Андрей Величко - Кавказский принц Страница 18

Только Гоша запустил мотор, как мне подали записку. Я сунул ее переводчику и с удивлением услышал:

– Граф Цеппелин просит господина Найденова принять его в любое удобное ему время…

– Что? Сам Цеппелин здесь?! Ваше высочество, глушите мотор, бюргеры подождут. Что? Какой еще кайзер? Тут Цепеллина на аэродром не пускают! Пошли встречать.

– Что случилось? – забеспокоился один из местных организаторов.

– Вашего великого воздухоплавателя, графа Цеппелина, какие-то козлы не пускают на аэродром! Я просто не могу лететь, не извинившись перед графом за это. И его высочество тоже не может, вон, видите, вылезает из самолета.

Через пять минут недоразумение благополучно разрешилось, и вскоре мы с высочеством имели честь лицезреть Фердинанда фон Цеппелина. Граф оказался подтянутым господином чуть постарше меня, с роскошными усами и не менее роскошной лысиной. Нормально, он совсем не запыхался, хотя по аэродрому практически бежал, – подумал я и протянул руку. – Приветствую вас, коллега. Позвольте представить вам Его Высочество принца Георгия. А я – Найденов. Рядом забубнил переводчик.

– Да, граф, вы случайно не говорите по английски? Замечательно! У меня к вам предложение. После полетов мы безусловно с вами пообщаемся, но сейчас публика ждет и скоро начнет волноваться. Не хотите составить мне компанию в воздухе? Мой аэроплан двухместный.

С таким пассажиром я наплевал на наши первоначальные планы – летать невысоко и недалеко, и сжег над Берлином почти полный бак. Кстати, я ожидал, что сверху немецкие пейзажи будут поражать строго прямоугольной геометрией – но фиг вам, картина с пятисот метров не сильно отличалась от российской.

Вечером Гоша с Машей отправились на прием, а я остался беседовать с графом.

– Я просто поражен управляемостью вашего аэроплана! – сразу сообщил он мне. (Да, помню, я тоже поначалу был от нее в офигении, но сейчас уже привык).

– Ну, от огромного корабля никто и не ждет такой вертлявости, как от маленькой лодки, – утешил его я. Еще бы, его первый дирижабль пару недель назад разбился именно по причине полной неуправляемости. – И мне кажется, что моторы вашего воздушного судна были слишком слабы. Если вы будете строить новое, позвольте подарить вам пару моторов от моих самолетов – сорок лошадиных сил при весе в сорок килограмм.

– Подарить? – поразился граф.

– Конечно! – подтвердил я. – И если соберетесь организовывать акционерное общество для постройки дирижаблей, не откажетесь принять пайщиками нас с его высочеством?

Моторы на такое святое дело, как развитие дирижаблестроения в Германии, мне было не жалко. Да и вражеские разведки что-то совсем мышей не ловят, мы уже три месяца летаем, а у нас до сих пор ни одного самого захудалого чертежа не сперли.

В Париже прямо на вокзале нас ждала толпа зевак, которая все увеличивалась, и наш проезд к парку Сен-Клод сильно напомнил мне встречи космонавтов времен моей молодости. В самом парке царил неописуемый бардак. Наша охрана уже тянулась к кобурам, потому что несколько ударов по мордам особо настойчивых произвели впечатление только на них, а остальные продолжали лезть напролом – как в горбачевские времена на ларек с пивом. Потом какая-то сволочь скоммуниздила у меня меня сигареты, и, как апофеоз всему – прилетел Сантос-Дюмон на своем дирижабле. Увидев этот садящийся чуть ли не на меня пузырь с водородом, я с трудом поборол искушение немедленно завести мотор и улететь куда нибудь подальше, пока тут все не взорвалось нафиг. Удержало меня только то, что деревянный воздушный винт не обладал достаточной прочностью и наверняка пострадал бы в процессе шинкования встречных зевак.

Наконец полиции удалось загнать публику в отведенные ей места, дирижабль оттащили в сторону и надежно привязали. Можно было начинать. Естественно, Сантос-Дюмона пригласили слетать пассажиром, и он уже начал отвешивать комплименты Маше, говоря, что с такой прекрасной пилотессой он готов лететь куда угодно. Пришлось отзвать его в сторонку и шепотом предупредить, чтобы он еще в воздухе прыгал с самолета, потому как сразу по приземлении Гоша прикажет его четвертовать. Находящийся поблизости казак вовремя сделал зверскую морду лица, и притихший бразилец полез на мой аэроплан.

Памятуя от том, что предстоит сделать Сантос-Дюмону через год с небольшим, я направил самолет прямо к Эйфелевой башне и облетел ее два раза. По приземлении пассажир задумчиво сказал:

– Теперь мне абсолютно ясно, что будущее принадлежит аппаратам тяжелее воздуха.

Далее по накатанной схеме я и ему сосватал пару моторов, но на сей раз не даром, а по семь тысяч франков.

Следующим утром мы с Машей вылетели в Кале. От пятичасового полета у меня сначала заболела спина, потом задница, а потом и продуваемые ветром колени, которые я не догадался чем-нибудь обмотать. Заранее приехавшая аэродромная команда занялась самолетами, а я с трудом доковылял до выделенного для отдыха домика и заявил, что ждать Гошу буду исключительно в горизонтальном положении.

Два дня мы занимались техобслуживанием. Заменили один из движков, потому что к концу полета он начал подозрительно греметь. Проверили все, что можно по три раза, совершили несколько подлетов. В перерывах я напомнил Маше, что Новая Зеландия – это британская колония, и вполне могут встретиться люди, знакомые с тамошними реалиями. Поэтому при любом проявлении интереса переводить разговор… ну, скажем, на Монголию, где ты якобы недавно была. Хоть что-нибудь, похожее на монгольский язык, ты знаешь?

– Елда, кирдык, тугрик… – не очень уверенно перечислила Маша. – И еще я умею посылать по-чувашски.

– Это пожалуйста, там в случае чего и на великом и могучем можно.

Наконец все было готово. Два паровых катера со зрителями и, на всякий случай, спасателями, заняли свои места в Ла-Манше. Я обмотал колени шарфами, посмотрел, как взлетает Маша с Гошей за спиной, и дал команду запускать движок – пора и мне лететь.

Над Ла-Маншем была сильная турбулентность, этажерки нещадно болтало, но Маша пилотировала безукоризненно, и я, успокоившись, начал глазеть по сторонам – еще ни разу мне не доводилось летать над морем. Сразу обратил внимание, что корабли на воде гораздо заметнее, чем деревянные мишени на траве, по крайней мере днем. Потом Ла-Манш кончился, болтанка стихла, и через два часа мы наконец доползли до родного города Шерлока Холмса. Чтобы не затруднять аэродромную команду поиском места, мы сразу направили ее в Хитроу, и теперь ориентиром нам служила видимая издалека белая буква «Т» на зеленом поле. Зрители уже присутствовали, но в умеренном количестве и только в одном углу будущего международного аэропорта.

Мы сели. В отличие от Парижа, тут всё было чинно, к самолетам подошли только встречающие и поздравили с прибытием на землю Англии. Потом запустили репортеров, и Гоша выдал им заранее заготовленную фразу о том, что Бог отделил Англию от материка проливом, а госпожа Островская с господином Найденовым соединили их своими аэропланами. Репортеры записали изречение и начали задавать вопросы. Через некоторое время их сменили офицеры – интересовались возможностью разведки с воздуха. Ага, подумал я, допекли вас бурские засады! Недолго думая, пригласил спрашивающего самому оценить возможности аэроплана. Офицер перенес полет полет неплохо и после посадки даже сумел приблизительно описать наш маршрут. При прощании я сказал, что готов рассмотреть коммерческие предложения о продаже аэропланов, если таковые заинтересуют армию Ее Величества. Офицер спросил о цене. Я начал соображать. Значит, себестоимость такой игрушки около трех тысяч рублей. Комиссии Главного штаба я озвучил пятнадцать тысяч – ну должна же быть какая-то хоть символическая прибыль! А тут она должна быть не символической… сто тысяч запросить? Не купят, пусть буров с лошадей по закоулкам ищут. Или не наглеть? И что Гоша молчит, он же у нас финансист?! А, ладно.

– Восемнадцать тысяч фунтов за штуку.

Судя по виду офицера, загнул я крепко. Однако тот быстро справился с собой и сказал, что передаст мои предложения по инстанции. Гоша, глядя на мою коммерцию, тихо веселился.

– Сам-то чего не продаешь свои этажерки? – обижено спросил я.

– «Ноблесс облидж», – слышал такие слова? – осведомилось его высочество. – Это дома я могу творить что хочу, а здесь нельзя ронять авторитет русского принца низким торгашеством. И что ты жалуешься – у тебя же замечательно получается!

Три дня в Лондоне прошли буднично. Я поискал Бейкер-стрит, но не нашел, а потом в основном спал – единственный англичанин, с которым я хотел бы встретиться, Конан-Дойль, сейчас был в Южной Африке. Гоша с Машей побывали на паре приемов – не королевских, в связи с болезнью Виктории их не было. А в общем, всем уже хотелось домой, в Россию.