Мэрион Брэдли - Туманы Авалона Страница 176

Я отдала свою девственность Королю-Оленю… но это было совсем другое. Я с детства знала, что меня ожидает, и меня воспитывали в духе почитания Богини, что соединяет мужчину и женщину любовью или вожделением… Элейну же воспитывали как христианку и учили считать самую суть ее жизненной силы первородным грехом, обрекшим человечество на смерть…

На миг Моргейна подумала, что ей следовало бы разыскать Элейну и попытаться подготовить ее, приободрить, научить девушку думать о грядущем событии так же, как жрицы учили ее саму – считать его великим актом природы, чистой и безгрешной, приветствовать его, как саму жизнь, что захлестывает и уносит каждого… Но тогда Элейна сочтет все это еще более грешным. Ну что ж, значит, пусть Элейна разбирается с этим как сама знает; возможно, любовь к Ланселету поможет ей выбраться из этой затеи без потерь.

Мысли Моргейны вернулись к кипящему вину – но в то же самое время ей казалось, будто она скачет среди холмов… Хотя нынешний день был не самым удачным для прогулки: серое небо затянуло тучами, дул ветерок, и холмы казались нагими и унылыми. У подножия холмов протянулась водная гладь – узкий рукав озера, – серая и бездонная, словно только что откованный металл. И поверхность озера начала слегка бурлить – или то была вода над ее жаровней? Темные пузырьки всплывали и лопались, источая зловоние, – а потом из озера медленно поднялась длинная узкая шея, увенчанная лошадиной головой, с лошадиной же гривой, и длинное гибкое тело, извиваясь, направилось к берегу… поднимаясь, наползая, вытягиваясь во всю длину на земле.

Гончие Ланселета опрометью ринулись к воде, заходясь яростным лаем. Моргейна слышала, как Ланселет раздраженно позвал их; видела, как он застыл, словно вкопанный, и уставился на озеро, не веря собственным глазам. Затем Пелинор протрубил в рог, созывая спутников, а Ланселет пришпорил коня, опер копье о луку седла и с самоубийственной скоростью понесся вниз по склону. Одна из гончих пронзительно завизжала, и Моргейна из своего далека увидела странный слизистый след и изломанное тело собаки, наполовину разъеденное темной слизью.

Пелинор тоже бросился на дракона, и Моргейна услышала крик Ланселета – он велел не атаковать огромную тварь прямо в лоб… дракон был черным и во всем, кроме лошадиной головы, походил на гигантского змея. Ланселет подскакал к нему вплотную и, увернувшись от извивающейся головы, всадил копье в тушу дракона. Дикий вой, пронзительный, словно вопль обезумевшей банши, сотряс берег… Моргейна видела, как огромная голова бешено заметалась из стороны в сторону… Конь Ланселета принялся пятиться и брыкаться; Ланселет соскочил на землю и пешим бросился на чудовище. Голова дракона метнулась вниз, огромная пасть распахнулась, и Моргейна содрогнулась. Меч Ланселета вонзился в глаз дракона; из раны хлынула кровь и какая-то черная дрянь… и все превратилось в бурлящую поверхность вина.

Сердце Моргейны бешено колотилось. Она легла и глотнула немного чистого вина из фляжки. Что это было – дурной сон? Или она и вправду видела, как Ланселет убил дракона – того самого дракона, в которого она никогда не верила? Моргейна немного полежала, убеждая себя, что она просто спала, потом заставила себя встать и добавить в вино немного фенхеля, чтобы его сладость заглушила привкус других трав. Нужно позаботиться, чтобы к обеду подали соленую говядину – тогда всех будет мучить жажда, и все будут много пить, особенно Ланселет. Пелинор – человек благочестивый. Что он подумает, если всех обитателей его замка внезапно обуяет вожделение? Нет, надо сделать так, чтобы это вино досталось одному лишь Ланселету – и, может, стоит дать глоток Элейне, из милосердия…

Моргейна перелила настой в флягу и отставила в сторону. Затем послышался крик, и в комнату влетела Элейна.

– Ох, Моргейна, идем скорее, нужна твоя помощь! Отец и Ланселет убили дракона, но они оба обожжены…

– Обожжены? Что за нелепица? Ты что, вправду веришь, будто драконы летают и плюются огнем?

– Нет, нет, – нетерпеливо произнесла Элейна, – но эта тварь плюнула в них какой-то слизью, и слизь обожгла их, будто огонь. Пойдем, обработай им раны…

Не веря собственным ушам, Моргейна выглянула в окно. Солнце склонилось к западу и повисло над самым горизонтом; она просидела над зельем целый день. Моргейна бросилась вниз, на ходу велев служанке приготовить чистую ткань для перевязки.

У Пелинора была сильно обожжена рука – да, это действительно здорово походило на ожог; драконья слизь разъела ткань туники, и когда Моргейна начала мазать руку целительным бальзамом, Пелинор взревел от боли. У Ланселета был слегка задет бок; кроме того, слизь попала ему на сапог и превратила прочную кожу в слой тонкого вещества, напоминающего желе.

– Нужно будет хорошенько вычистить меч, – сказал Ланселет. – Если это все, что осталось от сапога, то что бы осталось от моей ноги… – и он содрогнулся.

– Вот назидание всем тем, кто считал моего дракона вымыслом! – изрек Пелинор. Он поднял голову и глотнул поднесенного дочерью вина. – И благодарение Господу, что у меня хватило ума вымыть руку в озере – иначе эта слизь просто сожрала бы ее, как того несчастного пса. Ты видел его труп, Ланселет?

– Пса? Видел, – отозвался Ланселет, – и надеюсь никогда больше не увидеть подобной смерти. Но теперь ты можешь пристыдить всех, прибив голову дракона над воротами…

– Не могу, – перекрестившись, отозвался Пелинор. – В ней нет нормальных костей, совсем нет. Он весь – словно земляной червяк… и он уже сам превращается в слизь. Я попытался было отрезать ему голову, но похоже, что воздух разрушает его. Думаю, этого дракона вообще нельзя считать нормальным зверем – это какая-то адская тварь!

– И все же он мертв, – сказала Элейна, – и ты выполнил повеление короля – раз и навсегда покончил с драконом моего отца.

Она поцеловала отца и с нежностью произнесла:

– Прости меня. Я тоже считала твоего дракона обычной выдумкой…

– Дай-то Бог, чтоб так оно и было! – сказал Пелинор и снова осенил себя знаком креста. – Пусть лучше надо мной смеются отсюда и до Камелота, чем я еще раз столкнусь с подобной тварью! Хотелось бы мне быть уверенным, что здесь таких больше нету… А то Гавейн рассказывал, будто похожие чудища живут в озерах – у них там, на севере.

Он знаком велел слуге налить еще вина.

– Думаю, нам стоит сегодня вечером как следует выпить или эта зверюга еще целый месяц будет мерещиться мне в кошмарах!

«Будет ли это к лучшему?» – подумала Моргейна. Нет, если весь замок перепьется, это будет ей вовсе не на руку.

– Раз я забочусь о твоих ранах, сэр Пелинор, – сказала она, – тебе придется меня слушаться. Тебе не следует больше пить. Пусть Элейна приготовит тебе постель и положит в ноги нагретые камни. Ты потерял сегодня немало крови, и тебе нужен горячий бульон и горячее молоко с сахаром и пряностями, а не вино.

Пелинор поворчал, но подчинился. Элейна с помощью дворецкого увела отца, и Моргейна осталась наедине с Ланселетом.

– Итак, – поинтересовалась она, – как же ты отпразднуешь победу над своим первым драконом?

Ланселет приподнял кубок и отозвался:

– Помолюсь, чтобы первый дракон оказался последним. Я ведь действительно решил было, что настал мой смертный час. Лучше я выйду против целого отряда саксов с одним лишь топором в руках!

– И то, правда. Да избавит тебя Богиня от подобных встреч, – сказала Моргейна и налила Ланселету винного зелья. – Я приготовила для тебя этот настой; он смягчит боль и поможет ранам затянуться. А теперь мне нужно сходить проверить, хорошо ли Элейна укутала Пелинора.

– Но ты ведь вернешься, родственница? – спросил Ланселет, легонько придержав ее за руку. Она заметила, что вызванный вином пожар уже начинает разгораться.

«И не одним лишь вином, – подумала она. – После встречи со смертью в мужчине легко вспыхивает вожделение…»

– Да, вернусь – обещаю. А теперь отпусти меня, – сказала Моргейна и почувствовала, как ее захлестнула горечь.

"Неужто я пала настолько низко, чтобы взять его, пока он одурманен и не понимает, что творит? Но Элейна так и собирается поступить – чем я хуже? Нет, к худу или к добру, но Элейна хочет его в мужья. Я не хочу, Я – жрица, и я знаю, что огонь, снедающий меня, разожжен не Богиней, что он нечестив… Неужто я настолько опустилась, чтобы донашивать обноски Гвенвифар и подбирать за ней любовников?"

Гордость ее твердила: «Нет», – а слабеющее тело кричало: «Да!», и Моргейне стоило огромных усилий удерживать себя в руках, пока она шла к покоям короля Пелинора.

– Как себя чувствует твой отец, Элейна? Моргейна сама поразилась тому, насколько твердо и спокойно звучит ее голос.

– Он утих – наверное, уснул. Моргейна кивнула.

– Теперь тебе следует отправиться в шатер, а ночью Ланселет придет к тебе. Не забудь надушиться духами Гвенвифар…