Михаил Ланцов - Россия Молодая. Том 1 Страница 19

— Друзья! — Наконец подал голос Петр, когда до полуночи осталось пара минут. — Я очень рад, что вы все откликнулись на мое приглашение и составили мне компанию в праздновании Рождества. А потому я от всего сердца желаю вам всем удачу в делах, здоровье и радостное настроение. Всем нам! С Рождеством, друзья! Счастья вам!

С последними словами Петра, массивные часы, что стояли на полу в зале, начали отбивать полночь, открывая первую в истории Российского царства светскую рождественскую «вечеринку».

Играла музыка. Звучали тосты. Вкушались изысканные блюда. Время от времени хлопали малые ручные хлопушки на бертолетовой соли. Сверкала игрушками ель. В общем — все шло своим чередом. По крайней мере, для первого раза. А гвоздем всего этого представления стало то, что где‑то в районе двух часов ночи, Его Царское Величество изволил танцевать с Анной. Вальс. Под музыку «На сопках Маньчжурии», которая была названа «Преображенский вальс» или просто «Вальс» за неимением иных в конце 17 века. Казалось бы мелочь. Однако только танец со своей подругой он репетировал полгода. Да еще оркестр буквально взращивал пять лет, не говоря уже о другой работе. Однако эффект был достигнут правильный. Верный. Англичане, французы, шотландцы, немцы всех мастей, голландцы и прочие, присутствовавшие на приеме были поражены альтернативным вариантом аристократической эстетики, которая совершенно не походила на французские парики с буклями, да странные танцы, больше напоминающие ритуал. На них пахнул другой мир. Другая эпоха.

После танца Петр Алексеевич распрощался с гостями и удалился с Анной в свои покои. Почивать. Оставив всех желающих переваривать и обдумывать увиденное и услышанное под тихую музыку оркестра. Да беседовать свободно, обсуждая приборы из нержавеющей стали (или серебряной, как значилось в торговом наименовании), российские фарфоровые тарелки с красивой гербовой глазурью и прочие необычные вещи. Чего стоили только одни свечи Яблочкова, забранные матовыми плафонами из стекла, ярко освещающие залы? Сил и средств это съело изрядно. Хорошо хоть загодя озаботился созданием гальванической лаборатории, из которой получилось на время забрать генератор постоянного тока[24] на золотой обмотке[25] с приводом от простенькой паровой машины в десять «лошадей». Разовая акция, конечно. Но эффект имела невероятный для аборигенов, которые так и не поняли, что же так ярко светит внутри этих матовых стеклянных ламп.

— Петь, — задумчиво спросила Анна, уже утром следующего дня. — А мы не переиграли вчера? Помнишь, как на меня смотрели вчера мужчины во время танца? Я едва не покраснела. Мне казалось, что они меня глазами раздевают.

— Но так ведь не раздели? — Сонно потерев глаза, уточнил Государь. — Если так смотрели, то мы все правильно сделали. Значит тот образ, который мы для тебя подобрали, удался. Музыка, танец, одежда и многое другое. Полагаю, что многие ушли сильно задумавшись. Прежде всего, бояре и купцы. Первые — о своем виде и статусе, а вторые прикидывают, как на всем этом заработать. Я прямо чувствовал, как эти зерги лязгали своими челюстями в предвкушении поживы.

— Думаешь?

— Конечно, — усмехнулся Петр. — Я ведь не только для пущей гордости купцов да моих мастеровых с заводчиками пригласил на праздник. Дела, по возможности, нужно совмещать. Так и я заранее проинструктировал, кому и о чем следует рассказывать, если купцы будут интересоваться нашими товарами. Жду сегодня ближе к вечеру первых донесений. Помнишь, мы с тобой работали над каталогом? Вот и опробуем задумку.

Глава 2

— Василий, любимый, ты смог все разузнать? — Взволновано спросила Софья, когда Голицын вошел.

— Кое‑что, — как‑то грустно буркнул он. — Петр действительно всех удивил чудной одеждой, музыкой и прочим. По Немецкой слободе только и разговоров о нем. Все наряды обсуждают, да прочие детали. И по Москве тоже много слухов пошло. Разных. Больше всего люди пересказывают, дескать, братец твой заявил, будто отдает скопленные на черный день пятьсот рублей на нужды подготовки нового похода в Крым.

— А чего так мало? Думала, что он и тысячу, и две может пожертвовать.

— Он заявил, по слухам, что денег де у него очень мало. Все в делах. В товарах. Но он не жалеет, полагая своим настоящим богатством людей, работающих с ним и на него.

— Что, так и сказал? — Удивленно переспросила Софья.

— Сказывают, что так, — пожал плечами Голицын. — Но точно, как понимаешь, уже и не узнаешь.

— И народ, надо полагать, от таких слов растаял и весьма доволен?

— Весьма. Да и не только этим. Простой люд бесконечно пересказывает с особым удовольствием то, что Петька посадил с собой за один стол наиболее толковых мастеровых, что из простых крестьян да мещан будут. Очень он этим их порадовал. В общем, не праздник, а что‑то невообразимое. Простолюдины друг другу сказки сказывают. Бояре в задумчивости и смятении. Купцы мечутся как укушенные…

— А чего бегают?

— Так братик твой объявил торги.

— Чего? — Нахмурилась Софья. — Он что, теперь и торговать сам начал?!

— Да. Царевич–торгаш это… ладно, не суть. Пятнадцатого числа сего месяца он пригласил всех желающих торговых людей, что обитали в Москве и недалеко от нее, к себе в Малый дворец, где устроил торжище, но довольно необычное. Начнем с того, что все участники, дабы показать себя достойными, должны были оплатить участие. Сумма небольшая, но она была. Ну и записаться, получив личный номер на время торжища. После того, как все уселись, ведущий объявлял товар и называл начальную цену. Покупка отходила тому, кто давал большую цену.

— Там было что интересное?

— Конечно, — кивнул Голицын. — Много поделок из серебряной стали, фарфор, хрусталь, листовое стекло, зеркала, карандаши, бумагу с его мануфактуры и многое другое. Все маленькими партиями и за каждую купцы друг другу бороды драли[26]. Даже более того — он предложил к продаже не только уже готовые товары, но и еще только изготовляемые. Причем деньги — вперед. И каждую сделку строго фиксируют на бумаге, указывая участников, количество и качество товара, цену, сроки и ответственность сторон в случае просрочки или отказа. Купцы таким подходом удивлены, но Петька не желает ничего слышать, говорят лишь о том, что в деньгах порядок нужен.

— Вот ведь торгаш… — покачала головой Софья.

— Еще какой! Он ведь теперь удумал такие торги каждый месяц проводить и заложил строительство отдельного кирпичного дома на берегу Яузы где, по его словам, можно будет в будущем всем желающим подобным образом торговать. Купцы очень оживились. Почитай вся Москва торговая кипит, бурлит, да обсуждает. Я поспрашивал знающих людей в Немецкой слободе, так как говорят, что братец твой решил товарную биржу в Москве открыть. В сущности все эти его торги у себя дома и были маленькой биржей для торговли товаром партиями или оптом, как иначе говорят.

— И много ли у него купили?

— Все, что он выставил — девяноста семь партий разных товаров. Включая предоплату по еще неисполненные заказы на три месяца вперед. Цены редко останавливались на отметке в полторы начальной стоимости. Обычно — две–три давали. Особенно за листовое стекло и зеркала. Впрочем, столовый фарфор и хрусталь с приборами из серебряной стали, тоже пользовались популярностью.

— Что же тогда он собирается продавать на следующих торгах, коли на три месяца вперед все ушло? — Удивилась Софья.

— Пока не известно. Сказал, что тринадцатого числа предложит всем желающим ознакомиться со списком.

— Дааа… — медленно произнесла Софья. — И в кого он такой? Кстати, а пятьсот рублей он уже передал?

— Нет, но прислал письмо с просьбой принять в дар на оснащение воинства.

— То есть, он предлагает тебе поехать к нему на поклон и взять деньги?

— Именно. Поэтому я и жду удобного момента, чтобы случайно оказаться в Преображенском. Проездом. Заодно и деньги забрать.

— То верно, — кивнула Софья, — но не тяни. Сам говорил, что деньги нужны. Эти пятьсот рублей очень нам помогут в подготовке к новому походу.

— Признаться, я опасаюсь идти в новый поход, — чуть поежился Голицын. — Предчувствие у меня плохое. Братец‑то твой вон что чудит. Как бы бунт против тебя не поднял?

— Сам же говорил, что ему незачем. Тем более что его торговли я не мешаю, а более его ничто не интересует.

— Так‑то оно так, — задумчиво произнес Василий. — Но я сильно переживаю. Сама посуди. Все толковые офицеры, что служили верой и правдой твоему покойному родителю и тебе ушли в отставку по здоровью. А потом, внезапно оказывается, что их подобрал ни кто иной, как твой братец. И они у него не хворают и вида вполне довольного. Странно, не правда ли? Его три полка пехотных укомплектованы новенькими французскими фузеями. Есть своя артиллерия, к счастью, малая. Но на чудных лафетах. В деле я ее не слышал, а офицеры говорить не желают, ссылаясь на запрет Петра болтать о военном снаряжении и науке. А ведь у него еще есть три роты сопровождения, что ездят на фургонах, какие‑то разрозненные отряды конных егерей и прочее. Я уже сейчас не могу сказать, сколько и каких войск под его рукой. Причем, что примечательно, все вооружены по самому последней французской моде, отменно одеты, обуты и весьма сытно живут. Да еще корабельные команды на Плещеевом озере. Там по слухам до тысячи человек учиться. И ты знаешь, меня страх берет. Ведь в любой момент он может их двинуть на Кремль.