Завещание фараона - Ольга Митюгина Страница 18

— Поедем быстрее, о царевна, — только и промолвил в ответ старый лазутчик фараона.

— Мы успеем проскользнуть до восхода?

Мена нахмурился.

— Н-нет… — наконец с запинкой промолвил он. — Боюсь, что нет. Придётся нам провести ещё один день в Египте. Укроемся вон в том оазисе, что впереди. А когда совсем стемнеет, отправимся в путь. Огонь сегодня разжигать не будем, обойдёмся остатками вчерашней еды.

Девушка кивнула и пришпорила коня.

Вскоре густой подлесок оазиса сомкнулся за спинами путников.

В сердце небольшой рощи царил глубокий зеленый сумрак. В вышине покачивались густые кроны обвитых лианами пальм, а из земли, тихо журча, бил кристально-чистый родник, в котором дробилось и дрожало утреннее солнце, лившееся сквозь листву.

Мена и Агниппа спешились, наполнили фляжки чистой водой и пустили напиться коней, а сами, сев у родника, скромно позавтракали, разделив пару лепёшек, сыр и несколько фиников.

Оба хранили молчание. Мена напряжённо вслушивался в тишину, а Агниппа, не желая ему мешать, просто думала о своём. На губах её блуждала светлая улыбка.

Вздыхал ветер в кронах, пели птицы, журчал ключ, пофыркивали кони. В воздухе разливался тонкий аромат ладанника.

Царевна ободряюще похлопала своего советника по руке. Мена ответил ей улыбкой, но глаза его оставались тревожными.

— Ты сам не свой, — одними губами прошептала девушка, покачав головой. Мена упруго поднялся.

— Пойду-ка осмотрюсь.

— Только возвращайся быстрее, — кивнула Агниппа. Она не считала тревоги Мена обоснованными, но рассудила, что, быть может, тот успокоится, если своими глазами убедится, что вокруг на многие схены никого нет.

Бывший лазутчик фараона скрылся за деревьями.

Агниппа проводила его взглядом, а потом, обхватив колени руками, запрокинула голову и загляделась на небо и на короны пальм, покачивавшиеся в вышине. И вновь улыбка тронула губы девушки, нежная и светлая улыбка…

Царевна улетела в мечты. О чём? Кто знает… О чём может думать девушка в восемнадцать лет, сердце которой свободно?.. Объявленная преступницей, в бегах, переодетая мальчишкой — на пороге новой жизни… и в шаге от смертельной опасности?

Кто же угадает стремление её мысли…

Спокойствие царевны прервал громкий треск кустов. Их ветки тряслись, раскачивались, шумели — через них, не скрываясь, кто-то отчаянно бежал.

Агниппа вскочила. Через мгновение на поляну из зарослей выдрался Мена — с взлохмаченными волосами, весь покрытый оборванными листьями и сломанными веточками. Глаза его лихорадочно горели.

— Скорее!.. — только и крикнул советник, бросаясь к своему коню и взлетая в седло.

Девушка смертельно побледнела. Сердце ее замерло. Как никогда отчётливо она осознала, что они ещё в Египте.

— Скорее, Агниппа, скорее!.. — вновь крикнул ей спутник. Конь его, фыркая, нетерпеливо гарцевал, чувствуя тревогу всадника.

Царевна глубоко вздохнула и заставила себя встряхнуться. Ни о чём не спрашивая, она бросилась к своему скакуну. Советник тут же пустил своего жеребца в галоп, топча молодую поросль тамариска и ладанника. Девушка, вскочив верхом, помчалась вслед за Мена.

Она молилась всем богам о защите, приникнув к шее коня.

Мена скакал не оглядываясь. Он прекрасно слышал топот коня Агниппы, и этого было ему довольно. Лазутчик фараона последними словами ругал себя за неосторожность — но кто ж знал, что всё так получится?

Осматривая оазис, он спугнул пасшуюся на опушке лань — и животное выскочило на равнину. Прямо на отряд вооружённой стражи, что, патрулируя границу, проезжал мимо буквально в двух схенах.[8]

Мена замер, затаившись в кустах тамариска и боясь даже дышать. Как он молился, чтобы солдаты не придали значения выскочившей из оазиса четвероногой беглянке! Но воины, похоже, своё дело знали. Коротко посовещавшись, они развернули коней и, разбившись на два крыла, двинулись к роще.

«Окружат и начнут прочёсывать с двух сторон, — понял Мена. — Человек десять. Можно спрятаться, но куда деть коней?.. Их найдут — и уж тогда эти вояки землю на четыре локтя вглубь перекопают, а нас разыщут. Нет. Только бежать. Граница близко, у нас есть шанс уйти. Помоги нам, Амон!»

Более не думая об осторожности, старый лазутчик кинулся назад, к царевне — и сейчас мчался напролом, сквозь заросли, прокладывая ей дорогу.

Они вылетели из тенистой рощи на яркое полуденное солнце под самым носом у солдат, которые, замкнув цепь, уже готовились начать прочёсывание. Двумя стрелами понеслись беглецы в степь, к границе.

— За мно-ой!! — раздался громогласный рёв за их спинами — и вдогонку, понукая коней, ринулся весь отряд. Командир летел впереди на гнедом жеребце.

Вот это была скачка!

Агниппа приникла к шее своего вороного, пряча лицо в его гриве от встречного ветра, и слышала, как гудит земля под копытами. Сирийский скакун прижал уши, вытянулся, как струна— и нёсся, подобно вихрю.

Несколько томительно долгих минут…

Стон земли, свист ветра, вкус пыли на губах. Слепящее глаза солнце. Запах конского пота и степных трав. Ничего впереди, кроме спины Мена, пригнувшегося в седле, да белого крупа его коня.

Агниппа рискнула осторожно глянуть через плечо.

Расстояние меж беглецами и погоней стремительно увеличивалось. Её советник знал, каких коней брал! Поспорить в быстроте с сирийскими красавцами могли лишь персидские скакуны, но кто бы преподнёс такой дар обычным служивым? Каждый подобный конь стоил многолетнего жалования простого воина.

Поняв, что они уходят, девушка почувствовала, что по лицу её невольно расползается улыбка — широкая и довольная.

Мена с тревогой оглядывался, придерживая своего бешено летящего в галопе скакуна — всё же царевна, как-никак, отставала от него, опытного всадника, — но Агниппа лишь подмигнула ему на всём скаку и коротко махнула рукой, чтобы её верный советник не волновался.

Сирийским коням ничего не стоило унести своих хозяев от погони!

Командир отряда тоже понял, что беглецы уходят, и крикнул:

— Стреляйте, ребята, стреляйте!..

В ту же минуту воздух наполнился свистом стрел.

С ядовитыми наконечниками.

Этот яд снискал себе всемирную славу как быстро и верно действующий. Рецепт его — равно как и его противоядия — знали только египетские жрецы. А мастерство египетских лучников, лучших во всей Ойкумене, превращало напоённые этим зельем