Олег Измеров - Дети Империи Страница 17

…Когда последний ящик был со всеми предосторожностями и криками «Левей!», «Заноси!» и «Сюда, сюда подавай!» пристроен «на Марсе», Тарасов объявил перекур. Блоки не распаковывали – они должны были отогреться и отпотеть. Виктор со студентами, грузившими снаружи, развесили фуфайки сохнуть на батареи в нижнем зале.

– А неплохо, однако, вас тут снабжают, – заметил он студенту, которого приятели звали Джин. – Машину вон выделили.

– Ну так… – пробасил Джин, шевеля коротким пушком над губой. – Этот проект экспрессов-городов сам Берия курирует. Лично. А еще он атомные станции курирует, космические ракеты, цифровые машины и электронику на тонких пленках.

«Электроника на тонких пленках – это, наверное, микросхемы, – рассудил Виктор. – Ну что ж, довольно логично. Ракетно-ядерное оружие, для него нужны компьютеры, а для них – микросхемы. Все связано с оборонкой. А вот скоростные поезда, индустриальное домостроение и линейная застройка при чем? Чтобы научить ГО быстрее восстанавливать? Ну так это после войны, а при нападении основная задача – эвакуация и рассредоточение…»

Виктор хлопнул себя по лбу.

«Какой же я дурак… Это и есть эвакуация и рассредоточение. Города распределяются сетью вдоль коммуникаций, чтобы снизить ущерб от оружия массового поражения. Если раньше было достаточно нанести удар по крупным промышленным центрам, то при разрушении части сети целые участки возьмут на себя функции поврежденных. Тот же принцип, как и в сети Интернет… Вот почему Берия лично этим занимается».

Подошедший Тарасов направил студентов обратно на занятия – кроме двух вечерников, которые были устроены лаборантами. Теперь задача была в том, чтобы сначала сверлить в деревянном постаменте отверстия под шурупы, а потом этими шурупами крепить кронштейны, направляющие по заданной кривой стальную полосу, – она имитировала рельс. В шкафу с инструментами дрели не оказалось; один из лаборантов вспомнил, что ее вроде бы относили наверх. Виктор решил сходить за ней сам, в порядке ознакомления с хозяйством. На второй этаж вела крутая стальная винтовая лесенка. Подойдя к ней, он услышал частый стук каблуков по стальным ступеням и решил пропустить встречного. Из-за изгиба перил стальной улитки показалась Зинаида Семеновна; она, торопясь, почти бежала вниз, держа в руках какую-то толстую картонную синюю папку с белыми тесемками. Не доходя до площадки ступеней пяти, она вдруг оступилась и неминуемо упала бы, если бы Виктор не бросился навстречу и не подхватил ее.

– Спасибо… Извините, вечная привычка спешить… Я там не сломала каблук?

Опираясь на плечо Виктора, она другой рукой сняла туфлю и внимательно ее осмотрела.

– Фух, вроде все в порядке, – сказала она, водворяя туфлю на место. – Эта мода не для таких лестниц. Интересно, а в брючном костюме и туфлях на низком каблуке я тут не буду странно смотреться?

– А как нога? – осведомился Виктор.

– С ногой все в порядке. Когда-то я занималась парашютным спортом. Прыгала с вышки в парке и даже один раз с самолета Осоавиахима в Бордовичах.

– Не страшно было?

– Я закрыла глаза, и меня вытолкнули. А вы тоже сегодня первый день?

– Да. Кстати, хотел спросить: здесь по этому поводу принято проставляться или что-то в этом роде?

– В обед будут пить чай.

– Чай, в смысле…

– Никакого смысла. Чай в смысле чая. Разве вы не читаете газет?

– Стыдно признаться, но есть такое упущение… Значит, сладкое за мной. Сладкое в смысле сладкого, а не горького.

– Слушайте, да вы просто галантный кавалер…

– Захвалите, Зинаида Семеновна.

– Давайте просто Зина. Знаете, непривычно, когда время идет: все время Зина, Зиночка, Зинуля… а теперь вот Зинаида Семеновна. Не будем форсировать.

– Тогда я просто Виктор.

– А у меня, Виктор, есть свежий краснодарский чай…

Тут дверь с улицы распахнулась, и в помещение влетела раскрасневшаяся от легкого мороза Вэлла.

– Викто́р! Вы здесь? Как первый день? Мы тут шли мимо, и я решила заскочить. Говорят, вам привезли машину. Вы ее мне потом покажете? Электронные машины – это так прогрессивно! Ученые спорят, могут ли они мыслить.

– Могут ли мыслить ученые?

– Вы шутник! Конечно, машины. Покажете, да? Я убегаю на лекцию. У вас ворот завернулся. – И она быстро подправила Виктору ворот рабочего халата. – До вечера! – сказала она, уже вылетая за дверь.

– Извините, Виктор, а это…

– Вэлла. Подруга подруги соседа по комнате.

– А-а… Слушайте, а чего хочет от вас эта Вэлла?

– Скорее всего, стать вдовой профессора.

– Да? Думаю, ей придется ждать долго.

– Ну я тоже надеюсь…

– Знаете, Виктор, просто я, наверное, не совсем понимаю иногда нынешней деловитости и раскованности. Вот так вот раз-раз, а потом всякие сплетни идут, а тем более если, скажем, у вас семья…

– У меня нет семьи. Точнее, была семья, были дети, и все это в одночасье потерял. Так жизнь обернулась.

– Простите… Я не хотела причинить вам боль…

– Ничего, все нормально. Надо жить.

– Да… У меня тоже была семья. Точнее, почти была. Я вышла замуж, детей еще не успели завести, мужу дали хорошую должность на стройке… это на Урале… Ну вот, а там еще был нулевой цикл, все только закладывали, он поехал, сказал, что скоро коттедж получит, тогда чтобы и я туда выезжала. Ну потом получаю письмо, пишет, что встретил другую женщину, что счастлив и просит развода. Я не стала отказывать… Да, я вас, наверное, отвлекаю?

– Все нормально, я наверх за дрелью.

– А я вот тут с черновиками, дали перепечатать. Ну ладно, увидимся в обед!

…Вдоль лабораторного корпуса шли сквозные застекленные галереи, по которым можно было пройти в торец старого корпуса, выходящий на Джугашвили. Вэлла же в перерыв, видимо, чесанула прямо через двор. Ну и шустрая!

В начале обеда Виктор заскочил в ближний гастроном, в расчете взять для торжества большой торт. Но тортов почему-то не было («Берут обычно в фабрике-кухне», – объяснил продавец), поэтому пришлось набрать в большую картонную коробку песочных пирожных-корзиночек, украшенных разноцветным кремом и желе («С кремом и фруктами не сезон»).

Зайдя на кафедру, Виктор обратил внимание на кульман – там уже на листе двадцать четвертого формата красовалась компоновка тягового привода тепловоза с предложенным им позавчера поводковым карданом. Быстро, однако, идею в чертежи превратили…

Вторая половина дня прошла как-то незаметно, в работе под музыкальные ритмы из трансляционного динамика, который был и в лаборатории. Виктор заметил, что трансляционные динамики здесь были везде, где только можно – во времена его детства было почти так же, – и всегда были включены. «На случай внезапного нападения, наверное…» Сетка вещания днем была организована, как на «Маяке» – полчаса музыки, в основном легкой, создающей рабочий настрой, минут пять новостей. Классика и познавательные передачи сдвинуты на вечер. Видимо, для повышения производительности труда.

Вообще, отметил про себя Виктор, здесь почему-то бросается в глаза в первую очередь то, чем этот мир отличается от нашего, – всякие незначительные детали, какая-нибудь ерунда. Например, фасоны женских платьев или то, что у многих женщин на чулках сзади шов. А вот отвертка – она как была, так и есть отвертка… Стоп. Отвертка действительно «как была, так и есть», крестовая, а тогда-то была шлицевая. И шурупы крестовые. Значит, раньше перешли.

Подумаем о планах на будущее. «У вас есть план, мистер Фикс?» Планов пока никаких. Жизнь как-то спокойно направила его в определенную колею: есть какой-то минимально достаточный комфорт, работа чувства тяжести или отвращения не вызывает, хотя требует усилий, но это вроде как на лыжной прогулке, когда человек энергично работает руками и ногами, но прелесть окружающего пейзажа и радость движения снимает у него чувство усталости. Да и все вокруг работают в каком-то общем потоке, и ритм этого потока, казалось, кто-то задает. Простой обыватель, попав в эту колею, оказывается добросовестным, трудолюбивым и порядочным – как все; не пьет и не курит – как все; заводит семью – как все; растит детей – как все. В общем, вовсю используются стереотипы патриархально-крестьянского уклада, поскольку даже в городе большинство недавно из деревни. И это оказывается эффективнее, чем наши попытки ломать менталитет и напрягать каждого ежедневной необходимостью выбора всяких предлагаемых шмоток, разнообразных, но по сути одинаковых; напрягать ежечасным ожиданием от жизни гадости – банкротства фирмы, в которой работаешь, очередной реформы, которая взамен порядка, а он хоть плохо, но устраивал, дает неизвестно что и почему-то почти всегда хуже, чем было, ожиданием посягателей на твой материальный и духовный мир, начиная от воров и кончая уродами, ломающими деревья под твоим окном, чтобы поставить машину или вовсе торговую точку; наконец, напрягать постоянным нагнетанием чувства, что ты не человек, если не отдашь последний рубль, чтобы купить какую-нибудь не нужную тебе плазменную панель больше стены или не нужную тебе машину, на которой ты будешь ездить только потому, что ее негде оставить. Вещи в нашей жизни из благ превратились в морфий, который обыватель вкатывает себе все больше и больше, чтобы подавить вызванный рекламой абстинентный синдром.