Возраст не помеха - Виктор Сергеевич Мишин Страница 17

Командиры курили как три паровоза, в землянке дышать нечем. Видя, что я прервался и набираю воздуха, особист приоткрыл полог, которым был завешен вход, и стало чуть легче.

– Продолжай.

– Немцы устраивали нам поединки…

– В каком смысле? – все трое удивленно округлили глаза. Что, не слышали еще о таком?

– В самом прямом. Не станешь драться, пристрелят или забьют до смерти, причем свои же, те, кто согласился служить врагу.

– С кем драться?

– Между собой. Точнее, тебя выводят в круг, против тебя ставят кого-то еще из барака, сами пьют и развлекаются. В первом же бою, отказавшись драться, я был сильно побит, но немцы решили, что победивший меня мальчишка сделал это нечестно.

– Каким образом?

– Ударил меня между ног, а потом лежачему сломал нос ногой. Пацана немцы застрелили, а мне приказали встать, дали минуту. Если бы не встал, застрелили бы. Как узнал чуть позже, им понравилось мое упрямство и меня решили сломать.

– Встал? – командиры Красной армии слушали меня так, словно я им сказку читал, интерес на лице неподдельный, даже азарт какой-то.

– Встать-то встал, но только для того, чтобы вновь получить в лицо. Они выставили против меня еще одного парня, этот был старше, лет четырнадцати. Он был из тех «шестерок», что били меня в бараке. Гнида, к нему у меня было только отвращение, не больше. Пропустив один удар, увернулся от второго и ударил сам. Попал нехорошо, в горло, парень был выше меня, так и получилось. Он умер почти сразу.

– Ты убил нашего, советского человека? В десятилетнем возрасте? Да еще так спокойно об этом говоришь? – в голосе особиста звучало скорее удивление, чем осуждение, но я решил, давно для себя все решил, что говорить буду только правду, может, не всю, но правду.

– Так вышло. Я не оправдываюсь, но тот парень обязательно бы убил меня. Там все выживали, и эти, собравшиеся в банду, были готовы на всё.

– Что дальше было?

– Через какое-то время (я был в лагерном госпитале, там наш врач служил, лечил нас, мальчишек) мне сообщили о новом поединке. Выдернули внезапно, а уж когда увидел, против кого… Это был предводитель лагерной шайки, шестнадцатилетний парень. Он уже с кем-то дрался и ему досталось немного. Этот мог убить меня свободно, если бы был полностью здоров. Я воспользовался его травмами и бил в одно место. Удалось свалить его, но немцы его не добили, унесли в госпиталь.

– Как же ты смог одолеть такого, это ж почти взрослый мужик? – сомнение в голосе, не верят, конечно, да и трудно в это поверить.

– Меня с детства отец учил защищать себя. Я хорошо знаю, куда и как бить. А теперь и подавно, – добавил я. – Видя, что противник прижимает руку к ребрам, стал уклоняться от его ударов и бить по этим самым ребрам.

– А кто у тебя отец был?

Черт, тут меня поймать могут, мама почти ничего не успела рассказать об отце, только то, что он милиционером был. Тогда, на складах он занимался тем, что присматривал за распределением продуктов, как бы не поперли.

– Милиционером.

– Ага, как ты сказал, твоя фамилия?

Вот сейчас и пошлют запрос…

– Горчак. Отца Александром звали.

– Минуту, товарищи, отправлю запрос, чтобы время не терять.

Я сидел, командиры смотрели на меня, но ничего пока не спрашивали. Особиста не было минут десять, а когда вернулся, на удивление, дал мне воды из фляжки.

– Где тебе так лицо изуродовали? – Вот, сейчас будет самое главное в рассказе. Утаивать, что убил красноармейца, я не собирался, – старлей, сидевший напротив, не сводил взгляда с моего лица, было видно, что ему неприятен мой вид, а кому приятно смотреть на изуродованного человека, тем более ребенка? – Сколько ты уже воюешь против Родины? – Блин, начинается.

– С чего начать, с лица или с того, как на фронт привезли? – уточняю.

– Ты на чем закончил, на драках своих? Вот и продолжай.

– После того, как уронил того хмыря, бандита, немцы решили меня проверить по полной программе. Привели избитого красноармейца и дали нож…

– Ты подумай, вот же суки конченые! – воскликнул один из командиров, тот самый старлей, что смотрел постоянно на лицо. – Пацана заставлять убивать своих же!

– Я отказался, сказал, что не могу. Тогда нож отдали пленному, и тот мне чуть голову не отрезал.

– Чего? Красноармеец? Пацана ножом? Парень, ты чего несешь? – вновь недоверчиво воскликнул молодой лейтенант.

– Перед тем как меня добить, я тоже его спросил, знаете, что он ответил?

– Ты сейчас тут наговоришь…

– Что я сука москальская, за таких, как я, он воевать не собирался, вот и сдался. Немцы пообещали ему свободу, если убьет меня. Он даже на секунду не задумался, сразу рванул ко мне. Он был с Западной Украины, только там я слышал такой говор.

– И как же ты выжил?

– Я его убил. – Тишина. Командиры смотрят, взгляд не отводят, а меня давно приучили смотреть в глаза. Видимо, что-то такое в моем взгляде было, что все трое одновременно отвели глаза в сторону. – Да, я убил его, смог отвлечь, заставил выронить нож и ранил им же в живот. Немцы не стали требовать добить, застрелили сами.

– Знаешь, все это, конечно, попахивает сказкой… – начал было особист, но третий из командиров, вновь тот самый, старший лейтенант, вдруг подал голос.

– Товарищ батальонный комиссар… Егор Степанович, я слышал о таком, от пленных, после Барвенково. Правда, не о детях. Там были разговоры о наших солдатах, что попали в плен. Им немцы устраивали какие-то гладиаторские бои, как в Древнем Риме, здесь что-то похожее. Смущает только возраст, неужели и с детьми поступали так же? Ребята рассказывали, что немцы в лагерях таким способом отбирают самых сильных и выносливых, но тут… – он чуть замешкался, – дети…

– Вы же понимаете, товарищ старший лейтенант, что все это требует проверки, и она будет. Парень, если ты шел к нам в надежде рассказать сказку, думая, что ее невозможно проверить, то ты ошибся. Свидетелей первых дней войны, людей, кто прошел лагеря и смог вернуться, много, сведения у нас есть. Сколько займет времени такая проверка, понятия не имею, но выясним все, что можем.

– Бить будете? – хмуро спросил я.

– Ты чего, ошалел, что ли? Это тебе немцы такое рассказали? – вскинулся особист. Если честно, то я