Андрей Муравьёв - Паладины Страница 18

Горовой начал снова перечислять непреложные истины:

– Папа Урбан послал нас освободить Гроб Господень и помочь Восточному царству… Басилевс Византии – христианин, наш союзник и друг. Готфрид, ваш сеньор и глава германских пилигримов, уже присягнул, что земли, бывшие ромейскими и освобожденные им, отойдут обратно кесарю. Воюя с ромеями, вы теряете войска и надежду дойти до Иерусалима. Причем теряете надежду не только для себя, но и для тех, кто следует за вами.

Слова чужой речи давались казаку с трудом, он долго подбирал нужные обороты и вспоминал глаголы.

Но Рено на такую пламенную сентенцию ответил по-своему:

– Мой сеньор – только Господь наш на небесах и император Германский на земле. Ежели Господу нашему будет надо, чтобы мы смогли освободить земли, Ему угодные, то Он явит нам помощь… Может даже статься, что и чудо… Например, разведет волны океана здешнего, как сделал это уже для жида этого… Моисея, что ли? – в сравнениях предводитель тульского ополчения не стеснялся. – Ежели же мы делаем неугодное Ему дело, то кара Его настигнет нас везде, и нечего нам склонятся перед местным царьком.

Немец вел себя вызывающе, но он имел на это право. За день его войска отбили две атаки со стороны суши и одну с моря, где прибывший флот Константинополя во главе с дукой Пигасием высадил десант. Все окрестности лагеря были засыпаны телами убитых греков и их наемных союзников: далматов[36], половцев и тюрков. Потери немцев были невелики.

Слова предводителя встретили поддержку среди его вассалов. Рыцари разделяли приподнятое настроение своего сюзерена.

Днем не знакомые с действием убийственных немецких арбалетов византийские пелтасты слишком близко подошли к их лагерю, успевшему обрасти за день рвом и невысокой насыпью. Страшные цангры[37] буквально выкосили передние ряды армии Опоса, легко пробивая и обшитые железом щиты, и хлипкую броню легкой ромейской пехоты. Лучники стратига пробовали навязать ответный обстрел, но быстро поняли, что тягаться с прошивающими по несколько человек стрелами «кельтов» они не в состоянии. Под контратаками кавалерии немцев силы басилевса отошли к городу на перегруппировку. Теперь новоявленный парламентер пожинал плоды этой победы – заносчивый военачальник решил, что сможет в одиночку диктовать свои требования величайшему городу мира, и не собирался поступаться этим.

– Скоро король Византии подведет осадные машины и уничтожит вас здесь.

Рено отмахнулся от такого заявления, как если бы он избавлялся от жужжащей мухи.

– Раньше здесь будут наши союзники из Сицилии.

Казак вспомнил услышанное еще вчера:

– Боэмунд, принц и глава сицилийцев, принес присягу императору. Отныне он – его вассал и не поведет своих людей с тобой.

Рено усмехнулся:

– Боэмунд – видный воин и славный стратег, достойный воинов Шарлеманя[38]… Но он – не единственный полководец среди лангобардов. Если даже сын Робера Завоевателя Италии и стал вассалом басилевса, то в его войске хватает тех, кому он не доводится сеньором. Рыцари Борса с удовольствием бы посмотрели, как много золота с крыш храмов этого города поместится в их подвалах.

Горовой только крякнул на такое заявление. Все предельно ясно. Также понятно, что немцы не собираются идти на подписание договора с басилевсом. Солнце клонилось к заходу, с ним вместе таяли надежды увидеть товарищей живыми.

Подъесаул скрипнул зубами и попробовал подойти к проблеме с другого конца:

– Но ты ведь принял крест?

Рено кивнул, а рыцари, стоявшие рядом с ним, согласно загудели. Что бы ни говорили об этих людях хитрые византийцы, но большинство шло в такую даль не за землями или титулами, а за прощением грехов и райским блаженством.

– Что, если я уговорю басилевса дать тебе флот свой с тем, чтобы провести вас сразу к землям Иордана, к граду Иерусалиму?

Казак и сам бы не смог сказать, откуда в его голове появилась эта мысль. Но идея пришлась по душе. Вокруг оживленно загудели. Быть первыми, выполнить священный долг и захватить земли, являющиеся земным раем, где трудолюбивые пейзане смогут для своих новых сеньоров снимать по три урожая в год, – разве это не благая цель для христианского воина?!

Рено засомневался:

– Думаешь, после того как мы здесь побили столько его воинов, местный кесарь даст нам флот?

Тимофей Михайлович ковал железо, пока горячо:

– Я знаком с главой флота. Для басилевса потеря сотни наемников – не велика беда. Он согласится.

Предводитель крестоносцев Туля покачал головой:

– Не знаю, не знаю. Не верю я теперь местному императору. Обманет!

Рыцарь, почувствовав слабину во фразах неуступчивого германца, наседал:

– Заложниками станут матросы, да и сами корабли дорого стоят. Войска Готфрида и Боэмунда велики, для них у басилевса не хватит кораблей, а для вашего воинства будет в самый раз! Пока они пойдут пешком, ты свалишься на турецких эмиров и один освободишь Гроб Господа нашего! Решайся!

Искушение было слишком велико, даже будь на месте Рено кто-нибудь из более именитых графов. За прошедший день этого уроженца немецких земель пугали, пытались уничтожить. Но теперь ему же давали шанс, который легко мог вывести безвестного паломника в лидеры похода.

– А они точно доставят меня к Иерусалиму?

Тимофей Михайлович кивнул головой:

– Они довезут тебя на расстояние одного-двух дневных переходов.

Немец улыбнулся:

– Нет уж! Высаживаться я буду только тогда, когда увижу Святой град! – Он спохватился: – И подписывать оммаж[39] басилевсу не буду!

Горовой, не веря своей удаче, не меняя выражения лица, кивнул головой:

– Это и не понадобится.

…До утра немецкие паломники грузились на корабли. Десятки груженых триер, диер и дромонов еле вместили пятнадцатитысячное войско, обоз и лошадей. К утру берег опустел.

6

Весь день оставшиеся в заключении «полочане» гадали о своей участи. То, что на переговоры поехал не блещущий ораторскими способностями казак, делало перспективы туманными и расплывчатыми, тем более что вернувшийся в камеру Сомохов точно описал им предложенный византийцами вариант развития событий. Теперь вся надежда была на возросший авторитет рыцаря папского легата и вменяемость неизвестного немецкого графа.[40]

К вечеру болтливый охранник принес благую весть: флот кесаря беспрепятственно причалил к лагерю «кельтов» и вроде началась погрузка воинства. Значит ли это, что миссия Горового увенчалась успехом?

Этот вопрос задавали себе и Костя, и Улугбек Карлович, готовясь ко сну в тесной камере, полной вшей и оборванцев. Захар не утруждал себя размышлениями. Красноармеец сразу заявил, что Тимофей любого из этих мелких поганцев-эксплуататоров заткнет за пояс. А уж ежели кто что и вякнет, так это будет для него в последний раз. Сибиряк-оруженосец был абсолютно уверен в незаурядных способностях старшего товарища, к тому же собственного сеньора.

Но вроде все складывалось удачно. Тот же стражник сообщил чуть позже, что «кельты» решили сдать лагерь и повиниться перед самодержцем. По его же словам, уже известно совершенно точно, что все войско Рауля, так теперь называли немецкого военачальника, уходит к утру из окрестностей столицы.

– Слышь, археолог? – Малышеву не спалось.

Улугбек Карлович заворочался и нехотя повернулся к бодрствующему товарищу:

– Что случилось, Константин Павлович?

Костя почесал подбородок, поерзал на ложе. Местные азиатские клопы и вши отличались от своих итальянских собратьев – заснуть было очень проблематично.

– Я вот все думаю: на кой нам этот поход сдался?! Вроде все в порядке – жена появилась, дело процветает… – Он спохватился: – Это я о себе, конечно, но и ты ведь… Гляди: всю жизнь в земле ковыряешься, чтобы меч какой ржавый откопать. А тут запросто с хозяином меча самого поговорить можешь! Мечта, мать ее!

Костя придвинулся поближе к археологу.

– Тимофей всю жизнь служил, а выше подъесаула не пошел – а тут в представители легата выбился. Считай, адъютант маршала какого. Захар, опять же…

Улугбек перебил сумбурный монолог бывшего фотографа:

– Сколько раз на вас покушались за прошлый год?

Костя смутился:

– Ну, два раза…

Сомохов резюмировал:

– Раз на меня, три раза на Горового и еще раз пытались зарезать Захара – это не может быть случайностью, Костя. Мы серьезно стоим у кого-то поперек горла. И этот кто-то не гнушается самыми грязными средствами.

Малышев неуверенно протянул:

– Но ведь пронесло?

Улугбек Карлович поскреб отросшую щетину и устало возразил:

– Пронесло раз, даже два раза, а потом?! Иногда мне кажется, что нас хранит само провидение для какой-то своей важной цели. Я не верю в слепую удачу. За нами идет охота, и приз на ней – ваша и моя головы, Костя. А с волками жить… так лучше уж без волков! – Он помолчал, но, увидев осунувшееся лицо собеседника, смягчил тон и спросил участливо: – Случилось что-то?