Анатолий Лернер - Город двух лун Страница 17

— Иуда — это ты! Это ты предаёшь родину, наше дело, дружбу, меня… и едешь в свою Палестину! Ну и езжай! Скатертью дорожка! Но ты же не просто уезжаешь: ты продаёшь дорогие моему сердцу реликвии. — Бубен стал загибать пальцы:

— Ты продал нашу с тобой фирму, продал квартиру, дачу, машину… А ведь я много лет, Аркаша, считал их тоже своими…

Бубен повысил голос:

— Но машина, Аркаша, моя! Смотри…

— Сволочь ты! И ворюга. — Устало заключает Аркадий. — Нет, всё же правильно я сделал, что фирму закрыл! С таким как ты нельзя быть в связке. Чуть что, ты режешь обе верёвки! — Аркадий рассмеялся, и смех его был недобрый:

— Значит, хочешь, чтобы я тебе был благодарен за то, что жизнь мою спас? А вот не стану благодарить? Ты, Бубен, жизнь мне испортил.

— Не кипятись…

— Да ты не знаешь, какая она!

— Это всё эмоции…

— Скотина!..

— Ладно, не кипятись, — успокаивает друга Сашка. — Послушай внимательно. Без эмоций. По-деловому. Бизнес есть бизнес. А бизнес есть во всём. Считай, что я не украл у тебя деньги. Я ими откупился, чтобы помочь тебе заработать на достойную жизнь с молодой женой в твоём Иерусалиме. Я предлагаю тебе значительно больше, чем взял. Неужели не согласишься? Я удваиваю сумму. Решайся. Ты выступаешь исключительно в роли водителя. Готов?

— Нет!

— Дурак, — сплюнул в сердцах Бубен. — Дурак, и не лечится. Тебя, Аркаш, стыдно выпускать из страны. Ты же осрамишься перед арабами! Глядя на тебя, они будут плохо думать о России. Это международная подстава… Передадим баул, получим деньги — и прямиком к твоей блаженной.

— Ладно, Иуда! — решительно произнёс Аркадий. — Излагай свой план.

— Молодец! — Зазвенел Бубен, — друг другу надо помогать! — Он рухнул на диван и впервые по-настоящему расслабился.

— Уф! — улыбнулся он. — Ну, напоследок замутим! Подробности, Аркаш, в пути. Времени у нас не густо.

Бубен облизал пересохшие губы, вскочил на ноги, достал из шкафа баул и парабеллум. Повертев им перед носом обалдевшего Аркадия, сказал:

— Вещь хорошая, но когда без патронов, совершенно бесполезная. — И сунул парабеллум за пояс под футболку.

По пути из комнаты к лифту Бубен сказал:

— Ты прости меня, Аркаш. С тобой я был другим. Ты не появлялся больше года с тех пор как распустил фирму. А год в наше время — это очень много.

Дверь лифта распахнулась, и они вышли во двор, сели в серебряный «Фольксваген» и съехали со двора.

— На трассу! — скомандовал Бубен, и добавил:

— Ты сегодня только водила. Все проблемы в пути решаю я.

Аркадий свернул к автозаправке:

— Проблемы в пути решаешь ты? — переспросил он и, открыв окно машины, громко произнёс:

— Полный бак!

Тут же возник крепко сколоченный паренёк со шлангом в руках и две сестры-близняшки в коротеньких юбочках. Они синхронно размазали пену по стёклам и протёрли окна резинками.

— Ты сума сошёл! — Зазвенел Бубен. — Зарплата только завтра, а ты уже бензоколонку скупаешь?!

— Проблемы в пути. — Невозмутимо произнёс Аркадий. — И решаешь их — ты.

— Да помню-помню, — скрипел Бубен, высовываясь в окошко с наличными, улыбаясь близняшкам.

— Бесстыдницы! — пропел он девочкам после того, как рассчитался с крепким пареньком. — Родители-то знают, чем их звёздочки зарабатывают?

Девчонки открыли рты от удивления.

— Ну, вот, — надула губки одна. — Опять без чаевых! Как две…

— Вот именно!

— … дуры! — вместе закончили сёстры.

Машина неслась по трассе. Под звуки парада оркестров дремал Бубен, а на заднем сидении на поворотах перекатывалась дорожная сумка, собранная для отлёта в Израиль. Бубен сунул спросонок руку под футболку, и рукоять парабеллума обнажилась.

— Алло! Гараж!!! — Аркадий ткнул локтем Сашку. — Ты нас на первом же посту спалишь! Сунь пушку в бардачок!

Бубен послушно открывает бардачок, из которого вываливаются посадочные билеты на самолёт Боинг, израильской авиакомпании Эль-Аль.

— На когда отлёт назначен?

— На двенадцатое.

— Ух-ты! Это ж через три дня. Так мы можем ещё успеть! Поднажми-ка! — Куражился Бубен.

Стремительно стало темнеть. По ветровому стеклу забарабанили горошины града и крупные капли дождя.

— Давай переждём, — предлагает Аркадий, — дороги не видно.

— Какой — переждём?! Вперёд! Включай дальний свет — и поехали!

У перекрёстка их остановил патрульный.

— Будьте предельно внимательны, — возвращает права инспектор, и Аркадий с улыбкой сарказма наблюдает, как вложенная в права десятидолларовая купюра исчезает в кармане кителя.

— Чтоб не намокла, — объясняет инспектор и выжидающе смотрит на Аркадия. Тот понимающе кивает.

— За поворотом дорога сужается, а километров через пять, совсем разобранная. Туда грузовики целый день носятся. Работа срочная. Так что, будьте осторожны. Видимость плохая.

— Спасибо за расклад, инспектор, — Бубен пожимает менту руку.

— Счастливого пути! — козыряет тот.

Не проехали километра, как из водяной завесы вспыхнул сноп света, послышался стон тормозов и гул сирены. Аркадий резко повёл руль вправо. Машина заскользила и съехала на обочину. Её занесло, и она мордой уткнулась в кювет. Оттуда было слышно, как затормозил грузовик, как хлопнула дверца, и хриплый от волнения голос произнёс:

— Эй! Вы как там? Живы?

— Живы, — ответили друзья, выбираясь из «Фольксвагена». Перед ними стоял совершенно мокрый человек — два шкафа в плечах. На нём была прилипшая к телу тельняшка и штаны американского пехотинца. Ботинки были тоже солдатскими.

— Слава богу! — воскликнул он, увидев пассажиров живыми и невредимыми. Он вытер мокрое, то ли от дождя, то ли от пота, — лицо. — Не забыть в церкву сходить. Свечку зажечь. Почитай, мы с вами сегодня родились вдругорядь. А?

— Мы, мужик, сегодня — точно в третий раз родились, — подытожил Бубен.

— Ну!.. — сочувственно промычал мужик. — Оценивая ситуацию…

Бубен вытащил кошелёк и, помахав им, сказал:

— Слышь, тяжеловоз, подсоби. За нами не заржавеет.

— Так у меня ж в кузове трактор! — Обрадовался Тяжеловоз. — И тракторист на заднем сидении спит. Пьяный, правда, но если сбудить — подсобит. Тут недалече есть деревенька. Звездино. Там хороший механик при МТС. Молодой, но хороший. Мы к нему вашу машину и доставим. А при станции — буфет. Вот там нас и ждите.

— Замётано! — бьют по рукам Тяжеловоз и Бубен.

— Как ты сказал, деревня называется? — переспросил Бубен, протягивая руку шофёру.

— Так ведь, так и называется — Звездино. Никак — бывал?

Аркадий ликовал. Обстоятельства складывались так, что прежде всех дел, он должен был свидеться с нею!

Перед его взором вновь явилась белая колоколенка и кусок грунтовой дороги, из которой торчал гарпун с перечёркнутой надписью «Звездино». И слегка подсвеченное солнцем девичье лицо на колокольне…

— Поехали! — из милицейской машины кричит Бубен, — сам Бог нам инспектора послал! Давай! Бегом! Хорош мечтать!!!

Когда добрались до деревушки, дождь кончился, и на небе появилось закатывающееся за горизонт солнце. Инспектор остановил машину у станционного буфета. Бубен вылез.

— Лейтенант, — спросил Аркадий, — до колокольни далеко?

— Да нет, — пожал плечами инспектор. — Если хочешь — могу туда подбросить. Мне по пути.

— Я еду! — Сказал Аркадий Бубну. Он снял мокрую рубаху, вытащил из сумки свитер. — А ты не стой на месте! Решай проблемы. Починишь тачку — заезжай за мной. Адрес простой: колокольня.

— Там ещё и часовня имеется, — уточнил инспектор.

— Ты чё, взбесился? — не понял Бубен. — Какая часовня? Что за колокольня такая? Куда тебя несёт?

— Несёт меня течение, сквозь запахи осенние. И лодку долго кружит на мели! — пропел Аркадий и добавил:

— На колокольне мне назначила свидание сама внучка звонаря! Ангел. Так что, Бубен — не мешай. Я в этом перст судьбы увидел!

— Ну-ну, — недовольно бурчит Бубен. — Она хоть — ничего?

— Глаза — с иконы!

— Так ты, что… Аркаш, решил из России иконы вывозить?

— Дурак ты. — Впервые за всё это время они искренне, как в детстве, улыбнулись друг другу и обнялись.

Аркадий карабкается на колокольню, по прогнившим ступеням винтовой лестницы, ведущей в небо. Его глаза неожиданно выхватывают из поля зрения крохотные пальчики ног почти ещё ребёнка. Он любуется этими пальчиками и осторожно дышит на них. А два огромных глаза сверху наблюдают за ним.

Наконец Аркадий медленно поднимает голову и его взору предстаёт та самая босоножка, от мысли о которой у него начинало колотиться сердце. Он медленно растягивает рот в улыбке.