К тому же, терять ещё хоть какого-нибудь ратника из трех, или хоть одного из мужиков, которые чуть оружие держат, я не мог. У нас и