Олег Здрав - Колхоз – дело добровольное Страница 18

– Бинго! – ставлю, сто к одному, что не стерпит. Набивной теплый халат – это предмет гордости и статуса, сравнимый по важности, разве что, с тонированной «десяткой» низкой посадки в Дагестане спустя четверть века.

– Извини, шаринам, – улыбаюсь самой обворожительной из своих улыбок.

Моих познаний в таджикском на большее не хватает, и не уверен, что шаринам – сладкий мой будет сочтено за оскорбление, но больше ничего не помню, не «дустом» же его звать – безобидное «друг» сейчас не подойдет.

Все рассчитано правильно, «юрчик» хватает меня за футболку на груди и пытается что-то выдать гневно-истеричное, но такой возможности ему не предоставляется. Отжимаю локтем его граблю загребущую вниз – опытный боец сразу бы отпустил захват, освобождая руку, горец же не сообразил вовремя, и вынужденно наклоняется следом за своей зажатой конечностью, чтобы… встретится с моим коленом.

Точно в солнечное сплетение, причем сдерживаюсь, удар даже не в полсилы – чтобы не калечить. Но и этого достаточно – юрчик оседает, открыв рот, судорожно открывает рот, пытаясь вдохнуть воздуха.

Оставшиеся дружки бросаются на помощь поверженному товарищу. Но бойцы из них аховые, даже зацепить меня не в состоянии. Один получает прямой жесткий в кость ноги – нехороший удар, запрещенный в большинстве спортивных единоборств, но я же не в полную силу – синяк на неделю максимум. Товарищи в стеганых халатах, как в бронежилетах – лоу-кик в бедро сомнителен, а с моими возможностями, можно самому себе конечность уломать с равной вероятностью.

– Ты как? – жиртрес ни жив ни мертв. – Не боись, если ещё раз наедут, ты мне сразу маякни. Девятая комната, Саша Морозов.

– Валерик, – осторожно протягивает руку. – Спасибо большое, они меня уже третий день допекают.

– Да ладно, козлов надо учить, – и обращаясь к поверженным инвалидам, добавляю. – Толстого не трогать, иначе будете иметь дело со мной. Уяснили юрчики?

Быстро умываюсь, и в сопровождении круглого, как шар, Валерика возвращаемся в лагерь.

– Почему ты их юрками все время называл? – интересуется попутчик.

– Кулябские они, значит юрчики. Памирские – вовчики, но их здесь вроде нет, судя по орнаменту на тюбетейках и халатах, хотя может, просто не различаю. И они друг друга терпеть не могут, и дай волю начнут резать своих соседей, так что только держись.

Что-то не туда меня понесло, до резни «вовчиков» и «юрчиков» ещё лет семь, не меньше.

– Валерик, ты случайно Таню, Олю и Наташу не знаешь? Они вместе на костре вчера были, – должна же быть хоть какая-то польза от нового знакомца.

– В одной группе учимся. Красивые. Только, со мной они не дружат – не интересный я им, – вздохнул человек-пончик.

– Да уж, – оценив его параметры, согласился, процитировав по памяти отца русской демократии.

– Скажи-ка, милок, как у вас обстоят с выполнением нормы? – производственный процесс никак не выходит из головы.

Выясняется, что у студентов ситуация точно такая же печальная. За неделю, что они здесь находятся, норму ни разу никто не собрал – к слову, заработки намного ниже, чем у нас. Точнее, сама норма выше, а вот плата за питание взимается в полном размере, а не символические 50 коп в день, как у школьников. В итоге получается совсем грустно, о чем и поведал многострадальный толстячок. И кормят плохо, и заработка можно не ждать, стипендия же такая, что не разгуляешься – всего сорок рублей.

И причина всё та же – колхоз нормальные поля не дает, а на подчистке «кошкины слёзы» получаются, а не заработок.

– Кто у вас комиссар лагеря? Веди к нему, бороться будем с вселенской несправедливостью, воплощенной в данном эпизоде исторического бытия.

– Здравствуйте, Виктор Васильевич! Я по поручению комсомольской организации школы по вопросу первостепенной важности.

Молодой, ещё и тридцати нет, комиссар отряда, приветливо улыбается и крепко жмет руку.

– Чем мы можем помочь соседям? – с готовностью отзывается товарищ, даже не задумываясь, лучась искренней симпатией к братьям меньшим, школьным.

Обрисовываю ситуацию с распределением полей.

– В то время когда область борется за выполнение «Продовольственной программы», когда каждая тонна на счету в копилке соц. Соревнования, мы не можем собрать даже обычную норму. В то время, как на соседних картах, томаты перезревают и их никто не убирает!

От избытка пафоса Виктор Васильевич немного морщится, но соглашается поднять вопрос на встрече с председателем.

– Нашего руководителя, Петра Иосифовича, вы знаете, я его предупрежу, что вы вечером подойдете согласовать позиции на переговорах. Спасибо за сотрудничество, – пожимаю руку и быстро линяю, чтобы избежать вопросов и уточнений.

Теперь очередь Дькова-старшего.

– Товарищ замначальника лагеря, разрешите обратиться?

– Опять ты? Передумал на баранов ехать? Неужели каракуртов испугался? – ехидно интересуется Иосифович, очевидно, что моя афера, шитая белыми нитками, вскрылась. Что, в общем-то, не мудрено – колхоз наш маленький.

– Руководство студотряда хочет поднять вопрос о справедливом распределении свежих полей для сбора томатов. Они считают несправедливым, когда самые урожайные поля отдаются местным, а мы за ними крохи подчищаем.

На резонный вопрос, какое отношение имеет будущий овцевод к процессу сбора помидоров, отнекиваюсь, что чисто случайно встретил Виктора Васильевича, и уже он попросил передать, что вечером зайдет обсудить этот вопрос. Я же просто мимо проходил в этот момент времени.

– Я не я и корова не моя, знать ничего не знаю, – так кратко можно выразить мою оправдательную речь.

После чего был отпущен восвояси – похоже, лекция о членистоногих сошла мне с рук без видимых последствий.

Около входа в барак попался Пашка Косыкин, и по его нервному и решительному виду, легко догадаться о чем пойдет речь.

– Я считаю, что мы поступили нечестно! – никто и не сомневался, что тема эта ещё всплывет. Все равно надо поставить точки над «И».

– Согласен с тобой, целиком и полностью, – даже и не думал возражать. Павел прав на сто процентов, естественно, с его точки зрения и переубеждать – только время тратить зря.

– Ты даже не спросил о чем речь? – удивился правдоруб.

– Можно подумать, что у тебя есть какая-то другая тема для разговора, кроме помидор собранных на соседнем поле. Нетрудно догадаться.

– Если ты признаешь, что был не прав, то зачем тогда предложил эту идею? Почему не отговорил, когда я высказался против.

– С точки зрения настоящего комсомольца, ты абсолютно прав. Но в результате хитрого плана наш класс сегодня собрал на две тонны больше. Кто от этого проиграл? Страна, колхоз или школьники?

– Никто не проиграл, а некоторые даже выиграли, – упрямо, играя желваками, и потупив взгляд, выдал Косыкин.

– Да что ты привязался с этими деньгами. Лучше бы эти помидоры сгнили на поле в ожидании зажиточных колхозников? Так что ли? А чтобы не поднимать эту тему больше, то весь сегодняшний заработок, а это примерно пять рублей, обещаю перечислить в фонд мира в день зарплаты.

Попался голубчик! Теперь и тебе придется сделать тоже самое, чтобы совесть не мучила. Хочешь по справедливости, начни с себя.

Павлик, ни секунды не сомневаясь, тут же пообещал сделать тоже самое, и даже искренне пожал мне руку с видимым облегчением.

– Мда, ну и кто кого присовестил?

Денег ни капли не жалко – по большому счету все мои накопления за многие годы, в том числе колхозные, сгорели на книжке в 1991-м, пока я бегал в сапогах и с автоматом в районе Карабаха.

Сейчас —то чего их жалеть? Двухкассетник японский накопить и взять у барыг? Или сэкономить и взять «Маяк» с усилителем – даже не смешно ни разу от таких мечт глобальных.

Тем более, что Жанна, абсолютно точно вычислила нашу хитрость, не дурра же она, в конце концов, и пожертвование в Фонд Мира позволит сохранить репутацию в её глазах – почему-то это показалось мне важным.

Специально оповещать комсорга о добровольном пожертвовании не стану, все одно, только через неё оформляется «доброе дело», а Пашка обязательно проболтается на радостях.

Комната вместо привычного запаха рабочего коллектива встречает ароматом женной канифоли и припоя. Не успел проконтролировать и Дима Птицын получил таки задание на пайку проводов и лампочек, ибо сам Олежа ибн Кулибин занят более тонкой работой – собиранием «микросхемы» для цветомузыки. Стоит особо отметить, что слово «микро» здесь категорически неуместно, поскольку каждый тиристор имеет размер с голубиное яйцо и солидный вес грамм в двадцать, не считая навинченной на него гайки под ключ на двенадцать, а всего их штук шесть прилеплено, не считая конденсаторов, сопротивлений и массы проводов соединяющих их. Весит такая «микросхема» не менее килограмма – для сравнения в обычном смартфоне будущего счет транзисторам уже давно идет на миллиарды.