Нил Стивенсон - Золото Соломона Страница 19

— Вы предлагаете мне стать республиканцем?

— Я полагаю, что вы уже республиканец.

— Хм… отсюда один шаг до пуританства.

— У пуританства есть свои преимущества — мы не настолько под каблуком у женщин.

— Это потому, что вы самых интересных вешаете!

— Я слышал, что вы близки с дамой из уважаемого семейства.

— Как и вы. Разница в том, что я со своей сплю.

— Говорят, она исключительно умна.

— Моя или ваша?

— Обе, Роджер, но я говорю о вашей.

И тут маркиз Равенскар сделал очень странную вещь — поднял бокал и принялся вертеть, чтобы свет из окна упал нужным образом. На стекле кто-то нацарапал алмазом строчки, которые Роджер и прочитал с жуткими подвываниями, которые были не то дурным пением, не то дурной декламацией:

К ногам прекрасной Бартон КупидонОружие почтительно кладёт,Свой забывает на Олимпе трон,Близ восхитительной теперь живёт.Столь схожа с ней богиня красоты —Но ярче даже той не просиять —Се, увидав любезные черты,Сын принял нимфу за Венеру-мать.

К тому времени, как он добрался до середины, несколько завсегдатаев за соседними столами подхватили мотив (если это можно назвать мотивом) и принялись подпевать. Закончив, все вознаградили себя употреблением спиртного.

— Роджер! Я и помыслить не мог, что какая-нибудь женщина подвигнет вас писать стихи, пусть даже чудовищные.

— Их чудовищность — доказательство моей искренности, — скромно ответил Роджер. — Будь стихи великолепны, кто-нибудь заподозрил бы, что я написал их из желания похвалиться умом.

— Что ж, вы и впрямь свободны от таких обвинений.

Роджер помолчал несколько мгновений, потом приосанился и оправил парик, как будто собрался произнести речь в парламенте.

— Сейчас, когда внимание всех честных людей приковано к перипетиям престолонаследия, думаю, настал час принять дорогостоящий и заумный законопроект!

— Касательно долготы?

— Можно учредить премию для того, кто придумает способ её измерять. Большую премию. Я поделился своей мыслью с сэром Исааком, сэром Кристофером и Галлеем. Все поддержали. Премия будет очень большой.

— Если они вас поддержали, Роджер, то зачем вам я?

— Пришло время Институту технологических искусств Колонии Массачусетского залива — который я так щедро поддерживал — сделать что-нибудь полезное!

— Например?

— Даниель, эту премию должен получить я!

Лондон. Конец февраля 1714

Даниель летучей мышью завис в мансарде, присматривая за тем, как Анри Арланк упаковывает научный хлам в ящики и бочонки. Этажом ниже сэр Исаак Ньютон вышел из комнаты и двинулся по коридору, продолжая разговор с двумя молодыми спутниками. Даниель выглянул на лестницу и едва успел приметить Исаакову ногу, прежде чем та исчезла из виду. Один из говорящих был шотландец, очень темпераментный; он горячо соглашался сделать то, о чём, видимо, просил его перед этим Исаак.

— Я подготовлю замечания по поводу замечаний барона, сэр!

(Своё последнее выступление в «Литературном альманахе» Лейбниц озаглавил «Замечания».)

— Уж я его отделаю!

— Я предоставлю вам мои соображения касательно его «Опытов». Он явно неправильно использует производные второго порядка, — сказал Исаак, ступая по лестнице впереди остальных.

— Точно, сэр! — прогремел шотландец. — Прежде чем выискивать соринку в вашем глазу, пусть вынет бревно из своего!

Это был Джон Кейль, дешифровщик королевы Анны.

Все трое с грохотом спустились по лестнице и вышли на улицу — во всяком случае, так показалось Даниелю, для которого звуки шагов и разговоров слились в один продолжительный громовой раскат.

Он выждал, пока их кареты отъедут от Крейн-корта, и отправился в клуб «Кит-Кэт».

Одним из завсегдатаев клуба был Джон Ванбруг, архитектор, специализирующийся на загородных домах. В частности, он возводил Бленхеймский дворец для герцога Мальборо. Сейчас ему привалило работы, потому что Гарлей отстегнул герцогу десять тысяч фунтов. На данном этапе работа состояла не в том, чтобы чертить планы и присматривать за рабочими; пока архитектор все больше распределял деньги и пытался нанять людей. Он выбрал «Кит-Кэт» своей штаб-квартирой, и Даниель, придя в клуб выпить шоколада и почитать газеты, невольно слышал про половину его дел. Иногда Даниель, подняв глаза, ловил на себе взгляд Ванбруга. Возможно, архитектор знал, что он переписывался с Мальборо. А может, причина была иная.

Так или иначе, когда Даниель вошёл, Ванбруг был в клубе, и через несколько мгновений у него появился куда более серьёзный повод для любопытства. Ибо не успел Даниель сесть, как перед зданием остановился роскошный экипаж, и сэр Кристофер Рен, высунувшись в окошко, спросил доктора Уотерхауза. Даниель тут же вышел и присоединился к сэру Кристоферу. Великолепие кареты и красота четвёрки подобранных в масть лошадей сами по себе могли бы остановить движение на Стрэнде, что сильно облегчило кучеру задачу развернуть её и направить в ту сторону, откуда Даниель пришёл, то есть на восток.

— Я, как вы просили, послал возчика в Крейн-корт, забрать, что вы там приготовили. Он встретит нас у церкви святого Стефана Уолбрукского и дальше в вашем распоряжении на весь день.

— Я ваш должник.

— Ничуть. Можно спросить, что там такое?

— Хлам с чердака. Дар нашим собратьям в Санкт-Петербурге.

— В таком случае я ваш должник. Учитывая род моих занятий, представляете, какой скандал бы приключился, если бы Крейн-корт рухнул под тяжестью жуков?

— Будем считать, что мы квиты.

— Неужто вы перебрали всё?

— На самом деле я искал то, что осталось от Гука.

— О! Там вы ничего не найдёте. Сэр Исаак.

— Гук и Ньютон — два самых трудных человека, с которыми мне когда-либо доводилось иметь дело.

— Флемстид принадлежит к тому же пантеону.

— Гук считал, что Ньютон украл его идеи.

— Да. Он мне об этом говорил.

— Ньютон находил подобные обвинения оскорбительными. Наследие Гука будет свидетельствовать в пользу Гука — значит, на свалку этот хлам! Однако Гук, не менее упрямый, чем Ньютон, наверняка всё предусмотрел и спрятал самое ценное там, куда Ньютону не добраться.

Рен нёс свои восемьдесят и один год, как арка — вес многотонной каменной кладки. С юных лет он обнаружил редкие способности к математике и механике. Ему более других досталось той ртути, что якобы била из земли во времена Кромвеля. Его собратья по первым годам Королевского общества давно одряхлели телом и душой, но только не Рен, который преобразился из юноши-эльфа в ангела, лишь ненадолго побыв плотским существом. Он носил высокий серебристый парик и светлое платье с воздушным кружевом на вороте и манжетах; лицо его сохранилось на удивление хорошо. Возраст проглядывал преимущественно в ямочках на щеках, которые превратились в глубокие складки, и в истончившейся коже век — розовой и одрябшей. Однако даже это придавало ему умиротворённый и чуть насмешливо-удивлённый вид. Теперь Даниель понимал, что мудрость была в числе даров, которыми Господь наделил юного Рена, и именно мудрость понудила его заняться архитектурой, областью, в которой дела говорят сами за себя и в которой необходимо годами поддерживать хорошие отношения с большим количеством людей. Другие не сразу увидели мудрость Рена; тогда, пятьдесят лет назад, многие (в том числе сам Даниель) поговаривали, что чудо-юноша губит свои дарования, подавшись в строительство. Однако время доказало правоту Рена. Даниель, который в эти полстолетия тоже принимал решения — мудрые и не очень, — не чувствовал сейчас ни зависти, ни сожалений, только восхищённое любопытство, когда карета выехала с Ладгейт-стрит, и Рен, раздвинув занавески, взглянул на собор святого Павла, словно пастух, обозревающий своё стадо.

Что испытывает человек, создавший такое? Даниель мог только гадать, вспоминая, что создал сам. Однако его работа ещё не завершена. Он не так стар. Когда сын Рена положил последний камень в лантерну купола святого Павла, сэр Кристофер был на десять лет старше, чем Даниель сейчас.

Миновали собор, въехали на Уолтинг-стрит и почти сразу остановились — впереди был затор. Теперь Рен смотрел на Даниеля заинтригованно.

— Я не собираюсь брать ваше дело на себя, — сказал он, — однако мне легче будет вам помочь, если вы соблаговолите сказать, что именно из Гукова наследия вам надобно. Его рисунки для украшения стен? Навигационные инструменты, чтобы добраться до Бостона? Астрономические наблюдения? Чертежи летательных машин? Гербарии? Часовые механизмы? Оптические приспособления? Химические рецепты? Картографические новшества?

— Простите, сэр Кристофер, заботы мои множатся и усложняются день ото дня. Я вынужден исполнять несколько поручений сразу, и потому ответ мой будет не вполне прост. Для первого дела — отправить что-нибудь в дар будущим русским учёным — сгодится почти всё. Для моих целей нужно то, что имеет отношение к машинам.