Наталья Павлищева - Фаворитка Страница 17

Я попыталась сделать вид, что не вижу Сен-Мара, не узнаю его, но не помогло ничто. Какого черта он здесь делает?! Все на празднике у кардинала, а он шляется по чужим.

– Мадемуазель?! Я просто почувствовал, что мне нужно в Ратушу. Вы великолепны в любых костюмах!

А к нам уже пробивался Меркер. Но, завидев Сен-Мара, остановился, замер у стены, приглядываясь.

Черт! Как же избавиться от этого индюка в цыганском наряде?

Мне показалось, что выход нашелся. Я схватила его за руку:

– Смотрите, мне кажется, не только вы и я здесь. Там… Мария де Гонзага!

Сен-Мар рассмеялся:

– Нет, вам показалось. Герцогиня де Невер на приеме у кардинала. Я с ним в ссоре, потому не вхож, а она делает вид, что дружит с Его Преосвященством.

Мне было наплевать на Марию и кардинала, потому что Сен-Мар, рассказывая мне о своей удаче, приобнял (как я ни уклонялась, избавиться от его руки не получалось – тесно) и наклонился к моему уху, пират-Меркер некоторое время наблюдал эту идиллию, а потом я увидела его спину. Я ни за что не смогу объяснить герцогу, что встреча с Сен-Маром нелепая случайность.

Вот так!

В моем списке тех, кого следовало придушить, добавился номер три… Может, не стоит с Сен-Маром доводить до плахи, прикончить прямо тут? Я помнила, что ему будут долго и тяжело рубить голову, палач не с первого раза сумел отделить её от туловища. А я бы быстро и почти безболезненно придушила. Подергал ножками десяток секунд и все…

Герцога не было видно нигде. Настроение испортилось, я сделала вид, что страшно устала и мне душно, и запросилась наружу, надеясь хоть там увидеть карету и отвязаться от ненужного поклонника.

Из Ратуши-то мы вышли, но с другой стороны, кареты не видно, сколько ни искала. Сен-Мар живо поймал какой-то наемный экипаж (по праздникам многие хозяева, уезжая из Парижа, позволяют кучерам подрабатывать, а иногда и сами отправляют на заработки).

– Это не карета, а тюрьма на колесах! – ворчал мой попутчик.

Я молчала, мне было все равно. Так замечательно начавшийся вечер по вине этого индюка был безнадежно испорчен.

– Вы тоже обиделись на то, что вас не пригласили? Потому приехали на карнавал? Я обиделся. Король меня видеть не желает, все у кардинала… Но это замечательно, что я отправился в Ратушу. А кто вас привез? – наконец сообразил Главный.

Не могла же я ему рассказать о герцоге? Пожала плечами:

– Сама. Остановите карету у Люксембургского сада. И не стоит меня провожать…

– Как хотите, – обиделся Сен-Мар. Но мне было все равно. Хотелось действительно забраться в постель и прорыдать остаток ночи.

Но это оказались не все испытания.

Париж гулял и ходить по нему ночью даже цыганкам не рекомендовалось…

Под ногами жуткая слякоть, потому что снег хоть и пытался выпасть, но не удержался, был растоптан и расквашен. С неба тоже морось… Холодный ветер, а я в костюме без шали, она где-то потерялась в Ратуше, ноги промокли, настроение хуже некуда…

Кавалер уехал, надув губы. Высадил меня по моему, правда, требованию возле сада и даже ждать не стал – уехал. А ко мне тут же пристали три подвыпивших дурака:

– О, смотри, цыганка! Погадай!

Я не стала связываться, поспешила к входу во дворец. Но они не отставали, и чем быстрей шла я, тем больше распалялись выпивохи. Господи, добраться бы до входа, пусть парадного, я уже не рискнула бы идти к черному. Я бы забарабанила в двери и заорала так, что кто-нибудь из слуг услышал.

Но мои преследователи начали терять терпение:

– Она нами брезгует! Маркиза какая!

– Герцогиня!

– Королева!

Я уже бежала. Было не до оглядывания по сторонам, добраться бы до двери.

И вдруг… Карета стояла там же, где я в нее садилась. От нее отделился пират и загородил дорогу моим преследователям:

– Ну-ка, успокойтесь!

Те замерли, а я заметила, что рука Меркера легла на эфес шпаги (видно, захватил из кареты).

– Мадемуазель, идите в дом.

Тон ледяной, не терпящий возражений, но я все равно застыла, хотелось хоть что-то сказать, объяснить, только что?

– Идите в дом!

И уже начавшим приходить в себя пьяным:

– Хотите выпить? Могу угостить в «Зеленом лисе». Пошли?

Те оживились:

– А пошли, если хороший человек предлагает.

– Ну её! Пойдем!

Я скользнула к черному входу. Он был открыт.

Бьянка моему потрепанному виду и убитому настроению ужаснулась:

– Что случилось, госпожа?!

Краткому объяснению ужаснулась еще сильней:

– Ну и мерзавец этот Главный! Оставить женщину одну на улице!

Я не стала объяснять, что худшее из того, что сделал Сен-Мар – само его появление в ратуше, все остальное мелочи.

Прогулка раздетой по снежной каше и на ледяном ветру не прошла даром, я заболела.

Но через день в пятницу к полудню все равно была на ногах с раскалывающейся головой и шпагой в руках. Вдруг герцог придет давать очередной урок?

Он пришел. Поздоровался, словно чужой, приветствовал герцогиню, присмотрелся ко мне внимательней:

– Мне кажется, вы нездоровы, мадемуазель.

Я улучила минутку и зашептала:

– Встреча с Сен-Маром была случайной, клянусь вам!

Чувствовала себя, словно школьница, объясняющая, почему опоздала.

– Я не хотела, чтобы он видел вас…

– Мадемуазель, вы простужены, не стоит так нагружать организм. Мы не будем сегодня заниматься. В следующий раз…

– Спасибо…

– …когда-нибудь. Герцогиня, извините. Мадемуазель Анна действительно простужена, ей необходим отдых.

Жестоко? Но он прав. Организовал мне такой праздник, а я на нем принялась любезничать с Главным, которого Меркер терпеть не может, называя вороной в павлиньих перьях.

Я бы тоже на его месте разозлилась. Обидно, что не позволил мне объясниться.

Бьянка страдала не меньше меня, она вынудила рассказать о встрече сначала с Сен-Маром, а потом с выпивохами подробно, ахала на тему того, какие разные бывают мужчины – одни, мол, герои, а другие тряпки. Имена не называла, но сомнений в её предпочтениях не оставалось.

Пролежав в постели три дня (правда, без всякого кровопускания и клизм), многое передумав, я решила, что это даже к лучшему. Нас ведь с Меркером ничего впереди не ждало. Ну как я ему скажу, кто я такая? Лучше сразу разбежаться, но у меня бы духу не хватило, а тут получилось все кстати (бывают и неприятности кстати).

Герцог де Меркер больше не приходил учить меня владению шпагой, а я, хоть и не могла забыть ни голубые глаза, ни сильные руки, обнимавшие меня, ни этот голос, так похожий на голос моего погибшего друга, крепилась и даже не интересовалась, где он.

Все, что ни делается – к лучшему. Значит, так и должно быть.

Мокрый снег сменился дождем, я заболела снова и все же выдержала кровопускание. Лежала слабая, бледная и мечтала вернуться домой…

Но для этого нужно было все же сорвать заговор Сен-Мара.

Зря я не удавила этого червяка в карете, которую он назвал тюрьмой на колесах. Сейчас не было бы вопросов.

Но Сен-Мар был жив и здоров. Король болен, но все равно решил ехать в Руссильон в армию. Кардинал тоже едва живой, собрался за ними. Все, как должно быть. Ходу истории плевать на то, что я больше не увижу герцога де Меркера, а если и увижу, то он лишь холодно кивнет из вежливости, ну, может, помашет шляпой, как полагается галантному кавалеру. Но голубые глаза останутся ледяными, как и тон, и его крепкая рука больше не поднимет меня с пола и не обхватит за талию в танце на маскараде в Ратуше.

Все верно, каждому овощу свое время. Ему – галантный XVII век, мне сумасшедший, зато свой, XXI.

Я словно очнулась от тяжелой болезни, проснулась. Мне нужно доделывать дело и переходить обратно. Мне не место в Париже мушкетеров, пусть он останется только в памяти, как и герцог Людовик де Меркер, голубоглазый красавец с волнующим голосом.

Боже, спаси королеву и меня заодно

Все, что должно произойти в январе, – произошло.

Никакой куртуазной любви, никаких свиданий, я занималась политикой, которая, правда, густо замешана на человеческих отношениях. Вот отличие нашего мира от этого века. В ХХ веке политика замешана на взаимоотношениях мировых корпораций, а в XVII еще играют роль личные отношения.

Заговорщики подписали договор с испанцами при попустительстве короля, одобрении королевы и бессилии кардинала, который всего лишь знал о договоре, но не мог воспрепятствовать.

Брат короля Гастон Орлеанский, которого все зовут Мсье, на сей раз сумел обойти кардинала. Гастон не может не влезать в заговоры, хотя совершенно непонятно, что нынешний ему дает. Ришелье при смерти, король тоже. В очередной раз скомпрометировав себя, Мсье окончательно потеряет надежду стать регентом, а значит, доступ к власти. Но не бунтовать он не может, такова уж его натура.