Олег Верещагин - Про тех, кто в пути Страница 18

Нет, такого не может быть, но если?! Неужели тогда... Нет, лучше он умрёт. Тогда лучше умереть. Он не презирал этих мальчишек, нет. Но для себя решил: лучше умереть, чем так вот...

Над городом несколько раз пролетали самолёты с аэродрома. Мальчишки каждый раз молча провожали их взглядами, но лица у всех становились недобрые.

Мартина так и подмывало крикнуть: «Не смейте, там отец!» — но он понимал, что это будет глупо. Да и сам отец знал об этой ненависти и относился к ней спокойно.

Толька, между тем, что-то сказал мальчишкам и поманил Мартина рукой. Пришлось одеваться и идти — скорей всего, было пора к тому загадочному деду.

Близился вечер. Жара не спадала, похоже было, что ночью пойдёт дождь. Мальчишки вместе пылили по окраинной улочке, заросшей зеленью. Толька неожиданно спросил:

— Зачем тебе это надо?

— Мне интересно, — соврал Мартин. И Толька ощутил, что он соврал, и криво усмехнулся. Помолчал и добавил: — Надо скорей, а то скоро комендантский час, вернуться не успеем.

— Ладно, — сердито ответил Мартин, — я просто хочу в этом разобраться, потому что я немец и потому, что погибают наши люди. И мой отец может погибнуть.

— Он может погибнуть и в небе, — сказал Толька, и Мартин нашёл в себе силы спокойно ответить:

— В небе — это война. А тут... тут что-то странное и страшное.

— И оно просыпается, — сказал Толька.

Мартин резко обернулся к нему:

— Как?

— Этот дед говорил нам — не надо будить то, что на аэродроме, если оно проснётся — то будет плохо всем. Вроде бы так уже было в давние времена... Вон его дом.

Дом — это было сильно сказано. Вот это жилище вполне соответствовало заочным представлениям Мартина о том, как живут русские. Покосившуюся хибару, косо выглядывавшую из запущенного сада, покрывала солома. Единственное видимое окно мутно отражало солнце.

Короче, тот ещё был домик, что и говорить. Но он вполне вязался внешним видом со своим хозяином, который расставлял у стены самодельные удочки. Около его ног стояло древнее деревянное ведро, в котором что-то бурно плескалось.

— Все места знает, но никому не говорит, — прошептал Толька. — Сейчас попробуем... — он кашлянул и оглушительно проорал: — Вечер добрый, дед Никодим!!!

«Вечер» Мартин понял и, сообразив, что русский приветствует старика, быстро поклонился. Дед между тем повернулся. Он был седой, как снег, заросший волосами, как шотландская овчарка и согнутый, как рыболовный крючок. Окинув мальчишек взглядом предположительно где-то скрывавшихся среди волос глаз, дед гулко бухнул:

— Чаво?! Рыбы нету. Не ловисся. Ничаво нету.

— Да не нужна рыба!!! — рявкнул Толька.

Дед помотал головой:

— Всем нужна. Нету рыбы.

— Ёшкин кот... — буркнул Толька. — Дедушкаааа!!! Нам!!! Бы!!! По!!! Го!!! Во!!! Рить, хрен старый!

— Чаво орёшь, я не глухой, а он орёть, — равнодушно заметил дед. — Рыбки не хотите? А там поговорим. Водички натаскаете, и поговорим, ага. Ну и рыбку почистите, значить. Потом.

— Чего ему надо? — спросил Мартин.

Толька вздохнул:

— Пошли за вёдрами, — сказал он по-немецки.

— Они там, значить, снутри на лавке, — любезно объяснил, ухитряясь коверкать и этот язык, по-немецки дед...

... — Я лет семь у немецких, значить, колонистов работал. — дед Никодим сноровисто шлёпам больших карасей с боку на бок. — Эх, мучицы ба... Семь, значить, лет. И уж немца, значить, с нашим ни в жись не спутаю. Особенно ковда услышу, как он говорить. Да я плохо слышу, я и правда глуховат...

Мартин следил за дедом, разинув рот. Старик бил в котелок8 так здорово, что просто непонятно было, кого и зачем он надувает. Караси пахли обалденно.

Толька куда-то отлучился и отсутсвовал уже довольно долго. А дед разглагольствовал по-немецки с такой лёгкостью, как будто это был его родной язык. Нет, эти русские — оччень непростой народ...

— Да! — дед словно бы окаменел. — Чё спомнил-то, малой! Я тебе тут вещу дать хотел... — он порылся в кармане неопределённой формы и размера штанов и извлёк странноватую металлическую бляшку. Она тяжело оттянула ладонь протянувшего руку Мартина... Восмиугольная серая звезда с чёрной воронёной стрелкой.

— Спасибо, но это зачем? — Мартин с любопытством разглядывал странноватую вещичку.

— Чаво? — осведомился дед.

— Ну, вот, — Мартин продемонстрировал бляшку.

— Это чаво та? — изумился дед. — Старая вешш... Нашёл иде?

Мартину захотелось придушить деда на месте. Но тот вовремя отвернулся со словами:

— Ну нашёл — и ладно... А я чего хотел-то сказать... — снова зашкворчали караси. — В старое время люди много чаво знали. И куда не нать соваться — не совались... да. Был в этих местах князь. Совсем в старое, надо быть, время... В давнее... Масла вот тоже нету, на воде жарить — морока одна...

— И что князь? — Мартин сидел, как на иголках.

— Князь? — дед шлёпнул карася на глиняную тарелку. — Какой?

— Вы сказали — князь тут был, — Мартин глубоко вздохнул.

— Дышишь ты тяжко, — сочувственно сказал дед. — Бабка моя покойница травки знала всяки, она б тебе подмогнула... Был князь? Да откуда ж я знаю... Может, и был. Караси готовы вот. Второй-то где, тож шустрый?

— Я тут, — Толька возник на пороге, сел рядом. — Ну что?

— Я его убью, — процедил Мартин углом губ.

— Я и сам скоро помру, — заметил дед, — чего пули тратить... Вот днями тоже приходил. Как его... тьфу ты, господи... полицейский. Говорит — аусвайс выправляй, дед, а то капут сделаем, старый леший. Ну, погрозил и пошёл. И дорогой-то делся куда-то, посечас ищут. А куда тут деться — небось, к лешему и забрёл...

Так вот тот князь шибко смелый был и умный. А може, считал себя так. Числил. Да... Вы карасей ешьте, ешьте... И вызнал князь про дырки такие, скрозь которые можно в иные миры добраться. Уж чего он там себе думал — я не знаю. Но только он тех дырок наотворял — ужасть! И полезло через них всякое...

Князь-то, — дед укоризненно-осуждающе покачал головой, — думал сглупа, что они — эти, значить — ему служить будут. По первости и служили. А потом, как взялись сами собой руководствовать! Князь-то первым и сгинул. Уж как там дальше было — а хороши караси!

Толька тихо застонал.

— Болит чаво тоже? — участливо спросил дед. — Глядю — оба вы больные... Эх, нет моей бабки... Ну, а как сгинул — тут эти-то и вовсе распоясались, сёлами людей уволакивали. Но всё ж нашлась на них управа. Загнали их вобрат. И запечатали, вроде как. А только они-то помнят, — дед погрозил пальцем, — помнят, что тут ход был. И только и ждут, чтоб, значитца, кто им дорогу открыл... Воды-то натаскали?

9.

Отцовский «мессер» был похож с хвоста на шумовку. Дырок оказалось не меньше тридцати, сквозь хвост красиво светили последние лучи закатного солнца. Механик отца — Мартин никак не мог запомнить его имя — посвистывая, рисовал на фюзеляже ровненький красивый крест — вдобавок к тем ста с лишним, которые его уже украшали.

Отец сидел на краю аэродрома, широко расставив ноги. В левой руке он сжимал фуражку. Голова была запрокинута, глаза закрыты. Волосы шевелил ветер.

— Пап! — с коротким криком Мартин врезался в него.

— Тише, — полковник Киршхофф усадил сына рядом, прижал к себе, не спрашивая, как тот пробрался на полосу.

— Поздравляю, — сказал кто-то, Мартин смутно помнил этого офицера из штаба аэродрома. — Пе-29 — это не шутка.

— Какие уж тут шутки, — полковник открыл глаза. — Где Юлли? Что с моим ведомым?

— Солдаты видели, как он упал в районе... — офицер назвал какое-то слово. — Я соболезную.

— Чёртов дурак, — прошептал полковник Киршхофф, отстраняя сына. — Чёртов глупый мальчишка... Я же кричал ему... я кричал ему... проклятый кретин, чему их только учили... Что он упал, я видел сам! — неожиданно крикнул он. — Что с ним?!

— Полагаю, он мёртв, — слегка удивлённо ответил офицер.

— Да. Конечно, — полковник оперся на сына. — Помоги мне встать... — и вдруг пошатнулся.

— Папа!!! — закричал Мартин, стараясь удержать отца. — Помогите! Папа!..

...Мартин пересел на кровать отца только после того, как вышел последний из офицеров. Полковник Киршхофф улыбнулся.

— Ничего страшного, — сказал он и взъерошил волосы сына. — Мякоть, я и почувствовал-то только когда вылез из машины... Скоро опять буду на ногах... Ну, ты что? — Мартин прижался щекой к плечу отца.

— Ты сбил их? — спросил мальчик тихонько. — Как? — он заглянул отцу в глаза.

Полковник Киршхофф покривился:

— Грязно, как в кабацкой драке, когда бьют друг друга кружками и стульями... Юлле вместо того, чтобы поднырнуть, зашёл сверху, точно там, где у них сидит стрелок-радист. Как будто спятил... или решил, что на скорости тот промахнётся.

А тот влепил очередь точно в двигатель. Я видел этого парня за бронестеклом — молодой совсем. Юлле упал. Я зашёл снизу, распорол им брюхо, думал, что сдетонируют бомбы. Чёрта с два... В это время второй «пе» врезал мне по хвосту.