Григорий Рожков - Американец Страница 17

На следующий день я решил потихоньку обживаться в этом мире, привыкать к реалиям. Начал общаться с соседями по палате. Со мной оказались раненые в боях на советской границе американские инструктора из разных пограничных округов. Двое первых лейтенантов, как я, и один штаб-сержант. Все они уже шли на поправку и в скором времени должны были вернуться домой, в США. Разговаривали мы в основном о войне. Лейтенанты меня сильно удивили, оказывается, им дали выбор — остаться в СССР и дождаться переброски на фронт Экспедиционного Корпуса Армии США или отправиться домой и там вступить в только что организованную школу экспедиционных войск в качестве преподавателей русского языка. Русский знали почти все офицеры из групп инструкторов, прибывших в Советский Союз.

Это очень большой плюс легко объясняющий мое знание русского языка. Тогда чего в первый день и переводчик, и Кинг с Броком глазенками лупали на полиглота меня? Пауэлла они не видели и не знали. Могли, наверное, посчитать что он, сопровождая оружие не обязательно должен знать русский язык… Размышлизмы…

Собеседники заинтересовались моей персоной, и поток информации прервался их расспросами. Пришлось рассказать о своем первом и пока единственном дне войны. Похождения мои, оказывается, уже были широко известны. И по радио, и в газетах растрезвонили об отважном американском первом лейтенанте, спасшем своего раненого командира и экипаж подбитого советского танка, защитившем раненых советских пограничников и еще много всего по списку за один первый день войны. В довесок ко всему героя-американца при обороне пограничного отряда тяжело ранило, но он самоотверженно продолжил отбиваться от врагов до последнего патрона.

Ой-ой! Это просто кошмар! Зачем мне такая известность? Риск спалиться при таких обстоятельствах в разы больше, чем при иных условиях. Приятно ощущать себя героем, но не в моем случае…

В тот же день ко мне пришли сначала представители правительства и командования армии США, потом представители советской стороны. Первые были просто в восторге от того, что я выжил и иду на поправку. Герои солнечному американскому краю в этой войне ой как нужны. Я со своими плясками с бубном и автоматом попал под пристальный взгляд командования. Засекли и пометили красным крестиком на будущее… Штатовские гонцы предложили мне по выздоровлению либо вернуться домой, либо принять участие в новом проекте армии — стать одним из первых рейнджеров. Первый батальон рейнджеров собираются создать на советской территории при содействии НКВД. На этот вариант они наседали чуть больше чем на возвращение домой. Война — лучшая кузница для ковки совершенно нового, в будущем — элитного, подразделения армии США.

Я выпал в астрал.

В моем мире 'лесники' появились лишь в 1942 году на территории Северной Ирландии, а здесь их уже создают. Раз уж так везет, то на заокеанскую родину я пока возвращаться не буду, а приму предложение и приму участие в проекте. Мои сомнения по поводу уж слишком большой простоты приема меня в новое элитное подразделение развеяли одной фразой — 'Вы сдали свой экзамен, лейтенант.' И понимай как хочешь.

Вскоре они ушли, и в моей голове с удвоенной силой закипела аналитическая работа. Я пытался уловить ощутимую, явную, но при этом вечно ускользающую деталь. Какую именно деталь, я понять не мог, нужно было время. Проанализировать глубже разговор с американцами не дали, через полчаса после их ухода появились представители советской стороны. Сходу огорошили вестью о награждении меня орденом Красного Знамени. Награду вручат по выздоровлению перед строем в моем подразделении.

Дальше я почти ничего не слышал. Меня накрыл глубочайший шок, смешанный в равных долях с эйфорией. Мозг отказывался осознавать происходящее со мной вообще. Медленно всплыл один вопрос. Как это так? Все, что со мной случилось, не входит ни в какие рамки! На данный момент у меня есть лишь один ответ на все-все вопросы в этом мире — везение! Мне везде, во всем, всегда (пока что) везло. С первой минуты я смог найти мертвую копию себя, американского производства, с документами, заменить собой этого погибшего и вуаля — первый лейтенант армии США из отряда инструкторов, сэр! И мне поверили. Пограничники — поверили, 'свои', то есть вояки-штатовцы — поверили, в госпитале — поверили. Вообще ВСЕ верят в то, что я — Майкл Пауэлл!

Неужели повезло? Ну, сам посуди, Артур. Если бывают единичные случаи везения, то по некому очень редкому, но вполне реальному стечению обстоятельств эти единичные случаи везения могут выстроиться в цепочку для одного человека. Может, у меня именно это и произошло?

— Товарищ Пауэлл? — Встревожился усатый полковник, только что рассказывавший мне о чем-то. — Позовите доктора, товарищу плохо!..

— Я в порядке, просто… Вы меня ошеломили новостью о моем награждении столь высокой наградой, товарищ полковник. — Усатый добродушно улыбнулся и похлопал меня по здоровому плечу.

— Вы, товарищ первый лейтенант, заслужили эту награду. — И смотрит на меня точно так же, как американский делегат, что подбивал меня вступить в рейнджеры. Ох, не нравится мне все это, не нравится. Скрыта тут тайна, юный падаван…

Вскоре и эти собеседники ушли. Укутавшись в одеяло, я приступил к размышлениям, но долго не продержался и уснул.

Потом наступило затишье. Мои соседи по палате выписались и, пожелав мне успехов в выздоровлении и будущей работе, уехали на родину. Никого ко мне подселять не стали. Вечерами даже поговорить было не с кем. Дни шли один за другим, и я довольно быстро поправлялся.

Дабы не умереть со скуки временами я стал выбираться во двор перед госпиталем и там общался с другими ранеными. По крупице собирал информацию о местных реалиях, но этого было критически недостаточно. По историческим фактам развития дружбы СССР и США этого мира ничего толкового нарыть не удалось, либо люди не хотели выходить на эту тему, либо просто не знали. А я так надеялся за отстраненной беседой медленно переложить русло разговора на размышления о политике, истории и современных делах, как это обычно делалось в будущем. Тут же сей фокус трижды не прокатил, и дабы не палиться своей надоедливостью в этих темах, я свернул все попытки разведать реальность.

В основном народ говорил о войне, что, где и как происходит на фронте. Вести с фронта были в общей массе хорошими, силам фашистской коалиции позволили втянуться на советскую землю до линии укрепрайонов на старой границе и дали по зубам, так что, похоже, сбили с врагов весь азарт быстрой войны. Еще из газет и сводок по радио я узнал, что никакой Брестской Крепости в нашем, привычном понимании здесь никогда не будет. Все силы, что были в крепости, еще до войны вывели на свои позиции вне стен, якобы на очередные учения, и сейчас после успешной операции по прикрытию эвакуации мирных жителей из города Брест отступают к старой границе. Да, не будет после войны фильмов о погибающих, но не сдающихся героях — защитниках старой крепости. Хотя, может, снимут фильм о храбром мне. Смешно и страшно.

Почему я так много боюсь? Наверное, потому что нахожусь в постоянном состоянии опасности. С любой стороны — опасность. Скрываться под личиной Пауэлла — спасение, но при этом оно однобокое. Мне нельзя ехать в Америку, там я быстро всплыву брюхом кверху. Значит, я должен оставаться здесь, на фронте, а это тоже опасность — смерть здесь ходит в одном строю с солдатами и часто зазывает их к себе в компанию. Я рискую провалить свою маскировку и оказаться в лапах спецслужб. Законопатят меня в самую глубокую дыру с мягкими стенами и начнут сначала информацию о будущем из меня качать, а потом, опустошив мозг, вскроют тело на операционном столе ради эксперимента.

Нет! Не хочу так. Значит, нет у меня иного выбора кроме пути на фронт.

За пару дней до моей выписки из госпиталя в палату пришел американский сержант с большим бумажным свертком в руках и парой армейских ботов с высокой шнуровкой. Он положил сверток на стул возле моей койки и с легкой улыбкой обратился ко мне.

— Одевайтесь, сэр.

— Зачем? Меня должны выписать через два дня. — Страх ударил в мозг раньше логических ответов.

— Вам нужно сделать новую фотографию на документы, — удивился парень. Фотографию? Ну ладно, поверим на слово.

— Сейчас я оденусь. Подождите в коридоре, сержант. — Не то что бы я стеснялся, но пялящегося на меня незнакомого человека я просто побоялся. Быстро вскрыл сверток и ахнул. Повседневная форма оливкового цвета пришлась мне в самую пору. Удобная, новенькая, мне кажется даже лучше моей прежней… Ох, блин… Моя прежняя форма была сшита из материалов, которых в это время еще даже и в помине не было. Конечно, это отрицательно сказывалось на аутентичности, но купить комплект формы из соответствующих историческим реалиям материалов мне тогда не позволял размер личного капитала. Все же, как хорошо, что у меня в карманах на момент попадания сюда не было вообще ничего, не люблю я носить в моей дорогой, 'парадной' форме лишнее барахло. И бирок на одежде не было, это тоже плюс. Да, попав сюда, я очень удачно обчистил погибшего Пауэлла и набил карманы мелочью, присущей этому времени. Это делает мне большую услугу. Но теперь вообще это не важно. Та форма была в катастрофическом состоянии и ее уничтожили, и горевать о ней не стоит. Будем верить в удачу.