Сергей Алексеев - Ох, охота! Страница 18

Местные чиновники, что обзавелись своими угодьями, после оставления госслужбы, без административного ресурса и финансирования, попросту не потянут текущих расходов на аренду, охрану, биотехнию и должное содержание охотхозяйства и базы. Эти сдадутся первыми; за ними – крупные московские чиновники и бизнесмены средней руки, которые попросту пресытятся княжескими утехами. Останутся угодья у крупных корпораций, действительно увлеченных и одержимых охотой состоятельных людей, у самого Министерства лесного хозяйства и у тех, кто изначально рассматривал ловчий промысел как бизнес, зарабатывал деньги на иностранцах и преуспел, сделав дело прибыльным. Предложение на рынке во много раз перерастет спрос, обвалятся цены, и в результате все вернется на круги своя. Как промысловая охота нерентабельна для охотника, точно так же и содержание охотугодий, если использовать их для собственных утех, а надежда заманить к себе богатеньких соотечественников и иностранцев призрачна, просто их на все частные охотхозяйства не хватит – велика Россия…

И все-таки будущее за любительской охотой, причем не только традиционной ружейной, либо с помощью ловушек, а связанной с развитием почти утраченных традиций. В конце концов, когда древнейшее это занятие становится не способом пропитания, а увлечением, спортом, добывать зверя и птицу промысловым образом не имеет ни экономического, ни нравственного смысла. После того как нувориши натешатся, любительская охота непременно превратится в клубную деятельность, обретет ту форму, в которой и должна существовать в нормальном, избавленном от психологии голода, обществе. Географическое, климатическое и природное многообразие территории России позволит так же разнообразно развивать клубы, ориентируя их по видам и способам охоты. Клуб – это прежде всего, коллективное пользование угодьями, как говорят, в бане и на охоте все равны, а традиционно общинный уклад русской жизни позволит восстановить утраченную справедливость и равность прав охотников.

Например, в Воронежской и Волгоградской областях уже работают клубы псовой охоты, есть свои конюшни и псарни, увлеченные люди возрождают не только традиции и обычаи, но и породы лошадей, гончих и борзых собак. И это уже не только развлечение, а образ жизни, если хотите, мироощущение. Такая на первый взгляд экзотическая ловля довольно доступная, ибо кони в основном собственность клуба или арендованные, собак же охотник выращивает и натаскивает сам. Не случайно ведь в XIX веке, когда образцы охотничьего огнестрельного оружия достигли высшего развития, помещики лесостепной и степной зоны России по-прежнему занимались псовой охотой, на которую не берут ружей. Именно такая охота является поистине спортивной, способствует не только хорошей физической форме, активному, подвижному отдыху, но и стимулирует развитие коневодства и собаководства.

Только в клубе, где сбираются люди по одинаковым интересам, можно возродить благородный и настоящий княжеский способ охоты – с ловчими птицами. Вся древнерусская литература изобилует описаниями соколиной охоты, прежде всего в «Слове о полку Игореве», а образ сокола, пикирующего на добычу, который изображался в виде трезубца, входит в орнаменты и даже гербы. Например, охота с луком, арбалетом, тем паче с рогатиной на медведя, для тех, кто обожает экстрим, ставит ловца и зверя практически в равное положение и снимает этический барьер между ними.

Это первое, что требуется после желания.

Я никогда не смогу забыть свое первое ружье «Белка», купленное отцом в 1961 году как подарок за хорошую учебу. В то время это был величайший праздник, когда мы поехали в торбинский орсовский магазин, где продавали все, от продуктов и хозтоваров до оружия, причем тогда без всякого милицейского разрешения. Однако выбор оказался небольшим, среди кос, вил и печных дверок стояло всего четыре ружья – две тульские курковые двустволки, ижевская одностволка и эта самая «Белка», на которую я давно положил глаз, поскольку никогда еще таких не держал в руках, а лишь видел на прилавке магазина. Конечно же, батя хотел купить мне двустволку, ружье, так сказать, на вырост, тем паче цена оказалась примерно одинаковой – двадцать девять новых рублей. Вероятно, он мыслил по-крестьянски, мол за те же деньги получаешь аж два ствола 16-го калибра, а тут – мелкокалиберка и 28. Рассматривая ружья, мы здорово измазались в пушечном сале, ибо они были в консервации, рассчитанной, поди, лет на триста, и я начинал уже канючить, чуя, что «Белки» не видать, но тут вмешалась продавщица тетя Тася.

– Если пацану ружье берешь, то это легше и короче. – с материнским знанием дела заявила она.

– Двустволка-то тяжелая и длинная. Как он носить-то станет?

И тем самым сделала меня счастливым!

Ружьё «Белка» Ружьё «Белка» (ИЖ-56-3)

Мы купили «Белку», а поскольку ремня не было, да и за плечо из-за сала не закинуть, то я понес ее в руках. И мне очень хотелось, чтоб кто-нибудь из пацанов увидел, как иду по поселку с новеньким ружьем, но навстречу никто не попался и не оценил торжества момента. Дома мы отмыли его керосином и тут обнаружили хромированный ствол, что тогда было невероятной редкостью и о чем мы читали в журнале «Охота…», зарядили патроны и стали проверять бой. Отец повесил газету на баню, отмерил сорок шагов и выстрелил навскидку.

– О, ё!… – только и сказал он и, добавив пять шагов, пальнул еще раз. Центр газеты опять накрыло почти ровным кругом пробоин.

– Ты гляди! – изумился он и добавил еще пять шагов. – Ну повезло!

– Бать, дай я! – увивался у его ног. – Хоть разок!

В общем, пока он сам не настрелялся, в том числе и из верхнего, мелкокалиберного ствола, мне не дал. Я бабахнул в газету, после чего вычистил ружье, и отец убрал его за головку кровати, где стоял остальной арсенал.

С начала осени я побегал с ним за утками, но однажды возвращаюсь из школы – «Белки» на месте нет. Оказывается, отцу она так понравилась, что он забрал ее на осенний сезон, поскольку лучше оружия для промысла боровой дичи и белки в природе не существует и доныне. В первый же сезон мое ружье не просто окупилось, а можно было еще десяток новых приобрести. Батя лишь нахваливал его и словно забыв, чье оно, взял и на зимний сезон. Короче, «Белка» только стала считаться моей, на самом деле родитель ее из рук не выпускал, и наконец, опомнившись, что отнял подарок, позволил мне брать свою двустволку и мелкокалиберку ТОЗ-8, которая представляла из себя толстый лом с затвором. Правда, из нее-то я и научился стрелять, за сто шагов попадая в спичечный коробок, а поскольку патроны у отца были на счету, то приходилось экономить деньги и покупать – пятьдесят копеек за пачку. Я приходил в магазин, молча давал деньги, и тетя Тася так же молча подавала мне патроны. Однажды зимой на сборе сосновых шишек я заработал тринадцать рублей, которыми мог распоряжаться по своему усмотрению. Так я в тот час дунул в магазин, купил настоящую жерлицу, фонарик, а на остальное аж двенадцать пачек патронов.

Видел я свое сокровище и держал в руках лишь на весенней и осенней утиной охоте либо когда вместе с батей ходили на крупного зверя. После первого года «Белка» стала потертой, потасканной, с исцарапанным ложем, но нравилась от этого еще больше. С той поры я не люблю нового оружия, в том числе боевого: когда в армии у нас заменили автоматы и пистолеты, я долго привыкал к вороненым стволам, на стрельбище казалось, что они хуже бьют, как-то замедленно работает автоматика – в общем, то же самое, что необмятая зеленая гимнастерка, выдающая в тебе молодость.

Отец опробовал гладкий ствол «Белки» круглой пулей, однако не решался стрелять, например, по медведю, считал, слабоват заряд, а брал штучного производства двустволку 12-го калибра ИЖ-54, по тем временам слонобой. Мне тогда еще стрелять по крупному зверю в одиночку строго запрещалось, хотя я на всякий случай носил в патронташе четыре пулевых заряда. Однажды в августе поплыл на обласе за реку, чтобы поставить сети и погонять уток на многочисленных пойменных озерах. Сибирское изобретение, облас, трехметровой длины долбленая, очень верткая, но чрезвычайно легкая лодочка – вечный спутник охотника от ледохода до ледостава. Так вот, перетаскивая обласок из Чети в озеро, я оставил его и начал подкрадываться, чтоб глянуть, нет ли возле берега уток.

И вместо них увидел, что кто-то сидит в смородиновых кустах и собирает ягоду. Разумеется, дичь тут уже распугали… Я закинул ружье за плечо и хотел было вернуться к обласу, но в этот миг увидел, как из кустов на дыбки встал медведь. Он вырос мягко, неслышно, эдак метра два ростом, повертел огромной головой, снова сел, словно баба под корову, и начал чавкать. Расстояние, шагов двадцать, не больше, поэтому я тоже присел и стащил ружье. А было это много позже того, как я лазал к медведице в берлогу, и от этого кровь вскипела, но тут же остыла от мысли, что это – моя удача, мой зверь! Конечно же, я не представлял и не понимал еще всей опасности этой охоты и почему-то был уверен, что завалю зверя, как утку. «Белка» была заряжена дробью, поэтому я осторожно разломил ее, благо, что обношенная отцом, она открывалась уже почти беззвучно, перезарядил пулей и привстал, как медвежонок…