До победного дня - Vladarg Delsat Страница 17

Сны не повторялись, но продолжали друг друга. Поначалу девушка не понимала, отчего ей может сниться город, в котором она ни разу не была, только слышала о нем от родителей. Марта бы поняла, если бы в снах проходило детство мамы или папы, да даже обоих, потому что на уроках прогнозирования им рассказывали о подобных снах, но в городе «Ленинград» ее родители никогда не жили.

Сосредоточившись на некоторых подробностях снов, Марта внезапно поняла, что снится ей не просто русский город, а — довоенный, то есть до той большой войны, названной Великой Отечественной. Изначально считая себя немкой, Марта не любила вспоминать о войне, в которой Германия потерпела поражение, как, впрочем, и большинство немцев.

— Надюша! Вставай, пора в школу! — в комнату вошла женщина, на которое внутреннее «я» спавшей Марты реагировало, как на маму. Да и кем могла быть эта требовательная, но бесконечно добрая дама, напоминавшая девушке и ее маму в реальности?

— Да, мамочка! — Марта будто смотрела фильм, будучи самой этой девочкой с именем Надежда. Имя было красивым, да и самой этой Наде жилось как-то солнечно.

— Отец обещал на выходных покатать на самолете, — заметила женщина. — Если кто-то двойку не схватит.

— Ну мама! — возмутилась Надя, да и Марта вместе с ней. — Ну, когда у меня были двойки?

Проснувшись, Марта долго смотрела в потолок, начиная завидовать этой самой Наде. Девочка в ее снах понимала, для чего она живет, да и люди вокруг… Они были совсем другими, более открытыми, честными, яркими. Подлость и злость были заметны, ласка мамы и доброта папы были нормой, но… Надя ценила то, что имела, именно то, что не умела ценить Марта, просто не зная, как может быть на свете иначе. Но сны показывали ей обычную жизнь, в которой можно было съесть необычно выглядевшего мороженого, посмотреть бесконечно-наивное кино, и о, ужас! В той жизни, что была во сне, можно было даже огрести по мягкому месту!

Иногда Марта смотрела вокруг, не понимая, зачем она живет. Ее жизнь казалась теперь серой и какой-то бессмысленной, тогда как во сне она проживала жизнь неведомой Нади Самойловой, радостную и полную смысла жизнь. Девушка понимала, что такое «пропаганда», отсутствие демократии, но в ее снах люди действительно верили… Иногда Марта думала о том, что была бы согласна жить без демократии, но… так, как жила Надя.

Проходил день за днем, в ее снах девушка взрослела, менялась и Марта, уже не глядя на родителей с трудно скрываемым презрением. Девушка начинала понимать тоску мамы и скрытую печаль папы, ведь их страны на свете не было.

— Папа, а можно ли как-то узнать о судьбе семьи Самойловых из… Ленинграда? — заговорив с отцом по-русски, Марта несказанно удивила пожилого уже человека.

— Можно, доченька, знакомые? — поинтересовался отец.

— Можно, я не буду отвечать на этот вопрос? — спросила в ответ девушка, заслужив осторожный кивок.

Сны действительно уже изменили ее, Марта не считала правильным даже в мелочах врать маме и папе. Ее папа принял этот странный для него факт, никак его не комментируя, также как и то, что дочь назвала город совсем не так, как тот звался сейчас. Мужчина просто сел и написал письмо в архив города. Адрес архива он выяснил в посольстве по телефону, где его ни о чем не спросили.

Ответ пришел довольно быстро, но герр Кох, такая была фамилия семьи, не стал его вскрывать, а отдал прямо так дочери. Обрадованная девушка вскрыла конверт, украшенный кучей марок, чтобы прочитать короткую справку.

Тот мужчина, которого Надя во сне называла папой, погиб в самом начале войны. Когда началась Блокада, в записях появились Гриша и Маша — записанные племянниками двое детей, хотя ни братьев, ни сестер у Самойловых не было. Первой умерла Зинаида — так звали маму, а потом, спустя несколько месяцев — дети. В один день не стало всех троих. И Марта плакала над этой архивной справкой, уже понимая, что и ей предстоит пройти через это.

В снах девушки разворачивалось мирное время, Испания и обездоленные ребятишки, появившиеся на улицах и в школе. «Но пассаран!» — это были не просто слова, не просто жест… Как непохоже было то, что видела Марта во сне на обыденность яви.

— Мама, можно я на завод пойду? — поинтересовалась шестнадцатилетняя Надежда у своей мамы.

— Можно, доченька, — кивнула самая лучшая женщина на свете, которую Марта уже начала ассоциировать и со своей мамой. — Завтра с утра и пойдем, в заводоуправление сходим перед сменой.

Так девушка Надя встала к токарному станку. Марта не понимала — зачем? Ведь были же институты, университеты, но для той девушки, что была во сне, оказалось в радость работать руками. А потом… Минул всего лишь год и грянуло.

— Граждане и гражданки Советского Союза… — звучало летним днем из репродукторов на площади. Так для Нади началась война.

Папа ушел на фронт на следующий же день, а мама только вздохнула, собираясь с дочерью на завод. Надя немного завидовала папе — вот он добьет немцев и приедет домой. Девушка воспринимала слово «война» не как катастрофу, а как веселую прогулку. Но шли дни, а хороших вестей не было, все еще не было вестей о том, что немец задрал лапки.

Надя верила, что еще немного и война закончится, а вот Марта знала — не закончится. И отчаянный крик, буквально вой матери, получившей похоронку на мужа, продрал девушку ужасом от головы до пят, да так, что она проснулась, пытаясь унять бешено колотившееся сердце. В тот день Марта ластилась к родителям, как маленькая, безмерно удивляя своих взрослых.

Девушка увидела, как бывает, когда гибнет папа. И она уже не могла быть прежней, просто не была в состоянии бездумно смотреть телевизор или идти на дискотеку, ведь у Нади в ее сне погиб папа. Папа! Перенести это было тяжело. А вот фрау Кох, будто почувствовала что-то — она обняла расплакавшуюся уже взрослую дочь. Женщина ни о чем не прашивала, просто ждала, пока Марта выплачется, молча гладя ее. Конечно же мама увидела, как меняется ее ребенок, вот только понять, в чем дело, не могла.

А сны продолжались, вот уже и Блокада замкнула кольцо, в самолеты с черными крестами на крыльях, так похожие на современные, летели на город, чтобы убить их всех!