Тайная дипломатия - Евгений Васильевич Шалашов Страница 19

корзинки. Смотреть будем позже, но интересно. Я же давал инструкции – с собой нельзя выносить ни единой бумажки, а в идеале, товарищи дипломаты, вы должны сжигать все свои черновики. Проверял ведь я их. Жвакали, мол – какие секретности на ровном месте? Это же использованные листы, их только в клозете использовать. Да, бухтеть бухтели, но пока я сидел над душой, они бумаги и сжигали, и рвали в меленькую лапшу, а без меня могли службу и завалить. Беда с дипломатами. Могут понаделать делов и без злого умысла, а уж с умыслом-то…

В комоде немного белья, нужно слегка его пошурудить, но тоже ничего. Зато в верхнем ящике бритва, зубная щетка и прочее, все новое. «Жилет» – штука недешевая, франков тридцать. Подарок? Коробка с зубным порошком. Проверить? Ладно, не стану. Если бы я искал бриллианты, то посмотрел бы и там. Так, а куда бы я спрятал что-нибудь интересное, чтобы не зацепился чужой взгляд? В постель? Но горничная будет менять белье. Судя по обстановке, это делается не каждый день, но лучше не рисковать. Так, а чем же мне понравился тазик и кувшин, кроме тяжести? В своем пансионате я сам отправлялся с ними на кухню за теплой водой. Значит, предметы гигиены стоят на видном месте, но никто их не трогает. Если у человека фамилия Скородумов, он должен и думать, и много читать.

Сдвинув тазик, я обнаружил под ним то, чего не должно быть у простого советского дипломата – довольно пухлый конверт с деньгами. Франки. Примерно тысяч на десять, но посчитаю потом. Значит, их я беру с собой, а то, что не озаботился понятыми или фотофиксацией доказательства – простите, так получилось. Я ведь и санкцией на обыск не озаботился, виноват.

Выходя из номера, кивнул девице. По моим внутренним часам, в десять минут уложился. Сделав вид, что не заметил портье, вышел и подошел к швейцару.

– Сева, имей в виду, если что спер, то я тебе не только руки, но и спину сломаю, – дружелюбно сказал мне швейцар. – Спер?

Не оправдываясь и не вдаваясь в объяснения, я сказал:

– Данилыч, скажи портье, что если наш дипломат обнаружит какую пропажу или ему покажется, что у него что-то пропало, пусть его за руку хватает, тащит в полицию. Или к телефону, полицию вызывать.

– В полицию? – недоверчиво переспросил отставной циркач.

– Ну да, а куда же еще? У вас приличная гостиница, воров не бывает, а если кто и залез в номер, то непременно нужно в полицию сообщить. А заодно и в посольство, товарищу Чичерину, чтобы был в курсе кражи.

– Ну, скажу про полицию, а что дальше?

– А что будет дальше, – улыбнулся я, – посмотришь, послушаешь, а потом мне расскажешь.

Глава седьмая. Граф Комаровский…

Выслушав мой отчет, Чичерин осмотрел рваные бумажки, брезгливо их потрогал, потыкал мизинчиком.

– Ничего важного. Обрывок черновика о предоставлении нашей делегации свободного выезда с территории Франции, а еще наброски о предоставлении помещения для советского торгового представительства.

– Ничего важного? – усмехнулся я.

– Да, действительно, – потер лоб Георгий Васильевич. – Теперь финны знают, что Франция готова принять наших торгпредов… Видимо, я сделал некоторые заметки, а потом выбросил в корзину.

Чтобы утешить наркома, я бодро сказал:

– Торгпредство все равно скоро перестанет быть тайной.

Про себя же подумал: зараза вы, товарищ нарком, могли бы и предупредить. Почему я не знаю о планах на торгпредство, а финны знают? Торговое представительство – дело хорошее. Скажем так, первый шаг к дипломатическому признанию и к появлению во Франции советского посольства. И чего это французы взгоношились? И где я людей найду, чтобы еще и за торгпредством присматривать? А контрреволюционные гнезда кто вскрывать станет?

– Простите, Олег Васильевич, что не ввел вас в курс дела, – повинился нарком. – Но предложение о создании торгпредства появилась не у меня, а у французов. В пятницу Лейг[4] прислал своего секретаря, мы обсудили ряд рабочих вопросов, а в субботу прибыл дипкурьер, и я два дня разбирал почту.

Что ж, извинения принимаются, тем более, я сам виноват. Ишь, устроил себе в субботу выходной день. А в воскресение, когда явился к наркому поговорить о своих подозрениях, он запамятовал.

– Странно, что французы предложили открыть торгпредство, – подумал я вслух.

– Ничего странного, – пожал плечами Чичерин. – Елисейский дворец в растерянности – с кого теперь требовать долги? Кажется, они готовились к несколько иному сценарию, когда все бремя долгов упадет на Советскую Россию. А у нас есть и Крымская республика, Польша, Финляндия. Пока мы с ними не договоримся, французам нет смысла ставить вопросы о возвращении кредитов, компенсации по облигациям. Но денег они очень хотят, это понятно. А с января следующего года в нашей стране вводят НЭП, и наше правительство собирается открывать концессии с участием иностранного капитала. Задача Франции – опередить соперников и попытаться вернуть долги с помощью прибыли от концессий.

– Тогда, может и хорошо, что план о создании торгпредства известен финнам? Глядишь, станут сговорчивее.

– Дай-то бог, – совсем не по-наркомовски ответил Чичерин и, косясь на пачку бумаг, спросил: – У вас все?

Жаль, что приходится отрывать руководителя делегации от дел, но у меня тоже дело серьезное.

– Еще нет.

Я открыл конверт, высыпал на стол купюры и принялся методично их пересчитывать. Закончив, сложил деньги обратно и сообщил:

– Нашел в комнате Скородумова. Общая сумма одиннадцать тысяч франков, пятисотенными купюрами. Согласны, что это много для дипломата?

– Безусловно, – кивнул нарком. – До войны на эти деньги можно было домик купить в пригороде или квартиру в Париже. Теперь это уже не те деньги, но все равно, заплатили щедро. – Посмотрев в окно, Чичерин смущенно добавил: – Мои источники тоже подтвердили факт встречи Скородумова с представителями финского посольства.

Чичерин не стал указывать свои источники, но я их знал. И не стал спрашивать, откуда у народного комиссара Советской Росси «источники» в сюрте, потому что примерно представлял ход событий: Чичерин вечером позвонил в министерство внутренних дел Третьей республики – день выходной, но там есть дежурный, выразил опасение, что за одним