Император - Денис Старый Страница 18

Я дернул за шнурок в карете и экипаж сразу же повез меня прочь. Не было больше никакого желания упиваться своей властью и наблюдать за сменой психики людей, которые уже считали себя обреченными и первыми казненными более, чем за десять лет.

Я отправлял Разумовских, Бестужева, Теплова по разным уголкам необъятной Сибири. При этом я позволил бывшим вершителям судеб взять двадцатую часть от своих средств, что уже немало. Так же я дал дозволение взять в переезд до десятой доли крестьянских душ. Там, в Сибири, через год, все они должны быть освобождены. Почему так? Первое — получалось, что одномоментно в Сибирь переселяли более десяти тысяч человек. Второе — то, что добровольно крестьяне не пойдут, но в статусе крепостных, у них выбора нет. Там же, в Сибири станут вольными. Захотят вернуться? Пожалуйста! Но переход столь сложен, что это будет казаться невозможным. А так, на юге Сибири, на границе со степью, хватает земель, способных создать условия для продовольственной безопасности. А будет в Сибири хлеб, так и люди потянутся.

Те же земли, с коих крестьяне уйдут на Восток, станут обрабатываться КМС — конно-механизированными станциям, где работать станут местные поселяне. Остальные освободившиеся «подлые» будут привлекаться на производства: сахарные заводы, маслобойни, сыроварение, может и что иное. Земли у тех же Разумовских добрые, в районе Новгород-Северского, под Черниговом! Много у них земли с общим количеством под сто тысяч крепостных душ. У Бестужева меньше земли, но имущества хватало.

Конечно, не вариант вот так добиваться своих целей: посадить, или казнить половину людей, чтобы иные хорошо жили. Но кто нарывается, или нажил неправедным трудом, может, и должен, поделиться. Ну как нажил свои пять миллионов рублей Алексей Разумовский?.. Тетушка все даровала? Видел я бумаги дела, не более половины всех средств Алексея Григорьевича были дарованы, остальное появилось исподволь и вряд ли праведными трудами. И этот факт раздражал.

Вообще, я последние пару недель более обычного раздражителен. Подозреваю от чего. Да, оплакал Иоанну! Рядом Катя, которую хочу, но именно с желанием возлечь с женой, как это парадоксально не звучит, но я борюсь. Вот такой: хромой, слепой, озабоченный! Знакомьтесь — император Российской империи Петр III.

Кроме нерешенного вопроса сексуального характера, была еще одна причина моего плохого настроения. Я хотел на фронт. Нет, не потому что я возжелал славы, или, словно наркоман, стремился получить дозу адреналина. Нет… я хотел сбежать. Именно так. Я воспринимал отъезд на фронт за отдых — это то, в чем я могу признаться только себе. Я уставал!

Иными причинами уехать на войну, которые больше похожи на отговорки, было то, что назревала необходимость коррекции собственного образа монарха. Я не только возвышенный человек просвещения, но и смелый и умелый полководец, без страха и упрека. А тут еще не успел удобно сесть на троне, как начал репрессии и скинул всю елизаветинскую команду. Получалось, что капризный мальчик не может быть благодарным и достаточно умным, чтобы оставить многоопытных мужей, а начинает истереть и обкрадывать елизаветинских птенцов.

Но ведь так смотрится со стороны? Народ не станет вчитываться в доказательную базу, а найдутся те, кто по-своему растолкует происходящее. Поэтому очень важно было перебить информационную повестку чем-то популистским…

— А почему бы и нет? — спросил я сам себя, принимая решение.

Некогда, чего уже не будет, Павел Петрович вызвал монархов на дуэль, якобы для того, чтобы солдаты не проливали кровь. Отличный пиар-ход. Пусть оправдывается короли Фридрих и Георг, почему они не готовы к дуэли, а мы тем временем будем накидывать про трусость, то, что монархи только и привыкли, как прикрываться солдатами, что прошло время благородства и истинных королей. И все в таком духе.

Я два раза дернул за шнурок и карета остановилась.

— Ваше Величество! — дверцу приоткрыл Илья.

— Расписание мое помнишь? — спросил я секретаря и после положительного ответа, пригласил Илью пересесть в мою карету.

— Да, Ваше Величество! — сказал Илья и, не дожидаясь, пока я попрошу его озвучить мои планы, продолжил. — Сегодня открытие Морского шляхетского корпуса в Кронштадте. Вас ждут!

— В Кронштадт не поплыву. Перемени на какое-нибудь иное посещение, но с Голицыным нужно переговорить, — сказал я.

Начинала болеть голова и в районе левого глаза.

Не хотел я предстать перед бравыми моряками в неприглядном и все еще болезненном виде.

— Можно прибыть на Петербуржскую вервь и присутствовать при освещении нового линейного корабля «Слава Лепанто», — Илья вопросительно посмотрел на меня.

— Это займет меньше времени. Поедем туда, а на открытии Морского корпуса пусть зачитают мое воззвание, — принял решение я.

— Тогда можно встретиться с графом Иваном Ивановичем Нелидовым, — предложил Илья.

— Давай канцлера, а так же Померанцева и Кольцо, — сказал я.

Сразу же были отосланы три фельдъегеря с поручениями явиться свет мои очи названных людей.

Да! Я ввел фельдъегерскую службу, которая только начинает свою работу. Странно, почему ранее не было подобного инструмента управления [введена только при Павле I].

— Как Вы себя чувствуете, Ваше Императорское Величество? — спросил Михаил Михайлович Голицын, когда мы с ним встретили к Петербуржской верфи.

— Вашими молитвами! — скупо ответил я и улыбнулся. — Я ненадолго. Во-первых, хотел посмотреть на то, как спускают на воду… если не ошибаюсь семьдесят восьмой линейный корабль [в 1791 году в России было почти сто линейных кораблей]. Во- вторых лично сказать Вам, что новый Морской Устав я вчера подписал. Тяжело он нам дался…

— Да, Ваше Величество, но в спорах рождается истина! — философски заметил Михаил Михайлович Голицын.

— Вы правы! — сказал я Голицыну.

Хороший он администратор, жаль, что сильно сдает, может напряженная работа последнего года так изматывала Михаила Михайловича, может и годы берут свое. Надеюсь, что задуманную реформу он успеет провести.

Главным нововведением во флоте стал новый Устав [в реальной истории не менялся со времен Петра Великого до правления Павла I]. Теперь каждый матрос, мичман и иные офицеры должны знать свои обязанности, которые были четко разграничены. Кроме того, за каждым преступлением или нарушением закреплялось свое наказание, и были эти наказания значительно гуманнее, чем раньше. Например, была упразднена должность корабельного палача, запрещен такой вид наказания, как килевание. Уже не будут привязывать провинившегося, и протягивать его на веревке под водой от одного борта к другому, от чего многие погибали [реформа с отсылкой на преобразования Павла I].

Отдельным камнем преткновения стала возможность матроса вырасти до мичмана и дальше в повышении чинов. Голицын выступал за то, что вчерашний крестьянин не может быть флотским офицером. Такого же мнения придерживался и в иной истории тот Павел, который уже не будет моим сыном, так как Павлуша сильно отличался и внешне, и, смею надеяться, характером от убитого русского императора. Пришли к решению, что будет создаваться специальная комиссия, которая и должна была решать, кому быть мичманом, а кто этого и не достоин. У этой комиссии будут ключевые параметры отбора. Но все новоиспеченные мичманы должны будут пройти курсы, после которых сдать экзамены по чтению, письму, счету, навигации.

— Как новые пушки? Уже испытывали? Я про картечные! — спросил я.

— Да, Ваше Величество! Орудие имеет и свои недостатки, и явные достоинства, но часть орудийного оснащения подобными пушками весьма выгодна для корабля, — ответил Голицын.

Это была пушка, которая прозвана «демидовкой». В этом мире орудие вряд ли получит то название, которое имела в ином — карронада. Сравнительно скорострельная пушка, легкая, имела малый откат. Но… как всегда есть это самое «но». Крайне низкая начальная скорость снаряда и очень огнеопасная. Такими орудиями оснащались английские и французские корабли в самом конце этого века, мы опережали своих оппонентов на двадцать лет.

— Ну, а большие орудия испытывали? — поинтересовался я.

— На флоте их прозвали «груши», уж больно похожи те пушки на фрукт. Испытывать пришлось, на «Трех святителях» стоят четыре таких пушки. Доброе, но злое оружие, — Голицын замялся. — Опасаюсь я, Ваше Величество, что ящик Пандоры мы открыли теми пушками, да и коротышами-демидовками. Повторят англы или франки, так на море будет